Привстаю на цыпочки, но мне все равно не удается увидеть всю кухню.

– Эй! Я здесь работаю! Для кого этот заказ?

– Второй столик, – отзывается голос.

Оглядываюсь, чтобы проверить. В ресторане больше никого нет. Только эта безумная семейка.

– Она сказала, что заказ еще не приняли. Кенди там?

– Это для второго столика.

Нахмурившись, забираю поднос.

– Вот, пожалуйста.

Тяжело вздыхая, женщина пытается разжать детский кулачок, вцепившийся ей в волосы.

– Но мы еще даже не сделали заказ. Можно нам… погодите, что это?

Я уже забрала поднос, но замерла на полпути.

– Думаю, это запеченные макароны. Принести вам какой-нибудь напиток? За счет заведения.

Женщина поднимает очки на лоб и наконец-то замечает отсутствие одного стекла. К моему удивлению, она хохочет, и ее смех звонко разносится по залу.

– Ох, как стыдно! По мне сейчас и не скажешь, что у меня день рождения. Знаете, это очень странно, но макароны выглядят и пахнут точно так же, как мамины. Она всегда готовила их мне на день рождения.

– Бабушка? – оживившись, спрашивает старший мальчик.

Лицо матери смягчается.

– Да. – Она прикасается к бледно-желтой тарелке. – Даже выглядит, как одна из ее тарелок для духовки. Так странно! Знаете, что? Оставьте это, пожалуйста.

– Правда? – с удивлением переспрашиваю я.

– Да. Можно нам еще пару тарелок?

– Конечно!

Забежав за стойку, я хватаю четыре тарелки, столовые приборы и мчусь обратно. Женщина увлеченно рассказывает детям об игре «охота за сокровищами», которую устраивали на ее день рождения. Дети успокоились: старшие перестали ныть, младший хрустит хлопьями, а самый маленький довольно потягивает шоколадное молоко. А их мать выглядит помолодевшей лет на десять.

– Принести вам еще что-нибудь?

– Спасибо, все и так идеально, – радостно кивает она.

Я удаляюсь с легким сердцем, но в некотором замешательстве. Почему новый повар это приготовил?

Может, тут был кто-то еще? Распахиваю дверь на кухню, чтобы узнать, в чем дело… и радуюсь, что мой рот уже открыт, иначе мне не удалось бы скрыть отвисшую челюсть.

Новый повар не какой-нибудь пузатый бездельник и заядлый курильщик лет шестидесяти. Он высокий, а из-за нелепого поварского колпака выглядит еще выше. Худой, слегка сутулый, поэтому кажется, что он занимает меньше места, чем на самом деле. Брови густые, темные. Складка, которая пролегла между ними, должна была бы придать ему озабоченный вид, но его лицо излучало природное обаяние. Может, из-за чуть наморщенного, как будто в улыбке, носа.

О, и еще он не старый. Ему лет двадцать, не больше.

О, и еще он весьма привлекателен.

– Привет! – Повар поднимает взгляд от того, что кипит на плите. Он улыбается, и все его лицо озаряется таким светом, что любое другое выражение на нем кажется лишним.

Я вдруг замечаю, что невольно улыбаюсь в ответ, и тут же беру себя в руки, чтобы не выглядеть полной дурой.

– Привет. Так ты наш новый повар? – Спрашивать парня, который готовит, не он ли новый повар? Ты серьезно?

– Ага! Отличное местечко, правда?

– М-м… Я не услышала в твоих словах сарказма. Это странно.

Он смеется.

– Просто поверить не мог в свою удачу, когда меня наняли.

Возможно, я еще плохо его знаю, поэтому не могу понять, когда он шутит. Он ведь не может искренне так считать.

Сняв кастрюлю с плиты, он вытирает руки насухо и одну протягивает мне.

– Я Бен.

– Мария.

Ладонь у него большая. Смутившись, отдергиваю руку первой. Понятия не имею, как я сейчас выгляжу. Даже в зеркало не посмотрела, прежде чем явиться сюда, ведь я никак не ожидала увидеть тут такое.

Нет, с этим парнем точно что-то не так. Совсем не так. С чего он вдруг решил, что ему повезло с работой?

Входная дверь открывается, позвякивая, и Санта набрасывается на очередного посетителя. Бен возвращается к тому, что он готовил – видимо, просто так, а не для кого-то конкретно, – а я выхожу в зал. Тут все еще пусто, если не считать семьи, которая, кажется, замечательно проводит время. Проверив, все ли у них в порядке, я снова возвращаюсь к Бену и облокачиваюсь на стойку так непринужденно, как только могу. Но теперь кухня вызывает странное чувство. От утешительной обыденности не осталось и следа. Бен превратил ее в нечто неведомое.

– Так кто заказал макароны? – спросила я.

– Они были нужны для второго столика.

– Да. Но та женщина их не заказывала.

Бен пожимает плечами – мол, сам не знаю, как это вышло, но в уголках его губ прячется улыбка.

– Им ведь понравилось.

Он не спрашивает, а утверждает.

– Они в восторге. Ты хоть заглядывал в меню? Там нет запеченных макарон. Наверное, потому, что Дотти не знала, что их можно подавать на Рождество.

Фирменное блюдо Дотти – салат «Счастье Рудольфа»: кочанный салат, сливочный соус, а сверху – помидорка-черри.

Бен снова пожимает плечами и на этот раз не прячет улыбку.

– Первый день на новом месте. Потом разберусь, что к чему.

– Может, тебе и не нужно разбираться. Это блюдо выглядело гораздо аппетитнее, чем все, что тут готовили раньше.

Кенди нет на месте, и я неохотно снимаю с гвоздя форму: красное платье из полиэстера, которое плохо на мне сидит, и фартук в красно-белую полоску. А еще мы носим ободки с блестящими оленьими рогами.

Круглый год.

Дверь в женский туалет всегда липкая, поэтому я толкаю ее плечом – и чуть не попадаю в Кенди, склонившуюся над раковиной.

– Ой, прости! Я думала, тут никого нет.

Поворачиваюсь, чтобы выйти, и вдруг замечаю, что ее плечи трясутся.

– Кенди? Что с тобой?

В свете флуоресцентной лампы ее лицо кажется очень бледным. У нее темные круги под глазами, но это далеко не новость. Хорошо хоть синяков сейчас нет. Два года назад, когда Кенди только переехала к своему парню, Джерри, она была живой и яркой. Иногда после работы мы ходили куда-то, если Джерри еще был в шахте. Кенди мечтала стать стилистом-парикмахером, открыть салон. Собиралась даже пойти в бизнес-школу, выучиться на управляющего. Но постепенно разговоры о школе сошли на нет. Джерри эта идея не нравилась. Потом Кенди перестала говорить о прическах. А потом вообще почти перестала разговаривать. Мы видимся каждый день, но я так по ней скучаю…

На ее лице нет никаких эмоций, она показывает мне белую полоску.

– Я беременна.

Закрываю за собой дверь.

– Поздравляю?

– Пришлось улизнуть с работы, чтобы купить тест. Прости. В другое время я не могла, потому что тогда он узнает.

Джерри всегда заходит за ней после работы. Иногда я вижу, как, стоя на крыльце, он пересчитывает чаевые Кенди. А в день зарплаты молча протягивает руку за ее чеком.

Кенди снова склоняется над раковиной.

– Что же мне теперь делать?

Я заставляю ее остаться в туалете. Все равно народу в закусочной почти нет. Когда женщина с детьми уходит, я нехотя подхожу к их столику, ожидая увидеть полный разгром. Ничего подобного: никаких разлитых напитков, никаких перевернутых тарелок. Все аккуратно сложено. И – потрясающе и невероятно! – целых двадцать долларов на чай.

Я так громко взвизгиваю, что Бен высовывается в окошко для раздачи.

– Все в порядке?

– Даже лучше! Самые щедрые чаевые в моей жизни! Спасибо, Бенджамин!

– Не за что. Но Бен – это не сокращение от Бенджамина.

Звенит колокольчик на двери, возвещая приход мамы… и Рика? Рик всегда говорит: «Почему я должен платить кому-то за приготовление еды?» – пока варит рис, бобы или еще что-нибудь, купленное по дешевке.

– Что вы здесь делаете? – спрашиваю я.

Мама оглядывает все вокруг. Обычно она работает в кабинете и старается пореже выходить в зал, не в силах смириться с шокирующим и пугающим украшением интерьера. На этот раз ее внимание привлекла сцена пингвиньего Рождества с маленьким пингвином в роли Иисуса.

– Нашу смену отменили по техническим причинам. Мы думали, ты дома. Хотели убедиться, что у тебя все в порядке.

– Кенди… заболела. Так что я ее подменяю.

Рик засунул руки в карманы джинсов.

– Ты сделала домашнее задание?

– Да, – спокойно отвечаю я.

Он кивает – каждый вечер, задавая один и тот же вопрос и получая один и тот же ответ. Хотя обычно это происходит дома, когда мы все возвращаемся с работы. Потом я передаю ему пульт, чтобы он мог посмотреть старые выпуски сериала «Бонанца». Несколько лет назад, когда меня мучила бессонница, я всякий раз заставала его на диване. Мы молча сидели, убивая время, а пространство между нами занимали скучные приключения черно-белых ковбоев.

Ладно, пара серий была очень даже ничего. И все же…

Колокольчик звенит, сообщая о готовом заказе, и я хмурюсь. Бен ставит на полку три пакета на вынос.

– Никто ничего не заказывал! – кричу я. Мама, похоже, сердится, так что я стучу по окошку. – Бен! Тут никого нет. Никто ничего не заказывал.

Он наклоняет голову.

– А, точно! Стыдно признаться, но я все перепутал. Может, не будешь это выбрасывать, а отдашь родителям?

Стыдно ему, как же. Вон, весь светится от радости.

– Рик – не мой отец.

– Круто. Ну что, может, спросишь, возьмут они еду или нет?

Я прожигаю его взглядом, хотя сделать это не так уж просто: похоже, улыбка Бена заразительна.

– Прекрати готовить, не получив заказа.

– Понял, – улыбнувшись еще шире, он выпрямляется, и я больше не вижу его лица.

Я протягиваю пакеты маме и Рику.

– Похоже, повар перепутал заказ. Хотите немного бесплатной еды?

Рик даже не спрашивает, что это. Главное – бесплатно. Он поворачивается к двери.

– Идем, Пилар?

Мама хмурится.

– Скажи Бену, пусть записывает, что использовал. У нас система заказов, которая не позволяет тратить продукты впустую.

Когда они уходят, я заглядываю в женский туалет и вижу: Кенди спит, свернувшись в углу и подложив под голову свернутый фартук. Повесив на дверь табличку «Не работает», я начинаю отрабатывать ее смену. В качестве маленького бунтарского жеста я не переоделась в униформу. И Бен тут совершенно ни при чем.

Ну, разве что чуть-чуть.

В закусочной сегодня работы больше, чем обычно: несколько местных жителей решили оценить нового повара. Бен особо не разговаривает, только улыбается и машет из окошка: слишком занят, чтобы выйти. Просовываю голову к нему и вижу, как он вытаскивает из духовки печенье. Предательский аромат имбирного теста висит в воздухе, словно обещание праздничного веселья. У Бена даже нос в муке. Его изогнутый улыбчивый нос. Просто очаровательно.

– Ты ужасный повар, – говорю я.

Он поднимает взгляд. На лице тревога.

– Кто-то жаловался?

– Ты не следуешь ни одному стандартному рецепту. Я здесь достаточно долго, так что могу сказать наверняка.

Картофельное пюре более нежное. Картошка фри более хрустящая. А его рулеты – это золотистое чудо, смазанное маслом, а не «только-что-разогретые-полуфабрикаты», которые мы обычно подаем.

На мгновение Бен застывает в испуге, но потом его волнение исчезает, а брови ползут вверх, исчезая под копной каштановых волос. Он похож на живую иллюстрацию к слову «веселье».

– Но разве кто-то жаловался?

Я сдуваю волосы, которые лезут в глаза.

– Нет. Но гости просто добры к тебе, потому что ты новенький.

Это неправда. Постоянным посетителям нравится привычная дрянная еда, и если что-то меняется, мне приходится выслушивать их крики. Не такие уж они и добрые.

Вот только… сегодня и правда подобрели как-то. Стив и Берни обычно приходят после смены, заказывают стейк и едят молча. Ни с кем и словом не перекинутся. А тут смотрю – сидят у стойки, смеются и болтают. Лорна вечно следит за мной, когда захожу на ее заправку, хотя я в жизни ничего не украла. А сегодня она сделала мне комплимент перед уходом. И даже Энджел – водитель грузовика при шахте, здоровенный детина весом в сто десять килограммов, от которого постоянно веет угрозой, несмотря на его ангельское имя, – так вот, клянусь вам, даже Энджел сегодня улыбнулся мне.

Кажется. Или поморщился от несварения желудка?

Но он же оставил чаевые! Полных десять процентов от стоимости заказа, то есть на сто процентов больше, чем раньше.

Бен что-то напевает, посыпая печенье сахарной пудрой.

– Пришлось сделать его круглым. Что у вас за рождественская закусочная без формочек для выпечки?

– У нас и имбирного печенья нет в меню.

– Точно. Но, опять же, какой в этом смысл?

– Тут ни в чем нет смы… О нет, который час? – метнувшись в туалет, я потрясла Кенди за плечи, чтобы разбудить ее. – Твоя смена заканчивается через десять минут.

Кенди садится рывком, бледнея.

– Все хорошо. У тебя еще есть время. Приведи себя в порядок.

Убирая столы, я вижу, что Кенди выходит ровно тогда, когда в дверях появляется Джерри. Его глаза, серые и тусклые, как кожа акулы, замечают необычное оживление в кафе. Я так и вижу, как он в уме подсчитывает чаевые.