— На помощницу? — решила помочь я. — Ту, что в аэропорту его встретила? Это она его сюда привезла?

Аверина закинула голову и расхохоталась, ухая, как филин:

— Да, Лен, на неё. На ту, что сюда его привезла. Её, кстати, зовут Магда. Тебе это имя ни о чём не говорит?

— Нет, даже не шепчет.

Мы помолчали. Авериной явно хотелось развить тему Магды, но, посмотрев на меня, она передёрнула плечиками и нервно смахнула с пышных ресниц две круглых слезы.

— Дождь, что ли, начался? Не пойму… — неловко начала она. Я вздохнула и взяла её за руку. — Что, жалеешь меня, да? — Аверина попыталась вырваться.

— Света, — я осторожно обняла её, — да, я не спорю, по-своему он привлекательный. Но свет не сошёлся на нём клином. У тебя же наверняка кто-то есть?

— Нет у меня никого. Андреев мне всю душу вымотал!

— Ну, значит, ещё будет. Ты же такая красивая. И умная. Ты кому угодно голову задуришь.

Чисто по-женски мне было очень жаль Свету. Впрочем, было ещё кое-что, о чём я предпочла умолчать. Дело в том, что внутри меня медленно, но верно поднимало голову одно странное чувство. Я откровенно, как-то сразу и до конца поняла, насколько сильно я нравлюсь Андрееву. И в самолёте, и в аэропорту, и в коридоре «Systems One» — и даже когда он болтал с этой своей помощницей — я затылком чувствовала его напряжённый взгляд. Я знала, что он меня рассматривает — жадно, профессионально, внимательно. Очевидно, я действительно разнообразила его жизнь своей полудетской враждебностью. Понимание этого факта принесло мне пусть крохотное, но удовлетворение. Тёмная же сторона луны заключалась в том, что, когда Андреев прошёл мимо меня, мне вдруг отчаянно захотелось узнать, как далеко ради меня он был готов зайти. «Осторожней в своих желаниях, Лена. Все желания на краю пропасти. Не оступись», — в таких случаях советовал мне мой разум. «Да, — мысленно согласилась я с ним, — да. С такими, как этот “Лёха”, не стоит перегибать палку».

Но я всё-таки её перегнула. Когда Андреев входил в вестибюль «Марриотта», мои реселлеры уже выкатились на улицу. Издав громкий хохот гетеры (кошмар) и призывно вильнув бёдрами (пакость), я взяла Мишу и Ваню под руку и предложила сходить в Музей эротики (стыд и позор на мою голову). И вот теперь, сидя в конференц-зале, я отчаянно трусила, ждала, когда выступит Эрик Ричардссон, чтобы воспользоваться паузой и сбежать в свой номер, в Амалиенборг, на залив Эресунн — да куда угодно! — лишь бы не попасть под раздачу раздразнённому мной «Лёхе».


— Нет, Лена сядет со мной, — выдернул меня из раздумий голос Авериной. Очнувшись, поднимаю глаза: Света обращается к Янине, уже зависшей над креслом в центре. — Лен, иди сюда, — а вот это уже приказ мне. Вообще-то командам я подчиняюсь плохо.

— Свет, — откидываюсь на стуле, — я не хочу.

— Но отсюда же лучше видно.

«Это тебе оттуда лучше видно твоего принца.»

— Свет, я тут максимум до выступления Кристенссена. А потом я исчезну. Пойду звонить Максу. Ферштейн?

— О-о, — ни с того ни с сего пытается укусить меня Света. — Так ты по-немецки, оказывается, говоришь?

А вот это уже намёк. Прищуриваюсь (почти как Андреев).

— Да, — отвечаю слёту. — Говорю. Например, так: дастиш фантастиш.

Сражённая моей аллюзией на её похождения, Аверина затыкается, а на моё счастье в зале гаснет свет. Ряды, кресла, зрителей — всё окутывает полумрак. Грохочет музыкальное вступление, и на сцену, в единственный круг света, бодро вбегает Ричардссон. Всемогущий глаза «Systems One» сухопар, подтянут и моложав. Мне он импонирует своим внешним сходством со Стивом Джобсом — и тем, что всегда знает, что и как сказать к месту. Ричардссон поправляет наушник-микрофон, светит широкой улыбкой и произносит:

— Hi guys. Let’s start.

С изящной небрежностью подворачивает рукава традиционно-тёмного свитера и делает ладонью рубящий взмах. Он — как волшебник: по мановению его руки на стене вспыхивает плазма. В тёмный зал брызжут неоново-синие лучи, на потолке расцветает звезда — логотип «Systems One». Вступают басы и ударные, музыка набирает темп и ритм, звезда становится осязаемой (формат 3D, соображаю я, рисуют лазером) и вот уже из потолка к моим ногам сыплется настоящий звёздный дождь.

— Офигеть, — восторженно шепчет Миша. — Лен, ты желание загадала?

«Нет. Оно бы всё равно не сбылось...» Тем не менее, я киваю, помимо воли заворожённая и зрелищем, и размахом фирмы, на которую я работаю. Ричардссон с лёгкой иронией кланяется залу и снова делает взмах рукой. Звезда медленно гаснет, а на плазме возникают цифры. Успехи, победы, достижения. Логотипы самых известных компаний, использующих наше программное обеспечение. Миллионы пользователей: ЕС, США, «Латины». Рынки развивающихся стран, к которым принадлежит и Россия. В какой-то момент раздаются хлопки, но Ричардссон шутит на ту тему, что всем нам, мол, надо ещё копать и копать, а у конференции есть временные пределы. Таким образом, всеобщее ликование и аплодисменты откладывается на потом, а по плазме уже бегут слайды про финансовые результаты офисов. Звездой выделяют тех, кто выполнил план. Про Россию Ричардссон упоминает вскользь, мельком, но зато очень хвалит Германию.

— Впрочем, Алексей сам расскажет про успех нашего немецкого Brückenkopf[5]. Он сегодня пол-дня готовился, — шутит Ричардссон.

В зале — любопытные взгляды и дружелюбный смех. Зато Света Аверина начинает бешено хлопать в ладоши. Невольно закатываю глаза, но (трусиха я и подлиза), на всякий случай, присоединяюсь к ней. Нас поддерживает ещё ползала. Ричардссон смеётся и останавливает нас рукой. Шум и хлопки стихают, а Ричардссон забрасывает нас новыми слайдами. Рассказывает, что будет меняться в этом году, какие планы по выпуску программных продуктов и что принципиально нового будет в программах продвижения. Это интересно, и я слушаю. Краем глаз отмечаю вспыхнувшие мобильные. Сообразив, что народ в зале записывает афоризмы Ричардссона, достаю свой iPhone. Вбиваю в «Заметки» пару подходящих к случаю цитат, чтобы завтра расцветить ими свою убогую презентацию. Ричардссон заканчивает, а я приподнимаюсь с кресла, готовясь сбежать.

— Осторожней, Лена. — Мой ангел-хранитель Миша кладёт мне на локоть ладонь и указывает глазами на кривоватую тень. — Не спались!

И я вижу, как справа от меня к сцене проходит Кристенссен. Я буквально падаю в кресло, одновременно соображая, что я, идиотка такая, не поинтересовалась расположением этого ряда, и, таким образом, разместила себя у прохода. То есть все докладчики пройдут на сцену мимо меня. Включая «Лёху». «Ой, мамочки… А может быть, я ещё успею пересесть?» Но на сцену уже вышел Кристоф, и, если я сейчас устрою перемещение, то он заметит мое откровенное неуважение к нему. И я остаюсь сидеть, буквально вжавшись в кресло. Между тем, застегнутый на все пуговицы чёрной банкирской «тройки», Кристоф уже бубнит про дела московского офиса. Оживает он только, когда начинает хвастаться программами продвижения. А меня обуяет нереальное чувство неловкости. Ведь никакого продвижения и в помине нет: деньги просто списываются. Но суть настоящей беды заключается в том, что моя собственная презентация не коррелируется с цифрами Кристофа. То есть я соорудила откровенный подлог…

Я прирастаю к креслу и, огорошенная, начинаю тереть лоб. Миша косится на меня:

— Лен, что, голова болит? Может, проводить тебя в номер?

— Миш, чуть позже, хорошо?

Судорожно выхватываю из кармана iPhone и в диком темпе вбиваю в «Заметки» цифры, озвученные Кристофом. А сама на чём свет кляну Таню Сиротину. «Таня, что же ты наделала? — взываю я к той, что не слышит меня. — Почему ты мне не сказала, что в моих слайдах ошибки? Ты же видела мою презентацию. И теперь мне придётся править её, фактически переделывать заново. И если я этого не сделаю, то все мы подставимся.» Отмечаю краем глаз, что Кристенссен уже сворачивает выступление. Значит, у меня есть буквально секунды, чтобы выскочить из зала.

— Миш, я пошла, — шепчу я.

— Подожди!

— Плевать, некогда.

Приподнимаюсь с кресла, и к своему ужасу вижу отступающую от меня длинную тень. Поднимаю глаза: Андреев. Ноль аромата парфюма. Стоит от меня примерно за метр, привалившись к стене конференц-зала. Одет в непривычно элегантный серый костюм и при этом держит в руках… лопату. «Это что, новый стиль, business+casual?» Я робко фыркаю и заискивающе улыбаюсь ему. И только тут замечаю, что «Лёхе» не до моих ужимок, потому что у него суженные, злые, острые, как иглы, зрачки, которыми он рассматривает ещё светящийся дисплей моего телефона. Проходит секунда, другая, и Андреев переводит взгляд на меня. Мое сердце делает сальто, у меня потеют ладони и деревенеет спина. А на место пустоты в груди приходит — нет, не торжество и удовлетворение женщины — а непереносимый, едкий, разъедающий, как кислота, стыд человека, которого только что поймали за руку на откровенном подлоге. И подловил меня не весельчак из самолёта, а высокопоставленный сотрудник «Systems One». Не «Лёха», как я привыкла его называть, а Алексей Михайлович Андреев. Не мой шапочный знакомый, а директор по продажам и замглавы немецкого офиса. Человек, прекрасно разбирающийся в цифрах, успевший прочитать мою последнюю фразу «переделать фальш. доки №№ 27/15, 322/42 и 088».

— Я… я… — задыхаюсь я.

— Молодец, Ларионова, — с редкой задушевностью произносит Андреев. Голос у него тихий, но злой. — А я-то всё думал, и чем ты ещё удивишь меня, кроме Музея эротики? Кстати, ничего, что он давно закрыт[6]?

— Алексей Михайлович, я… а откуда вы знаете, что он закрыт?

— А у меня годовой абонемент туда был, — со всем сарказмом «режет» мне Андреев.

— Простите, я не хотела вас оскорбить. Я…

— После моего выступления поговорим.

— Но я…

— И только попробуй мне сейчас сбежать.

— Но мне…

— Я тебе всё сказал!

Стоя на чугунных ногах я ещё пробую что-то возразить, но Андреев бросает на меня последний презрительный взгляд, прихватывает свою лопату и сбегает вниз по ступеням. «Он к тебе больше не подойдет. Он тебя больше не тронет. Просто он через тридцать минут популярно тебе объяснит, что ты должна будешь написать заявление по собственному, вот и всё», — пытаюсь «утешить» себя я этой немудрённой истиной. Но облегчения эта мысль почему-то мне не приносит…».


IV .


«Слушатели заходятся от хохота, когда я со своей лопатой вхожу в круг света. Я тоже смеюсь:

— Здравствуйте. Позвольте представиться. Меня зовут Алексей Андреев. А это, — киваю я на свой девайс, — один хорошо известный в России инструмент. Называется лопата. Еле-еле нашёл её в Копенгагене. — Отмечаю, что люди начинают ловить каждое моё слово. — Вообще-то, это мой подарок тем офисам, которые хотят работать так, как мы привыкли в Германии. — Вижу, как в первом ряду мне показывают большие пальцы Ричардссон и Эрлих. Последний — глава немецкого представительства и мой непосредственный начальник. Отмечаю вялую улыбку Кристофа. Налево, где статуей скорби в кресле застыла Ларионова, стараюсь не смотреть. — Ну, а теперь о главном. Итак, что удалось в этом году «накопать» нашему плацдарму …

Отставляю лопату, иду к стойке, мне включают слайды. Перемежая презентацию шутками, за пару минут освобождаю слушателей от гипнотической статики Кристенссена. Где это уместно, добавляю жест. Ввожу зал в свой собственный ритм, ощущаю отдачу. Это не импровизация — просто вся психология выступлений отточена мной за много лет, поэтому голова свободная. Зато внутри меня дикая злость, несвойственная мне в принципе. «Ну, Ларионова...» Позавчера Сиротина дала мне на неё наводку, а теперь я смог убедиться лично, увидеть сам, своими собственными глазами, что документы Сиротиной стряпал не кто-нибудь, а эта скромница-«кошечка». Зачем? Для чего? Её-то кто вовлек в «схему»? Её-то за что купили, за модный в этом году iPhone? За поездку в Данию? За первый взнос на квартиру? Впрочем, какая мне разница… Я посчитал её идеальной, почти. А, оказалось, ошибся.

В моих отношениях с женщинами всегда действовал только один принцип. Я — коллекционер и гурман, а не собиратель. Исключением из правил была только Магда Кристенссен. Во всех остальных случаях я всегда точно знал, к какой именно женщине мне подойти, что сказать ей и как дотронуться до неё. Чем заинтересовать и когда перейти от прелюдии к воплощению её и моих фантазий. Но всегда и во всем я действовал избирательно. Убогий трах — для меня. В моих активах мечта, поданная на завтрак, шутка, сервированная на обед, и Шопенгауэр на ужин. В худшем случае, одна воплощённая женская мечта, в лучшем — целый мир фантазий. Причем не только тот, который есть, но и тот, что ещё будет. Я выбирал женщину и давал ей шанс. И никогда, ни за кем долго не бегал, потому что знал: за поворотом найдётся ещё много одиноких сердец, тянувшихся, как мотыльки, к свету. Я никогда никого не любил — увы, это счастье меня миновало — но я всегда помнил истину: если я часто обманывал женщин, они делали это качественнее. Это был вполне честный обмен: им качество (я), мне — количество. А в итоге весь мой хвалебный опыт, вся моя гребаная наука жизни пошла кувырком, насмарку, потому что в первый раз за всё время я, идиот, попался. Поскользнулся на собственных иллюзиях. Всё случилось как в той доброй истории, когда ты уже не веришь в чудо, а оно самоходом является к тебе в коридоре твоей же фирмы. Тёмные волосы, дразнящие, откровенные глаза, пара круглых коленок. Провокационная поза, удачная ремарка, удар адреналина — и всё, мне конец. Фигурально выражаясь, кровь отлила от одной моей головы и прилила к другой. Я захотел Ларионову. Захотел так, как никогда ничего не хотел — даже мой ключ к успеху в лице Магды Кристенссен. И что же выяснилось пять минут назад? Милая девочка с невинным румянцем Лолиты, окруженная редкой аурой дерзости и благовоспитанности, банально тырит бабло в свой карман. Ну, и что мне теперь делать? Сразу сдать Ларионову? Или послушать её презентацию на круглом столе, после чего сдать её? Или же, по старой русской традиции, посадить Ларионову на кол и уже потом сдать её?