Когда руки налились приятной тяжестью, а тело напоминало натянутую струну, выполняя отданные ему команды, на некоторое время стало легко и спокойно. Всё, что не касалось играющей в зале музыки и движений, которые она под неё выстраивала, отошли на второй план. Сейчас существовала только концентрация.

Плавные движения, рывки, следом круговые обороты, не задействующие нижние конечности, растяжка на вытянутых руках, переход в позу эмбриона ― психологи бы обязательно назвали её защитной. Может и так, Матвеева об этом не задумывалась. В данный момент она просто слушала ритм и собственные ощущения.

Скоро нужно будет составлять специальную программу, раз ей предстоит тренировать новичков. Она и в роли учителя? Смешно. Однако это было любопытно и волей ― не волей воображение уже набрасывало план действий, подробно представляя, как и с чего они будут начинать.

Из мыслей её вырвал шорох и мелькнувший в отражении зеркал силуэт. Перехватив пилон на сгибе колена, Ульяна перекрутилась, возвращая себя в вертикальную плоскость и мягко соскакивая босыми ногами на прохладный пол. Возле приоткрытой двери стоял Кирилл, держа в опущенной руке тёмно-бордовую розу на длинном стебле.

― Всего одна? ― улыбнулась краешком губ Матвеева. ― Ты можешь лучше.

― Ты права, ― Кометов кого-то подозвал и под её изумлённый взгляд в зал внесли огромный букет точно таких же бордовых роз. Сколько их там было? Сотня? Доставщик в кепке положил цветы на маты, сваленные в углу, переглянулся с заказчиком и молча вышел. ― Лучше?

― Розы? Не ты ли говорил, что это банально?

― Я, но с воображением у меня как раз в данный момент полный затык, так что лучше ничего не придумалось, ― поравнявшись с Ульяной, ей протянули одинокую розу. ― Прости, я вчера молчал потому что было дел невпрово… ― Кирилл, сердясь на самого себя, тряхнул головой. ― Кого я обманываю. Зассал я. Хотел позвонить, но не знал, что сказать.

― А сейчас знаешь?

― Если честно, не очень. Но понимаю, что объясниться надо.

― Думаешь, стоит?

― Ты так не считаешь?

― Я уже никак не считаю, ― Матвеева с удовольствием уткнулась носом в бархатный бутон, вдыхая аромат. ― Но в следующий раз, если надумаешь пускать на ветер деньги, лучше купи мне шубу. В ней зимой ходить приятней, чем в засохших цветочках. Чтобы не казаться меркантильной сукой, которая спит с тобой только ради денег, могу назвать шесть причин, почему она мне нужна. Хотя нет, семь… Или даже восемь.

― Нужна шуба, будет шуба.

― Это попытка откупиться?

― Это желание сделать тебе приятно.

― Как я тебе? ― съязвила, но тут же прикусила язык она. ― Прости.

― Да нет. Так-то ты права. Мне давно уже не было так хорошо. И не про ми*ет. Я о тебе.

― О… Спасибо. Наверное.

Ульяна смутилась, но ещё сильнее был смущён сам Кирилл. Явление столь же невероятное, сколько очаровательное.

― В общем, к чему я веду… То, что я сказал… Я сказал всерьёз. Думаю, я правда… люблю тебя.

― Тебя это пугает?

― Несомненно. Однако не настолько, чтобы зарывать голову в песок. Я не боюсь чувствовать. Скорее боюсь накосячить. А я это могу. Мы с тобой оба испульсивны, ― Матвеева, не выдержав, отвернулась, с трудом сдерживая собравшиеся в уголках глаз слёзы. Маленькая девочка внутри неё ждала этих слов долгие десять лет и, наконец, дождалась. Кто бы мог подумать. ― Иди сюда, ― её подозвали к себе, заключая в тёплые объятия, в которых хотелось остаться на всю оставшуюся жизнь. Они стояли, обнимались и молчали. Это было приятно, но чувство незавершённости не покидало Кометова. Ответа ведь он не услышал. ― Может, хоть что-нибудь скажешь?

Ульяна, которая всё это время тайком подтирала намокшие щеки, неоднозначно дёрнула плечами.

― У меня мозоль лопнула на большом пальце. Больно, ― над ухом тихонько засмеялись, мягко целуя её в висок.

― Сочувствую, но я не совсем об этом.

― Я не знаю, что тебе сказать. Нужно подумать.

― Подумай. У тебя будет время. Мне надо ехать в Питер на съёмки. Хотел позвать тебя с собой, но в сложившихся обстоятельствах ты ведь точно не поедешь.

― Уезжаешь? Надолго? ― эта новость её не обрадовала.

― Пока не знаю. Дня на три-четыре точно, а там как получится.

Ульяна невесело кивнула, отстраняясь.

― Это, наверное, даже хорошо. Нам обоим не будет лишним побыть вдали друг от друга и подумать.

― Над чем?

― Есть ли во всём этом смысл.

― Есть.

― Как знать.


Откровенно говоря, Ульяна давно сдалась, с разгромным счётом проиграв этот бой в "любовь-ненависть". И теперь лишь тянула время, как тянут его трусишки за секунду перед прыжком с тарзанки. Да, её по-прежнему мучили сомнения, с которыми ничего не могло поделать бабское непутёвое сознание, но душа и тело беззаветно тянулись к Кириллу. Это она знала, чувствовала и не могла контролировать. Не могла и не хотела.

Однако здравый смысл, эта сволочь, которая вечно находила причины и отговорки, продолжал настойчиво умолять не совершать ошибки. Возможно, роковой. Что их ждало в будущем? Было ли это будущее… Хотелось верить, что да, однако кривое прошлое совсем не тянуло на начало красивой диснеевской любви.

Вот и суровая правда жизни, милые девочки. Не верьте в добрые сказки, не ждите прекрасных принцев и сами не будьте наивными принцессами. Будьте злыми ведьмами: их уважают, их боятся обидеть, и они обычно не разочаровываются. Потому что не позволяют себе очароваться.

Кирилл же плевал с высокой колокольни на внутренние терзания и проблемы морали. Мужикам проще в этом плане: они долго раскачиваются, но, приняв решение, уже не отступают и прут напролом, не отвлекаясь на препятствия. А Кометов ещё и сам по себе был человеком целеустремлённым, так что сложности его не пугали. Важна цель и желание её достичь. И его целью стала Ульяна.

Он писал. Каждый день, будучи в Петербурге, едва появлялось свободное время, слал сообщения. Но ему не отвечали. Читали, но не отвечали. Если бы кто-то попросил логически объяснить такое поведение, Матвеева впала бы в ступор, потому что она не знала, зачем так поступала. И это при том, что от каждого нового уведомления волнительно ёкало внутри. Девочки такие девочки ― это единственное оправдание, которое приходило на ум.

«Зайди на мою страницу в Инстаграм», пришло ей на четвёртый день разлуки.

Конечно же, она послушалась и с удивлением обнаружила в профиле знаменитости, которым обычно занимался специально обученный человек, новый пост с серией фото. Несколько были старого качества, словно фотографию со старых мыльниц пересняли на телефон, оставив засветы от вспышки.

Первое: два ребенка лет пяти танцуют в белых костюмчиках, украшенных мишурой. На заднем фоне новогодняя ёлка. Второе: с первого сентября, где был запечатлён весь шестой класс. Фото было откадрировано так, чтобы те же самые, но уже подросшие девочка с мальчиком, стоящие в разных рядах, оказались в центре. И последний снимок хорошо знакомый Ульяне: с ковровой дорожки, где она облизывала щеку Кириллу. Кстати, очень даже эффектно вышло.

Под постом красовалось пометка: «Песочница, детский сад, школа. Стечение обстоятельств или судьба?»

Ульяна: «Стечение обстоятельств», не удержавшись, в первый раз за всё это время ответили в диалоговом окне ватцапа.

Кирилл: «Я так не думаю»

Ульяна: «Школьное фото ужасное. Меня уже тогда начало разносить»

Кирилл: «А мне нравится. Мама прислала, нашла старую плёнку. Кажется, я начинаю вспоминать некоторые моменты. Это ведь ты разбила бровь пацану льдиной на гулянке в саду?»

Ульяна: «Да»

Кирилл: «За что?»

Ульяна: «Я уже не помню. Кажется, он меня обижал»

Кирилл: «Ты всегда была драчуньей и умела постоять за себя. Почему не шарахнула меня тогда, на дискотеке табуреткой? Когда я унизил тебя?»

Ульяна: «Ты слишком сильно мне нравился. Рядом с тобой я робела и забывала, как дышать»

Кирилл: «Забавно. Теперь мы поменялись местами»

На это уже ничего не стали отвечать. Кирилл и не настаивал. Он знал, что порой молчание куда важнее слов.

Прошла неделя, а он всё не возвращался. Поездка затягивалась, а Ульяна понимала, что уже сходит с ума от желания увидеть его. Она скучала, безумно скучала. И чувствовала, что приручается. Всего за неделю её надрессировали, как собаку Павлова.

― Я угораю. Стоит меньше ста рублей. А если точнее 99, 99. Тупое разводилово. Каких лохов они пытаются наколоть? ― комментировала рекламу Кристина за вечерним просмотром кино, а Матвеева могла думать лишь о том, что ей до сих пор не пришло привычное, нейтральное, но такое нужное «спокойной ночи».

Гуляла с Елисеем, давая возможность молодым родителям отдохнуть, и надеялась, что Кометов вынырнет откуда-нибудь из угла.

Занималась в студии и мечтала увидеть его, развалившегося на подоконнике.

Сидела на парах, но лекций не слушала, листая ленту личного сайта звезды и выискивая последнюю информацию: где его видели, с кем.

Выходила из универа и надеялась увидеть знакомую машину.

Слышала за окном рёв проезжающей мимо машины и каждый раз непроизвольно вскидывала голову.

Даже ночью в баре, дорабатывая последние сцены, невольно искала знакомый взгляд в толпе, но так и не находила.

Её ломало и пугало от собственной зависимости. Особенно когда в какой-то момент сообщения прекратились. День, второй и… ничего. Рука так и тянулась позвонить, но каждый раз она одёргивала себя. Нет. Если бы что-то случилось, об этом бы уже кричала вся пресса. Но та молчала. Значит, Кирилл не звонил по другой причине. А их было две:

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍1. Ему всё надоело

2. Он ждёт, что она не выдержит и предпримет ответный шаг.

Если второй пункт: то это будет означать её безоговорочную капитуляцию. Этим самым Ульяна даст положительный ответ на незаданный вопрос и подтвердит, что любит его, что готова. Но если первый… то большего унижения и представить сложно. Так что в исконно женской манере она не предпринимала ничего. Просто ждала.

И дождалась. В среду утром её разбудил долгожданный звонок.

― Да, ― сонная, она пока ещё слабо соображала, что к чему. На прикроватных часах горело 5:08. Пять утра. Жесть.

― Прости, время видел, но не подумал, что нормальные люди ещё спят.

― А ты почему не спишь?

― Только приехал. Вошёл в квартиру.

На заднем фоне, смешанного шума шагов и брошенной на стол связки ключей, что-то тихонько скулило.

― Что за писк?

― Котяра жрать хочет. Вадик в последний раз его вчера утром кормил.

Ульяна потёрла слипающиеся глаза.

― Как поездка?

― Утомительная. Но плодотворная. Жаль тебя не было. Нам непременно нужно вместе съездить туда, выпить кофе на набережной. Ты была в Питере?

― Один раз. Ездили с Кристиной на выходные пару лет назад.

― Значит второй раз поедешь со мной. Можем устроить этим летом. В холодную погоду делать там всё равно нечего.

― Строишь совместные планы?

― Кто-то же из нас двоих должен это делать. Ладно. Если честно, я жутко устал. Вся ночь в дороге. Девять часов за рулём вымотают кого угодно.

― Так ложись отдыхать.

― Сейчас лягу. Просто хотел услышать твой голос. И ещё хотел напомнить про сегодня. Типа юмористическое шоу, на которое меня тащат. Ты пойдешь со мной?

― Это свидание?

― Свидание будет после.

Свидание, после которого они примут решение? Да или нет. Вместе или врозь.

― Хорошо. Куда мне подъехать и во сколько?

― Я тебя заберу.

― Нет. Не надо. Я сама приеду.

― Тогда пошлю за тобой машину. Такси не пустят на территорию.

― Хорошо.

― В четыре. Адрес скину.

― Ладно… ― Ульяна лежала на спине и смотрела в потолок, слушая как забилось в предвкушении долгожданной встречи сердце. ― Спокойной ночи? Или уже доброго утра?

― Всего сразу, ― судя по звуку, чиркнула зажигалка. ― До встречи.

― Пока.

На том конце давно отсоединились, а она всё держала трубку возле уха, заворожено уставившись на потолок и полосу света, что тянулась от не до конца задёрнутых штор. Ожила Матвеева только когда телефон, пугая от неожиданности, пиликнул. Новое сообщение с вложенным файлом. Кривозубок, свернувшись калачиком, лежал на подушке.

«Греет твоё место», пришло следом. Зараза. Да он издевается.

Логично предположить, что весь день был проведён, как на иголках. По комнате летали вещи, выуженные из шкафа. И как обычно выходило, гора росла, а надеть было нечего. Хотелось чего-то особенного. Чтобы и поразить, и одновременно наблюдать за тем, как медленно отвисает его челюсть. Правда непонятно от чего: от восторга или шока. Очередная невинная шалость. Надо ведь держать Кирилла Кометова в тонусе, а то ещё чего доброго подумает, что она покорилась.