Сюзанна Шлосберг - 1001 ночь без секса

Затем я прошлась по комнате и потребовала, чтобы ученики приставили кончик языка к альвеолам и выговорили «ррр».

Ну конечно! И как я не подумала об этом раньше! Ведь уже установлено, что пользу я приношу, только развлекая аудиторию, и сейчас это могло сработать мне на руку.

Следующие несколько дней мои уроки строились на одних скороговорках. Мой величайший вклад в воспитание молодого поколения Китая состоял в скороговорке, придуманной мной во время обеденного перерыва за чтением журнала «Гламур». В классе я подняла журнал повыше, показала на стройную блондинку на обложке и сказала:

– Кортни Торн-Смит – знаменитая американская актриса! – Потом я показала туда, где заканчивалась ее мини-юбка, и написала на доске: «У Кортни Торн-Смит стройные бедра».

Ученики радостно прокричали скороговорку; казалось, рты у них набиты кашей. Но мой самый любимый ученик, маленький серьезный мальчик, который восемь дней подряд приходил в одном и том же коричневом с бежевым свитере, старался изо всех сил. Трепеща ресницами и нахмурив брови, словно делал мысленные подсчеты, он подобрался к совершенству ближе, чем все остальные, включая своего преподавателя, посвятившего изучению английского языка двадцать лет.

– У Кортни Торн-Смит стройные бедла, – тихонько выговорил он.

– Молодец! – воскликнула я. – Великолепно!

Через несколько дней я провела свое последнее занятие, и когда класс опустел, мой маленький дружок постоял тихонько, подождал, пока я закончу собирать сумку, и, не говоря ни слова, прошел за мной три лестничных марша. Когда я собиралась выйти из здания, он коснулся моей ноги и, убедившись, что я заметила, как правильно он приставляет кончик языка к альвеолам, выговорил: «Доброго пути, учитель!»

Вернувшись домой, я почувствовала, что теперь уже хорошо знаю, в чем смысл волонтерства, и решила действовать самостоятельно. Не желая больше ездить с группой, я разместила в Интернете объявление, что намереваюсь приносить пользу и отправлюсь в любой уголок Соединенных Штатов, где мне дадут такую возможность (у меня все еще оставалось очень много бесплатных полетов). Я вежливо отвергла предложение юриста из Виргинии, просившего меня найти ему работу, равно как и предложение женщины из Аризоны, желавшей, чтобы я помогла ей собрать миллион подписей против жестокого обращения с животными в Корее. Но я не могла не откликнуться на просьбу Бекки Тегелер, учительницы начальной школы из Небраски.

«Приезжайте к нам на неделю, – писала Бекки, – вы поможете маленьким писателям, которые пока еще не в ладах с орфографией, познакомитесь с одаренными детишками, которые так легко устают и отвлекаются… Вы на собственном опыте убедитесь, какая у нас в Небраске бедность и как мало желающих нам помочь. Здесь вы принесете больше пользы, чем где-либо еще в этой стране».

Зная, что дети находят меня по меньшей мере забавной, я через несколько недель отправилась в начальную школу города Линкольн, чтобы вести там правописание, развлекать детей на переменках и вообще служить дополнительным наглядным пособием. Я догадалась: мисс Тегелер заранее предупредила своих учеников, чтобы при моем появлении они изобразили неимоверный восторг. Однако они не понимали, с какой стати тетенька, которая даже не учительница, прилетела из Калифорнии в Небраску и взялась помогать им правильно расставлять запятые.

Большинство мальчиков меня так и не признали, но девочки быстро, перестали стесняться и вроде бы прониклись ко мне доверием. Они даже признались, что не ожидали от моего приезда ничего хорошего.

– Я думала, вы такая старая тетенька, вроде тех, что всегда ходят в церковь, – сказала Жасмин.

– Не обижайтесь, – вставила обожающая посплетничать Мэри, – но я представляла вас самим совершенством.

«Не обижайтесь» было принято. Вскоре я смекнула, что это любимое выражение Мэри. Еще она сказала мне: «Не обижайтесь, но ваша серая футболка такая некрасивая» и «Не обижайтесь, но волосы у вас что-то уж слишком тонкие».

Очень скоро девочки стали ходить за мной по пятам, словно меня медом намазали. Салли, девочка с косичками, вцеплялась в мою правую ногу. Кэтлин, одна из самых застенчивых девочек, тискала мою руку, а Кайша, самая высокая в классе, обнимала меня за плечи. И все они страстно интересовались моей жизнью.

– Вы хоть немножечко замужем? – как-то спросила меня Жасмин.

– Нет, – ответила я, – нисколечко.

Жасмин оказалась милосерднее моих бабок и чокнутой Уилли из невадского казино. Она не выразила никакого беспокойства по поводу моего положения, а просто пожала плечами и переключилась на вопросы другого рода – ее интересовали имена всех шимпанзе, с которыми я познакомилась в исследовательском институте. Я не уверена, что Жасмин поняла, почему я обняла ее, но она обняла меня в ответ.

К концу недели ученики мисс Тегелер вошли в мое сердце, и мне захотелось, чтобы после моего отъезда они еще долго не забывали меня. В десять утра работник школьной столовой объявил, что сегодня на обед подадут два блюда: куриные наггетсы и «сложенки». При одном упоминании о «сложенках» ученики мисс Тегелер взвыли, будто им предложили отведать вареные глазные яблоки.

«Сложенкой» называли сложенный вдвое кусок пиццы – что-то вроде запеканки, только меньше, жестче и «пахнючей». Ученики истошно ненавидели «сложенки», поэтому, когда еще не было известно, что они появятся в меню, меня предупредили: это «гадость несусветная». Даже один из учителей сказал, что, по словам учеников, в «сложенках» попадаются дохлые насекомые. Он говорил об этом таким тоном, каким тележурналисты рассказывают о свидетельствах появления НЛО – что-то вроде «Знаете, может статься, эти люди не совсем чокнутые».

Когда ученики разобрались с меню и в один голос потребовали, чтобы им дали наггетсы, я, желая подогреть тревожное ожидание, объявила, что приму решение во время обеда, когда сама осмотрю и понюхаю «сложенку». И я действительно собиралась это сделать, потому что – по самонадеянности или из самоуничижения? – хотела остаться в памяти учеников как Леди, Которая Съела «Сложенку».

За обедом мне повезло: я оказалась за одним столиком с шестью девочками, среди которых были Жасмин и Мэри. Когда дошла очередь до нас, девочки схватили наггетсы и воззрились на меня, ожидая моего решения. Признаюсь, «сложенка» и в самом деле попахивала, но это не остановило меня. Когда я сказала, что скорее всего возьму себе «сложенку», вокруг поднялась паника.

– Ох, боженька, она такая мерзкая! – подпрыгивая на одном месте, повизгивала Мэри. – Один раз там было целых пять мух!

Изумленные, они смотрели, как я откусываю кусочек «сложенки».

Прежде чем поведать о своих ощущениях, я должна рассказать, что уже имела опыт привыкания к столовской пище. В то время как мои подруги уже после второго курса начинали питаться дома, я все пять лет ходила в институтскую столовую. Даже самое неприглядное блюдо во всем меню – прорезиненный гамбургер, подававшийся к обеду каждую субботу, превосходил все, что готовила моя мама.

Но даже человек с куда более чувствительными вкусовыми сосочками вряд ли назвал бы «сложенку» этаким кулинарным Франкенштейном, как были убеждены все вокруг. Конечно, она уже совсем остыла, и прожевать ее было не так легко, и в начинку добавили слишком много сахара, но мух – ни живых, ни дохлых – я так и не видела и вопреки предсказаниям девочек не ощутила рвотных позывов. Но девочкам я всего этого не сказала: в конце концов, мне ведь хотелось выглядеть героиней.

Когда я доела последний кусочек, Мэри сдавленно взвизгнула: «Она это сделала! Она съела «сложенку»!»

Девочек, восхищенных моей храбростью, поразило, что я не умерла долгой и мучительной смертью, и они целый день ни о чем другом и не говорили.

За несколько минут до конца занятий мисс Тегелер собрала класс, чтобы все попрощались со мной. Я воспользовалась возможностью и попросила детей оценить принесенную мной пользу по десятибалльной шкале. Сначала все закричали: «Десять!» – явно желая получить одобрение мисс Тегелер. Но когда я возразила, что не заслуживаю такой оценки, рейтинг начал падать.

Мэри снизила свою оценку с десяти до восьми с половиной. «Не обижайтесь, – сказала она, – но от вас просто была, типа, польза».

И она справедливо оценила не только меня и мое пребывание в начальной школе Линкольна, но и всю мою непостижимую миссию.

Вы, наверное, стесняетесь спросить, но я не сомневаюсь, что вам интересно, каково это, когда почти тысячу дней нет секса. Я вполне понимаю и извиняю ваше любопытство и сейчас попытаюсь удовлетворить его.

Шесть, если не все семь, дней в неделю вы думаете о сексе (на седьмой ощущения притупляются, потому что вы проводите его в доме для престарелых, где живут ваши бабушка и дедушка и где нет ни одного пансионера моложе восьмидесяти лет). Порой вы ловите себя на мыслях если не криминальных, то по крайней мере абсолютно неприличных. Вот, например, вы поднимаете штангу в спортзале и тут замечаете рослого, широкоплечего, узкобедрого парня, делающего отжимания. «Хмм… классная попка у этого парня», – думаете вы и лишь потом осознаете, что в придачу к классной попке у парнишки, вероятно, есть домашнее задание по химии, ибо на вид ему лет шестнадцать-семнадцать.

В такой ситуации в воображаемом сексе нет ничего неестественного, и здесь я в отличие от волонтерства настоящий профи. А вот странность: хотя в воображении вы можете заняться сексом с кем угодно, но вдруг ловите себя на том, что представляете секс с парнями, которые вам не слишком нравятся, и даже с теми, которые не нравятся вовсе. Тут, к своему ужасу, вы осознаете, что ваше воображение делает то, чего вы поклялись никогда не делать, – остепеняется.

Есть и другая странность: вы всеми фибрами души и тела жаждете секса, но не можете вспомнить ощущения, испытанные вами. Вот также, например, отведав раз превосходное тирамису, вы помните, что это произошло летом в Тоскане, но какой именно вкус у этого тирамису, вам не вспомнить даже под страхом смертной казни. Вам, конечно, очень нравился секс – иначе с чего бы вы так желали его сейчас?

Иногда вы боитесь, что уже разучились заниматься сексом. Что, если вы, подобно машине, которую несколько лет никто не заводил, обретя наконец желаемое, просто не сможете завестись? Когда я поделилась своими опасениями с друзьями, они отделались от меня сентенциями типа: «Да брось, ты знаешь, что делать. Это так же просто, как ездить на велосипеде!» Но такая аналогия не успокоила меня. Однажды я долго не садилась на велосипед и разучилась тормозить, в результате чего врезалась в светофор и заработала травму; о ней скажу только то, что мне пришлось наведаться к гинекологу.

По уши погрязнув в лишенной секса темной полосе, вы просто не способны проявлять снисходительность к людям, чья эпопея по грандиозности уступает вашей. Однажды, просматривая какой-то журнальчик, я наткнулась на статейку под названием «Можете ли вы прожить без секса сорок дней?». Подзаголовок гласил: «Способны ли вы прожить без секса день? Неделю? Месяц? Мы попросили пять женщин собрать всю силу воли, дать временную отставку своим женихам и на сорок дней принять обет безбрачия». Сорок дней! Какая выдержка! Какая жертва! Какая решимость! В следующем месяце им стоит поместить статью на тему «Можете ли вы прожить без шопинга двадцать минут?».

Когда у вас так давно нет секса, вы начинаете ужасно грубо вести себя с теми подругами, которые жалуются, что их парень недостаточно внимателен, или не слишком верен им, или только и думает о мощности колонок своей супер-пупер стереосистемы. Даже зная, что все это не сравнится с вашим несчастьем, вы ненавидите себя за ответ: «Да, но пенис-то у него на месте?»

Еще труднее выносить подруг замужних, сетующих на то, что у них «никогда» не бывает секса, причем под «никогда» они понимают: 1) не так часто, как они хотели бы; 2) не так часто, как до свадьбы; 3) не так часто, как, по их мнению, у их незамужних подруг. И это отнюдь не значит никогда в истинном смысле слова. Особенно часто можно услышать такую жалобу от супружеских пар с детьми. Но, сделав простейшие подсчеты, легко убедиться, что даже паре с восьмимесячным ребенком далеко до моего шестисотдневного рубежа. Да и сами по себе подсчеты означают, что вы достигли очередной отметки на шкале умения превзойти других, не занимаясь сексом.

К счастью, моя непостижимая миссия не позволила мне зациклиться на отсутствии секса. Не побоюсь признаться: мой труд на благо общества принес больше всего блага мне, и не в том согревающем душу волонтера смысле, о котором пишут в книжках – типа «вы получаете больше, чем даете», – но в том, что целых шесть месяцев я не думала о себе как о кандидате в чемпионы мира по половому воздержанию. То, что моя непостижимая миссия была всего лишь бегством от одиночества и предсвадебных приготовлений моей сестры, не приходило мне в голову, пока одна знакомая, не знающая о темной полосе, не спросила: «А чем вы собираетесь заняться теперь, когда вы дома? Здесь, в Лос-Анджелесе, для волонтера масса возможностей!» Должно быть, у меня округлились глаза. Вопрос был невероятно прост, нос тех пор как я вернулась домой, чтобы дожидаться свадьбы сестры, мне и в голову не приходило продолжить мою миссию.