Юлия Кова - #20 восьмая

— А Ларионова? — не дрогнул я.

— И Ларионова нет. Ленка у нас пить ваще не умеет.

— В каком смысле «пить не умеет»? — Я поднял глаза на Таню. — Твоя Ларионова что, потом песни поет? «Maybe, maybe…»? Это ваш с ней любимый репертуар от «Suede» в столичных караоке?

— Нет, — Таня обиженно шмыгнула носом, откладывая мою скрепку. — Она вообще не поёт. Она просто быстро хмелеет. Она от спиртного становится такая, такая… дерзкая, одним словом. — Таня игриво закатила глаза и бодро прищёлкнула пальцами. А я отчего-то подумал, что эту привычку Сиротина слямзила у Ларионовой. Только у той девочки это получалось изящно, а у Тани — топорно.

— Понятно. Ну, и последний вопрос, — перешел я к финальной фазе допроса. — Вообще, какая она, Ларионова, на твой взгляд?

— В смысле?

— Ну, жадная, добрая? Честная, искренняя? А может быть, недалёкая? — предложил я свои варианты. В глазах у Сиротиной мелькнула житейская хитрость. Сиротиной явно хотелось соврать, но она была опытной бабой и отлично понимала, что я и сам могу докопаться до правды.

— Ну, она такая... короче, Ленка не от мира сего. —Таня всё-таки нашла, чем уесть «подругу».

— То есть Ларионова в ближайшее время собирается в монастырь? — насмешливо предположил я.

— Да нет, — Сиротина досадливо поморщилась. — Она... короче, ей вообще ничего не надо. Ни от кого. Она, видишь ли, дочь богатых родителей. Отец трудится — или трудился в Газпроме. А мать — та пела в Большом театре. Элина Витальевна Ларионова. Мать Ленке денег на квартиру давала, но Ленка не взяла их. Сама хату купила.

— Ух ты. И — что за квартира?

— А, так, двушка – бэ-ушка на Ленинском. С видом на парк... Хотя я бы на эти деньги взяла дом в Испании, потому что там…

«Двушка на Ленинском? А не дурно для девочки.»

— Тань, — перебил я некстати размечтавшуюся Сиротину. — Скажи мне, а что, в «Ирбис» всем так хорошо платят?

— Да нет, какие там у них заработки. — Сообразительная Таня очень быстро исправилась. — Но Ленка умеет копить. А вот тратить бабло не умеет.

«А ты умеешь, Таня. Вот поэтому ты и сидишь передо мной в дорогих “лабутенах”, а на подоконнике у тебя стоит сумочка от “Mulberry” стоимостью в восемьсот фунтов стерлингов. Так кто же из вас с Ларионовой по-настоящему крысит бабло? И хотя я точно солью тебя — не зли меня, Таня, не говори, что тебе не знаком принцип “грабь награбленное”. Потому что я и сам такой.»

Я невольно покосился на свои наручные Swiss Luxury Watch «Vacheron Constantin» стоимостью в кучу Таниных сумочек и кивнул:

— Ясно, Тань. Филен данк тебе за информацию.

— Лёш, а ты для чего про Ларионову-то спросил? — Взгляд Тани с проворством старухи-процентщицы мазанул меня по лицу.

— А ты сама догадайся, — усмехнулся я.

— Ты что же, хочешь с ней…? — Таня широко распахнула глаза и уставилась на меня.

— Я с ней не хочу, — хмыкнул я. — Как ты давно знаешь, у меня есть невеста, и я очень её люблю.

— А, ну да, — коряво вздохнула Таня.

Кстати, говоря про невесту, я не кривил душой: дочь главы московского представительства, Магда Кристенссен, действительно собиралась за меня замуж. И хотя Магда общалась с Сиротиной (о чём хорошо знал я), Магда всегда умела правильно вести себя с подчиненными отца, в отличие от Тани, большой любительницы амикошонства по отношению к начальству.

— Лёш, так всё-таки, зачем тебе Ленка понадобилась? — отвлёк меня голос Тани.

— Тань, а ты представь, что мы с Сычом решили взять её на твоё место.

Это было лихо закручено, но в цель не попало.

— То есть Ленка вам обоим нравится? Как делить-то её будете? — ехидно нашлась Таня. Впрочем, Танины щеки побелели, а пальцы, как пауки, вцепились в мою скрепку.

— Тань, — вздохнул я. — Как я тебе уже сказал, я очень люблю Магду. Но твоя Ларионова очень нравится Сычу. А мне Сыч очень нравится. — Я встал и пошёл к выходу. На пороге оглянулся. — Тань, последняя просьба к тебе: памятуя о том, что теперь вы с Ларионовой не подруги, а конкурентки, не говори своей Лене о нашем с тобой разговоре. Не делай ошибок, ладно?

— А то что? — прищурилась Сиротина.

— А то плохая примера. Ты же знаешь, кто после Кристофа сядет в его кресло? Вы же с Магдой общаетесь не первый год. Как ты говоришь, дружите.

Повисла пауза.

— Вообще-то это шантаж, Лёш, — произнесла Таня.

— Вообще-то, это переговоры. Carpe Diem, Сиротина. Лови момент, ты же девочка умная?

— Хорошо, Лё... Алексей Михайлович. Я.… я сделаю, как вы хотите.

И я понял: я выиграл. Потому что это было в первый раз, когда Сиротина, обожавшая интимно «тыкать» мне, обратилась ко мне по имени-отчеству. «Шах и мат, Таня.» Насвистывая «maybe, maybe…», я вышел из кабинета.

«Сиротину я в любом случае заменю, — думал я. — А что касается Ларионовой, то это мы ещё подумаем... это мы ещё поглядим. В конце концов, мальчику из Бирюлёва очень хочется узнать, какими бывают девочки из Газпрома».

От Тани я направился прямиком к Кристенссену. Набросав с будущим тестем схему убиения «Ирбис», сел в служебный автомобиль, направил шофера в сторону «SAS». Подумал и набрал Магде.

— Как ты, милая? — «Как ты там, дорогая и нелюбимая?»

— Все хорошо. — Магда немного помолчала. — Скажи, Алексей, а что ты сегодня вечером делаешь? — осторожно начала она.

— Что, ты уже поговорила с этой стервой, а та настучала тебе про наш разговор о Ларионовой? — Ага, я всегда быстро пикировал. Правда, пройдя цензуру в моей голове, эта фраза по-датски приняла следующий вид: «Милая, тебе что, звонила Таня Сиротина?» Услышав вопрос, заданный ей прямо в лоб, Магда смутилась, а я разом решил поставить все точки над «i»:

— Магда, скажи, ты мне вообще доверяешь?

— Конечно, — неискренне ответила Магда.

— Хорошо, Магда. Это хорошо. А отцу своему ты доверяешь?

— А к чему последний вопрос, Алексей? — холодно спросила Магда. И я прямо увидел, как она морщит лоб и смотрит на свой мобильный с отвращением человека, заставшего в любимом смёрребрёд[4] нечто мерзко-склизкое.

— А к тому, — повысил я голос. — Позвони своему отцу и спроси у него, зачем ему нужна фирма «Ирбис». И если Кристоф ответит тебе на этот вопрос, то и я расскажу тебе, зачем я расспрашивал Сиротину... Магда, не придумывай историй там, где их нет, — рявкнул я повелительно. «И любовь тоже не ищи там, где её нет», — добавил я уже мысленно. Магда тут же сдулась. Впрочем, она всегда сдавалась от моего напора, взгляда, тона и диких укоротов, которые я периодически устраивал ей то ли от пустоты жизни в Германии, то ли поддерживая миф о загадочной русской душе (правда, в моем случае – еврейской). Закончив с Магдой, я чертыхнулся и позвонил Юльке.

— Привет, кукла. Как съемки, закончились? Подъедешь ко мне?

— Лёш, ты? Ну, естественно!

И вот моё «ну, естественно» пришло. С порога содрало с меня джинсы. Быстро залезло на меня, лихо меня обслужило, а потом уснуло. А я смотрел на неё, и думал, до чего ж мне тошно. Меня с души воротило и от этого дня, от Сыча и от Сиротиной. От Магды, которая всегда бесила меня и никогда не удовлетворяла. Мне было мерзко от самого себя. От того чувства внутренней несвободы, заставляющей меня трахать всё живое. От того, что я — такой, каким я был и какой я есть — уже никогда не стану нормальным человеком, у которого нормальные ценности: честность, порядочность. Друзья, задушевные беседы. Возможность хоть с кем-то поделиться своими проблемами и планами, даже если этим планам не суждено сбыться. Женщина, которая тебя любит. Семья. Ребёнок, который вырастет и возьмет самое лучшее от своих родителей. И, наконец, желание и возможность жить в стране, в который ты родился, которую ты любишь — и которой ты именно по этой причине не можешь простить ни своего родного отца, которого ты никогда не видел, ни матери, нашедшую радость в бутылке. Ни нищего, полуголодного, одинокого детства в задрипанном Бирюлёве.

Мне всегда было сложно осознавать, что с каждым прожитым годом из моей души уходило что-то необыкновенное, нечто очень важное. Это была вера в чудо. Сначала я верил, что мать придёт в себя, а отчим меня примет. Потом я верил в то, что я, лучший ученик в школе, никогда не получу по морде за отказ дать списать контрольную по немецкому языку. Ещё я верил, что девочка, которая очень нравилась мне, пойдет со мной, несмотря на то, что я тощ, голоден, плохо одет и совсем в себе не уверен. Последнее, во что я верил — это в то, что я обязательно попаду в иняз, потому что у меня «пятёрки» по профилирующим предметам, а не «волосатая рука» в их приёмной комиссии. Но мечты не сбылись — и я всеми правдами и неправдами выбил себе визу в Германию. В страну, где родилась моя еврейка-мать — дочь заслуженного военного, сгоревшего от инфаркта, когда мне было семнадцать лет. Единственного человека, которому я был хоть как-то небезразличен.

Всю свою последующую жизнь я боялся не получить, не заслужить, не добрать. Давным-давно дед учил меня, что на земле рождается три типа мужчин: те, у которых «всё уже позади»; те, у которых это «всё» всегда впереди — и те, у кого получается стать хозяином своей настоящей жизни, каждого её дня. И если первые и вторые уйдут в никуда, то третьи остаются в истории. Я не хотел оставаться в истории — я просто хотел быть счастливым. Деньги решали большую часть проблем. Воля — всё остальное. На фантазии оставалось незначительное время по ночам или в командировках, когда ты в баре, в пабе, по дороге в отель находишь себе кого-нибудь. Но почему-то именно сегодня ко мне в первый раз пришёл абсолютно новый, неизведанный мной ранее страх никогда не узнать, что это значит — быть с женщиной, которая понравилась тебе. Понравилась по-настоящему. Понравилась до такой степени, что ты чуть-чуть не попёр из-за неё на старика Кристенссена…

Кстати, по поводу женщин и чудес. Бесконечно долго можно смотреть на то, как горит огонь, течёт воды, как другой человек работает, но не на голую девушку, лежащую в твоей постели. Тем более, если у неё темные волосы и глаза карего цвета. Всё остальное, как всегда, довершала фантазия. Я встал, расстегнул джинсы, стянул майку, прилёг рядом с Юлей.

— Детка, просыпайся. — Я укусил её за плечо. — Ну, давай, открывай глазки.

— А, что, съёмки начались? — сонно дёрнулась Юлька, которая снималась то ли для «МТС», то ли для «Мегафона». Впрочем, точно не знаю.

— Порадуй меня напоследок.

— А потом что? — испугалась она.

“А потом ты исчезнешь...”».

IV .

«Ты так красива. Невыносимо

Рядом с тобою быть нелюбимым.

Останови же это насилие,

Прямо скажи мне — и тему закрыли.»

(«Quest Pistols»)

«В понедельник, в полшестого утра обретаю себя, подпирающим колонну у “Шереметьево”. По крыше, как моё несчастье, барабанит серый московский дождь. В пальцах — сигарета. К уху прижат телефон. В трубке — злой голос. Магда.

— Алексей, папа не пускает меня в Копенгаген. Говорит, что ты в курсе. Это так?

Для справки: лет семь назад семейство Кристенссена переехало в элитный пригород Копенгагена. Этот новый скандинавский посад называется затейливым словом Брондбю. Мать Магды считала его эталоном для создания «прочных семейных гнездышек». На мой же скромный взгляд, Брондбю больше смахивает на тщательно культивируемую площадку для внеплановых посадок НЛО (ага, сами посмотрите на него через «Google Map» взглядом «из космоса»). А судя по тому, что происходит здесь и сейчас, строилось это проклятое место не столько для НЛО, сколько чтобы загнать туда бедного еврейского парня и сделать его пожизненным рабом дочери беспринципного викинга.

Оценив собственное остроумие, я фыркнул.

— Алексей, ты что, смеёшься надо мной? — моментально взвилась Магда.

— Тебе показалось, — так же быстро соврал я. — Мне просто дым попал в лёгкие. Магда, а что конкретно сказал твой отец про этот датский саммит?

— Ну, папа сказал, что у вас какая-то важная партнерская конференция, и что я там буду вам мешать. — Магда обиженно фыркает, а я мысленно показываю большой палец старику Кристенссену. — Алексей, что происходит? Ты что, будешь там не один?

— Да, — стряхиваю пепел, — конечно. Я там буду не один, а…

— Что-о?

— … а в окружении трёхсот человек, которые будут порядком удивлены, увидев на закрытой тусовке дочь главы представительства российского отделения «Systems One». То есть тебя, — преспокойно закончил я.

— Я могла бы просто пожить в твоём номере, — холодно жалуется Магда.

«Ага. Вот прям щас, как говорит Сиротина. У меня, милая, собственные планы на свой business-suite. И тебя в этих планах нету.»