Эппле Гриин - 100 оттенков ванили

Петр замер. Обернулся. И в упор посмотрел на меня.

И лучше бы я никогда не видела этого взгляда. Лучше бы я сразу сдалась и позволила ему уйти.

На его лице не было гнева или злости, презрения или равнодушного игнорирования — в его глазах светилось гораздо более сильное и страшное чувство…

Разочарование.

— Прости, — прошептала я, и моя рука соскользнула с рукава его пиджака. — Прости.

И это было единственное, что я могла ему сказать. Потому что именно в этот момент, глядя в его уставшие, больные глаза, в которых, тем не менее, отражалась твердая решимость, я поняла, что любые мои попытки что-либо объяснить, хоть как-то оправдаться, ему уже не нужны.

У меня было в запасе более чем достаточно времени, чтобы сделать это раньше. Но я этого не сделала. Почему-то сейчас это понималось настолько кристально ясно, что дурно становилось. Петр предоставил мне полно шансов, чтобы я могла выполнить данное самой себе обещание — не причинить ему боль.

Но я предпочла собирать на него досье, разбираться в причинах его развода, обвинять Влада, выискивать оправдания своим поступкам в прошлом и продолжала делать ту работу, которую уже презирала. А нужно было просто довериться Пете.

Так же, как он доверился мне. И сейчас всё, что я ни сказала бы ему, прозвучало бы фальшью, нелепыми отговорками. «Я хотела всё рассказать тебе сегодня вечером!» Боже, да кто теперь поверит в это!

Я ничуть не лучше Петиной бывшей жены. А, может, даже хуже. Наученный горьким опытом, Петя долгое время хранил свое сердце под семью печатями, ради меня он их вскрыл, и я знала, чего ему это стоило. Знала!

И всё равно предала.

И он не должен был мне ничего говорить. Петр находился в полном праве выставить меня за дверь без всяких разговоров. Но кое-что он сказал. Точнее, спросил. И этот вопрос — как последняя надежда. Несмотря на разочарование, Петр как будто делал последний шаг навстречу. Но это надежда рухнула, так как, увы, я не могла ответить иначе.

— Простить? — тихо переспросил Петр. — А ты смогла бы простить меня, будь ты сейчас на моем месте?

Я смотрела на него, не в силах соврать. У меня задрожала нижняя губа, и я судорожно сглотнула, разом принимая, что я значила для него гораздо больше, чем представляла себе. Потому что он сейчас говорил со мной.

— Просто представь себе, что ты доверилась мне, — с явно сдерживаемыми эмоциями, незнакомым и чужим голосом произнес Петр, — открыла душу, а потом узнала, что я был одним из тех, кто распространял твои фото в сети, когда тебя публично унизили. Причем не просто одним из… А самым главным, кто потешался над тобой и травил. Ты бы меня простила?

Последний вопрос. Но вопрос с подвохом. Как тест. Который я провалю независимо от ответа. Но этот единственный ответ позволял мне хотя бы остаться честной с ним.

— Нет, — прошептала я.

И вот тут Петр буквально пригвоздил меня к полу следующей фразой, раскурочив мое сердце на куски.

— А я простил бы. Если бы ты была со мной откровенна, тебя я простил бы, — с затаенным сильным чувством, что лавиной прорвалось наружу, едва слышно проговорил Петр.

Потому что в любви нет места для гордости и предубеждений. И точно нет места для лжи.

Продолжение, которого не последовало — Петр развернулся и вышел за дверь. А я, глядя на захлопнувшуюся дверь, медленно осела на пол, опустила голову и закрыла лицо руками. И с ужасом почувствовала, как слезы неповоротливым комом застряли где-то в районе горла, так и оставшись там.

Ни одной слезинки. Ни черта.

Мне было настолько больно и плохо, что я даже не могла заплакать.

Дальнейшее я помнила крайне смутно — как сгребала вещи в спортивную сумку, даже не глядя на то, что именно собираю. Просто какие-то шмотки, какая-то косметика, какие-то шнуры от гаджетов. Не думая о том, всё ли я забрала. Какая разница?

Вызвала такси. Последний раз окинула свою комнату взглядом и вышла в коридор. Задержалась возле Петиной спальни. И решительно вошла в нее. Здесь мы спали. В обнимку. Любили друг друга. Целовались. Болтали. Смеялись.

Короткие мгновения моего персонального счастья, когда я впервые за всю свою жизнь почувствовала себя по-настоящему любимой. Нужной, как воздух. Желанной, как бесценная мечта. В голове звучал Петин смех и его ласковый голос, когда он шептал мне на ухо милые глупости, которые понятны и важны только влюбленным.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Детка…

Острой иглой кольнуло в сердце. Я, задыхаясь, схватилась за грудь. Нащупала кулон, который мне еще в детстве подарила бабушка. Золотой диск, на одной стороне которого был искусно изображен распустившийся бутон розы, а на другой нанесена гравировка. Два слова: «Люблю тебя». Мой талисман, с которым я никогда не расставалась. Самая ценная и значимая для меня вещь.

В свое время бабуле этот кулон подарил мой дедушка. Они прожили вместе немало лет, а потом бабушка осталась одна. Еще в том возрасте, когда необязательно коротать дни в одиночестве. Но она предпочла посвятить свою жизнь моему воспитанию, сохранив в сердце любовь лишь к единственному мужчине — своему мужу. И подарила этот кулон мне, как оберег и напоминание, что она всегда со мной. В любую минуту. Как и дедуля.

Бабушка всегда говорила, что слова бесполезны, если за словами нет Поступка. Я не успела совершить Поступок, но моя любовь от этого не стала менее настоящей и искренней.

Люблю тебя.

Я сняла кулон и положила его на прикроватную тумбочку рядом с дурацким стишком. Пусть хоть так, но я оставлю ему напоследок свое признание. Даже если оно Пете не нужно. А еще вместе с этим кулоном я оставлю в этой спальне просьбу: «Пожалуйста, не держи зла. Пожалуйста, забудь меня. Пожалуйста, стань счастливым».

Ты этого достоин.

Уже сидя в такси, я с каким-то мазохистским спокойствием вспомнила Петины рассуждения о том, что любой наш поступок, любое действие вернется к нам в будущем бумерангом. Неважно как, когда и через кого. Но расплата настигнет. Хотим мы это осознать или нет.

Сейчас я с ним согласилась — в лице Пети меня настигла моя собственная расплата: за то, что в свое время отказалась от себя и своих надежд, за то, что никому не верила и ни во что не ставила ничьи чувства.

За то, что была циничной дрянью, не верящей в любовь.

За то, что мне не хватило смелости после пережитой драмы остаться собой.

Пребывая в странном трансе, я добралась до квартиры Влада. Кинула в коридоре спортивную сумку и там же, оперевшись на стену, сползла вниз. На пол.

И просидела так какое-то неисчисляемое минутами и секундами время — оно просто замерло, потеряв осязаемость. В тупом онемении, через которое не пробивалось ни звука, я просто сидела на полу и пялилась в одну точку.

И вновь ни слезинки. Будто во мне всё одним махом выгорело, полыхнув напалмом, и осыпалось серым пеплом на дно души. Я не понимала, кто я, где я и зачем я.

Тишина. Пустота. Темнота.

Тренькнул телефон. Оповещая о входящем сообщении. Я вытащила из сумки мобильный и глянула на экран. Смска от Влада: «Скинул тебе на почту досье на Горского. Наслаждайся». Как злая насмешка.

Я, всё еще пребывая в заторможенном оцепенении, открыла почту и пробежалась глазами по строкам. И тут же закрыла.

Не хочу читать. Не так я должна была узнать о жизни Пети. Не через чью-то призму сухих фактов. А с его слов. Вживую. И не за пару минут. А узнавать годами, как узнают друг друга люди, живущие вместе.

Но больше у меня нет такой привилегии.

Недоступная мне опция.

Тогда зачем всё это?

А потом пришла одна простая, ясная и четкая мысль:

«Если это останется во мне — я не выживу».

Тогда я подорвалась с пола, подхватила телефон, вытащила из сумки наушники и пулей вылетела из квартиры Влада.

На воздух.

Мне нужно пройтись.

Пробежаться.

Продышаться.

Воткнув капли наушников в уши, я включила рандомную подборку из сборника любимых песен. И просто побежала. Без цели и направления.

Спасаясь из страшной, выжженной пустыни, где я погибну, если так и продолжу держать эту боль в себе.

И тут зазвучало.

В ушах.

Вокруг твоего тела стена -

Ты боишься кого-нибудь полюбить.

Вокруг твоих слов пустота —

Ты боишься кому-нибудь поверить.

Я знаю, что ты чувствуешь,

И не хочу причинять тебе вреда.

Я знаю, что ты чувствуешь,

Потому что я такая же.

Но…

Ты мой спутник в небе, ты моя звезда!

Я тебе поверю, я с тобой навсегда.

Та песня, под которую мы танцевали с Петей в пабе, на концерте. Он был таким красивым, растерянным, смущенным и неловким. Но он доверился мне, когда я попросила его закрыть глаза и расслабиться. Следовать за мной.

Петя не умеет танцевать. Стесняется этого. И потому не танцует. Но он танцевал. Тогда. На нашем спонтанном барбекю во дворе его дома, он сам пригласил меня на самый нелепый танец в моей жизни. И затем в клубе. Когда я вытащила его из-за стола.

— Лишь бы тебе было весело, — сказал он в тот вечер.

«Я сделаю всё, что ты захочешь».

Так прозвучали его слова для меня сейчас.

А я? Что сделала для него я?

Ничего.

Поэтому в его глазах я увидела разочарование.

Я остановилась, согнувшись пополам от скрутившего меня болезненного спазма — перед глазами поплыл туман, а в голове будто что-то взорвалось.

Мощно. С грохотом рушащихся стен.

А потом потоком хлынули слезы.

Я стояла посреди шумного проспекта и, обхватив себя руками, согнувшись в три погибели, обтекаемая с двух сторон потоком равнодушных людей, рыдала.

— Прости меня. Прости меня. Прости меня, — повторяла я как заведенная. И словно наяву видела, как кровоточит мое сердце, как черными каплями сочится на асфальт моя уже никому не нужная любовь, как растворяется она в трещинах, напоминая мне о том, что эти слова запоздали и не имеют никакого веса.

Я их повторяю не Петру.

Я прошу прощения у самой себя.

— С вами всё в порядке? — чей-то заботливый голос над ухом.

Как луч солнца. Как напоминание. Что среди множества равнодушно проходящих мимо тебя людей обязательно найдется тот, кто протянет руку помощи.

Какая-то девочка. Лет шестнадцати. С круглыми от испуга глазами и искренним сочувствием в глазах.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Нет, — качнула я головой. — Со мной не всё в порядке.

— Вам нужна помощь? У вас что-то болит? Вызвать «скорую»? Может, кому-то нужно позвонить? — засуетилась девочка, поддержав меня под локоть и деликатно отведя в сторону. Под сень разлапистого дерева.

— Нет. Не нужно, — слабо улыбнулась я, вытирая слезы. — Со мной не всё в порядке. Но всё будет хорошо. Обязательно.

— Ладно, — девочка недоуменно сморгнула. — Но… Может, вас проводить?

— Не надо, — я вытерла слезы и от всей души добавила: — Спасибо тебе.

— За что? — не поняла девчушка.

— За неравнодушие, — пояснила я, погладила ее по плечу и неверной походкой, чувствуя на себе ее тревожный взгляд, двинулась назад, в квартиру Влада.

После слез мне стало легче — словно обряд очищения прошла, мысли прочистились и посвежели, сердце болело, но я чувствовала, как оно бьется. И ком в горле пропал — я могла дышать.

И думать.

Думать о том, что…

«Слова бесполезны, если за ними нет Поступка».

Я шагала к дому Влада и крутила эту бабушкину мудрость в голове. А еще я думала о том, что вот оно — мое дно. Ниже падать некуда. А раз некуда — значит, надо взять себя в руки и карабкаться наверх. И совершить Поступок, который докажет, что мои слова — не пустышка.

Я не объяснилась с Петром. Так неправильно.

Даже если Пете это больше не нужно. Даже если он меня не простит. Я всё равно это сделаю. Я докажу ему, как много он для меня значит. Если не сказать больше — значит всё. И пусть я больше никогда не встречу такого, как он. Петя уже сделал для меня важную вещь — заставил вспомнить, кто я. И что благодаря ему я могу начать новую жизнь.