Ульяне было приятно наблюдать, как расслабились мышцы на лице Кометова, когда он услышал заветные слова. Как издал забавный писк облегчённого выдоха, не боясь казаться нелепым или потерять мужественность. Такой… настоящий. Без выработанной публичной напыщенности. Обычный человек, который беспокоится за родителей. Человек, который умеет переживать за кого-то.

В салоне спало напряжение. Промелькнули первые естественные улыбки, пробудился аппетит. Ещё через полчаса в машине запахло сшибающим ароматом еды из макдака. А потом и пивом. Сам Кирилл не пил, а вот пассажирка с удовольствием потягивала хмельной напиток, стараясь не думать, что скоро придётся искать где-нибудь туалет.

― Ты понимаешь, как это выглядело со стороны? Заправщик на меня, как на алкаша посмотрел, ― со смехом уселся обратно на водительское сидение Кометов, после того, как на заправке Матвеева отправила его выбрасывать в ближайшую мусорку две пустые бутылки.

― Не бухти, ― ему миролюбиво засунули в рот картофель-фри. Собственно, всё это время его подобным образом и кормили. Чтобы не отвлекался от дороги. Честное слово, они вели себя как давно встречающаяся пара, у которой дело семимильными шагами шло к свадьбе, а не как чужие люди, которые всего разок и то по случайности переспали.

Темнело, и всё вокруг украшалось огнями фар и вывесок. Моросил мелкий дождик, негромко барабаня по стёклам. Всё уже было съедено и выпито. Женские осенние полусапожки для удобства были давно сняты, как и джинсовка. Кожу обдувало свежестью из приоткрытого окна. Играла радиоволна, под известные песни которых в какой-то момент оба начали подпевать.

В Смоленск они приехали к десяти. Несмотря на позднее время Кирилл собирался прямиком в больницу. Пускали ли в это время к пациентам посторонних Ульяна не знала, но её спутника это не заботило. Видимо, такие вопросы легко решались за денежную благодарность.

Феррари, смотрящийся в обычном типовом жилом районе так же нелепо, как картина Айвазовского в общественном нужнике, остановился возле многоэтажки старого образца.

― Точно?

― Конечно, ― Матвеева, неудобно сгорбившись, как раз втискивала ногу обратно в сапог. ― Зачем я тебе там? Раз уж приехала, заодно встречусь с родителями. С марта с ними не виделась.

― Сегодняшнее свидание накрылась. Если всё будет нормально, встретимся завтра?

― Вот завтра и поговорим. Пожелайте Андрею Григорьевичу от меня скорейшего выздоровления, ― махнув на прощание, она схватила с заднего сидения небольшой рюкзачок и выскочила из машины.

На улице всё ещё стояла морось. Поспешно проскочив под козырёк подъезда и набрав нужный домофон, невысокая фигурка скрылась за железной дверью. Кирилл секунд десять смотрел ей вслед, после чего спорткар пришёл в движение.

Родители, конечно же, обрадовались незапланированному приезду дочери. Правда первые минут десять пришлось настойчиво убежать их, что всё у неё хорошо, ничего не случилось, она здорова и это всего лишь стечение обстоятельств. Зато потом на кухне развелась активная деятельность и, хоть совсем и не голодная, она активно уплетала мамину стряпню пока папа доставал из закромов припрятанную бутылку коньяка.

Матвеева любила поездки домой, несмотря на то, что по собственной воле уехала в Москву после того, как ушла из экономического и решила поступать на журфак. Теперь стоило переступить порог квартиры, как она окунулась обратно в детство. Картинки прошлого невольно всплывали в голове, сладко щемя в грудной клетке.

Вот этот угол всегда драл их кот Шпрот, умерший несколько лет назад от старости, а эту стену в коридоре она постоянно изрисовывала от нечего делать ручкой, пока болтала с Кристинкой, которую знала со времён детских колясок, по телефону. Телефоны раньше были стационарными и на длинном проводе, не уйти и не спрятаться. Рядом располагалась комната родителей, где она любила валяться на постели и смотреть мультики по единственному на тот момент телеку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Дом. Милый дом детства. Здесь всегда пахло заботой, любовью и вкусной едой. Порой она жалела, что уехала, но почти сразу понимала, что поступила правильно. Рано или поздно птенец вырастает и должен покинуть гнездо, чтобы учиться жить самостоятельно.

Долгие беседы, словно они не созванивались целый год, хотя на самом деле всего пару дней назад, не заканчивались. Первым сдался папа и к полуночи пошёл спать. Затем и мама начала с завидной регулярностью зевать. Ощущение "маленькой девочки" усилилось, когда ей застелили скрипучий диван в её старой комнате и, тепло поцеловав, пожелали сладких снов.

Письменный стол, шкаф, плакаты на стенах, книги и статуэтки на полках ― всё на своих местах. Что-то, конечно, тасовалось, когда она приезжала погостить, но перестановка давно не касалась этого места. Старые мягкие игрушки и фарфоровые куклы смотрели на бывшую хозяйку с упрёком: обижались, что она бросила их и не забрала в столицу.

Матвеева с восторгом закуталась в одеяло, доставая телефон из рюкзака. Несколько непрочитанных сообщений и один пропущенный звонок. Ответ Кристины, которую она ещё в дороге предупредила, что домой сегодня не вернётся, девчонка с работы, которая согласилась её подменить завтра, староста, согласившаяся в очередной раз прикрыть невольную прогульщицу на парах и три сообщения в ватцапе от Кирилла. Пропущенный от него же. Она была с родителями в комнате и не слышала звонка.

Решив, что проще поговорить, чем долго писать, был сделан перезвон.

― Почему не отвечаешь? ― без привета наехали на неё буквально после первого гудка.

― Не слышала. Прости.

― Всё нормально? Ты где?

― Дома. Где ещё. Спать ложусь.

Несколько секунд молчания.

― Хорошо. У нас тоже всё в порядке.

Ульяна, свернувшись калачиком, меланхолично разглядывала отблески уличных фонарей, гуляющих по окну и проникающих через тонкую штору.

― Да. Я поняла по сообщениям. Как он?

― Общается очень даже бодро. Если так и останется, через несколько дней его выпишут.

― Это замечательно. Я рада. Правда.

― Мать с утра поедет к нему, я после обеда собираюсь. Что насчёт наших планов?

― А у нас есть планы?

― Теперь есть.

― Значит, в силе. Я только в первой половине дня собиралась дойти с мамой в магазин.

― К шести освободишься?

― Думаю, да.

― Значит, в шесть. Я буду ждать внизу.

― Ладно, ― неловкое молчание. Никто не решался первым закончить разговор. Но сделать ведь это надо. ― Спокойной ночи, ― понизила голос она, словно стыдилась собственных слов. Слишком уж непривычно было вот так разговаривать с ним. Нормально. По-человечески. Без подколок.

― Спокойной ночи, ― на том конце оборвался звонок.

Ощущение, что ей снова семнадцать не покидало Ульяну весь следующий день. Начиная с завтрака, каши с улыбкой из фруктов, какао и сэндвичей, которые ей приготовила с утра мамочка и заканчивая шумным походом в супермаркет, где, судя по количеству туалетной бумаги, родители решили затариться на полгода вперёд.

На этом дело не ограничилось. Прослышав про то, что у доченьки сегодня свидание, да не абы с кем, а с самим Кириллом Кометой, которого Валентина Павловна помнила ещё семилетней шпаной с вымазанным зелёнкой носом, тайком закапывающим в песочнице игрушки девчонок, было решено пошопиться. Ведь Ульяна не брала с собой сменой одежды, даже носков запасных не прихватила.

Аргумент, что в родительском доме осталась куча старых шмоток, в которые она влезала, не сработал. Родителям почему-то всегда кажется, что их чадам непременно что-то нужно. А когда те пытаются убедить, что это не так ― это значит, что точно нужно, но они просто стесняются просить.

Слегка поартачившись, Матвеева младшая сдалась под напором Матвеевой старшей. Новая клешённая юбочка в красную клетку на ладонь выше колена, новая чёрная водолазка, балетки на лето, парочка новых укороченных блузок и… Ох, тот неловкий момент, когда ты с мамой выбираешь себе новый комплект нижнего белья, потому что, цитата: «тебе уже двадцать пять, не девочка, пригодится». Спасибо, мам.

В общем, к шести часам Ульяна была во всеоружии. Лёгкий макияж с акцентом на яркие губы, небрежные локоны, которые давались весьма сложно на её волосы, новая юбка, новая водолазка, чёрные плотные колготки в тон, большие кольца-серьги, берет с козырьком, случайно отрытый в закромах кладовки, ну и сапожки. Вот смотрела она на отражение в зеркале, и сама себя не узнавала. Есть такое выражение: "блеск в глазах". Матвеева никогда его не понимала, но сейчас в прямом смысле слова видела его в собственных… Это ведь плохо?

Кирилл ждал её там же, где и вчера. Стоял, оперевшись пятой точкой на капот, скрестив ноги. Такой весь из себя небрежный и очаровательный. На носу солнечные очки, в руке телефон и… вот же ирония, в чёрной водолазке. Это они красиво подумали об одном и том же.

― Привет, ― Кометов окинул её скрытым тёмными стёклами взглядом: таким, что нифига не ясно, оценили ли её старания.

― Даже без цветов? На свидании положено дарить цветы.

― Я запомню. Поехали?

Ульяна перебросила из одной руки в другую прихваченную на всякий случай джинсовку, хотя сегодня обещали тепло и безоблачно.

― Куда?

― Я обещал тебе ресторан. Тут есть один приличный.

― Ресторан? Это твоя стандартная карта для выгула девушек?

― Никто не жаловался.

― Я жалуюсь. Не хочу в ресторан.

― А куда хочешь?

― Давай просто прогуляемся. Сто лет тут не бывала.

Кириллу затея не очень понравилась. Просто так на улицу он выходил редко, обычно это заканчивалось собравшейся толпой, цепкой как пираньи и такой же неконтролируемой. Однако согласился. Скоро стемнеет, он в очках, может и обойдётся. Потому что, если уж на чистоту, ему и самому хотелось пройтись по родным местах. Там, где всё начиналось.

Глава 12. Свидание


Это было необычно. Странно. Волнительно. Слегка… сюрреалистично. Несколько лет назад она и мечтать не смела о том, чтобы ходить по этим улицам с этим человеком. Господи, впервые за прошедшие годы Ульяна начинала вспоминать, насколько же сильно она была влюблена в Кирилла.

Настолько, что зная где он обычно тусил после школы, специально мчалась туда, чтобы как бы ненароком пройти мимо и получить хотя бы крупицу его внимания. Сейчас становилось смешно от самой себя, а тогда это казалась таким хитрым, таким взрослым решением.

И вот теперь они проходили мимо того самого сквера, где прежде на лавках собиралась компания самых популярных девчонок и парней. Они смеялись, веселились, пили купленное старшими пиво, Кометов разбивал хрупкие девичьи сердца песнями на гитаре (уже тогда талантливыми), а она пряталась в тени и с завистью тайком наблюдала за ним.

Глупая, наивная, закомплексованная толстушка. Ужас, а она ведь действительно на что-то надеялась. Пересмотрела романтических фильмов и верила, что самый красивый мальчик школы вполне способен влюбиться в дурнушку.

― Как же ты мне нравился. Вечером перед сном я представляла, как ты на какой-нибудь дискотеке признаёшься мне в любви на глазах у всей школы. Как поешь песню, которую написал специально для меня. Как обкусывают в зависти ногти вместе с пальцами наши девки… Боже. Неужели я была такой бестолковой?

― А сейчас?

― Что, сейчас? Сейчас я вроде как поумнела. Надеюсь на это, во всяком случае.

― Нет. Чтобы ты сделала, признайся я тебе в любви сейчас?

― Посмеялась бы и пошла дальше.

― Даже так?

― А есть другие варианты? Снявши голову, по волосам не плачут. Отношения ― это доверие, а оно было потеряно ещё в восьмом классе.

― Мы изменились. Ты сама это сказала. Повзрослели, поменяли приоритеты.

― Именно поэтому я уже ни за что не повторю ту же ошибку.

― Но сейчас ты здесь…

Веский аргумент.

― Верно. Тут я сплоховала. Давай перейдём здесь, ― кивок на пешеходный переход. ― Раньше за углом продавались безумно вкусные пончики. Надеюсь, кондитерская ещё на месте.

Изящная попытка сменить тему. Кириллу ничего не оставалось, кроме как последовать за ней. Кондитерская на месте осталась и несколько минут спустя они уже вышли обратно на улицу. Довольная Ульяна, облизывая пальцы от крема, уплетала сладости. Спутник молча попивал кофе из карточного стаканчика на вынос.

Оно бродили и бродили по улицам, хаотично выбирая направление, и Матвеева с удивлением понимала, что город совсем не изменился. Нет, конечно же, имелись незначительные изменения вроде выстроенных заборчиков вдоль дороги, новых современных остановок или новомодной облицовки зданий, однако всё, что было так привычно глазу осталось прежним. Разве что словно стало меньше. Хотя, наверное, это потому что она сама выросла.