Только, чтобы обнаружить себя пойманной, с его руками, обёрнутыми вокруг моего живота, и поднятой вверх, когда я закричала и попыталась вырваться. Его занятая мякотью тыквы рука поднялась и сбросила их мне на макушку, размазывая.

— Гадость! — засмеялась я и брыкнула ногами так сильно, что сбила Сойера с ног, отчего мы оба повалились назад. У меня так сильно сжались мышцы , когда его рука сильнее напряглась на моем животе, а другая прижала мой череп к его груди, так что при ударе мои зубы не щелкнули вместе.

— Бл*дь, — проворчал он, когда я почувствовала толчок, поскольку его тело врезалось в твёрдый пол.

Я потянулась и повернулась, расположив руки по обе стороны от него, чтобы взять на себя немного веса, затем посмотрела на него.

— Ты в порядке? — спросила я, фыркнув от нелепости всего происходящего, когда немного тыквенных внутренностей соскользнуло с моей макушки и приземлилось на его голову.

— Могу придумать позиции и похуже, чем эта, — сказал он, злобно ухмыляясь, когда его руки двинулись вниз по моей спине и обосновались на моей попе, комично сжав каждую половинку.

Моя грудь была прижата к его. Мои бёдра были на одном уровне сего. А его губы были всего лишь в нескольких сантиметрах от моих.

И Сойер устроил мне год воспоминаний за одну ночь.

Никогда прежде я не чувствовала кого-то ещё ближе.

Как будто видя смену от игривых поддразниваний до чего-то большего, его руки сильнее сжали мою попу, дыхание стало немного глубже, его взгляд потерял свою легкость и в нём разрастался жар.

Среагировав на его реакцию, я ощутила, как моя прижатая грудь стала тяжелее, соски превратились в горошинки, между ног всё сжалось, заставляя меня сопротивляться желанию потереться бёдрами о его, чтобы посмотреть, хочет ли он меня так же сильно, как я хочу его.

— Ладно. Вставай. Нам всё ещё нужно пережить множество праздников.

Я слегка кивнула и оттолкнулась вверх, откинувшись на пятки, а он выскользнул из-под меня и поднялся на ноги, когда я сделала пару глубоких вдохов, чтобы успокоить своё либидо и затем сделать тоже самое. Я вернулась к своей тыкве, когда Сойер прошел на кухню, ненадолго включив воду. Вернувшись, он остановился за мной, и я ощутила, как что-то мокрое упало на мою голову, поскольку он счищал с меня мякоть тыквы. Мне пришлось полностью сосредоточиться на том, что делали мои руки, чтобы не порезать себе палец. Потому что его тёплое, твердое тело находилось за мной, и желание откинуться к нему спиной было настолько ошеломляющим.

— Ладно. Уже лучше, — заявил он, уходя на кухню, а я быстро закончила вырезать острый зуб и переключилась на глаза, сделав их так быстро и так осторожно, как только это было возможно.

— Классика, — заявил Сойер, когда вернулся назад посмотреть на вырезанные мной треугольные глаза и широкий рот с острыми зубами. Когда я поглядела на Сойера, то обнаружила его тыквенную голову, выглядящую так, будто он зарабатывал себе на жизнь, вырезая их. Улыбка приподнималась вверх к смотрящим с прищуром, зловещим глазам, и с каждой стороны рот был полон острых, прямых зубов. Я издала отвратительный звук.

— Есть хоть что-то, в чём ты не потрясающий? — он огляделся, скривив губы.

— Ни черта такого нет, — уверенно заявил он, и я обнаружила, что смеюсь. — Ладно, сюда, — сказал он, дотянувшись до декоративной свечки и поместив её в мою тыкву, зажигая её, и поставив верхушку обратно. — Подними, — заявил он, делая пару шагов назад.

— Зачем? — спросила я, когда он вытащил телефон из кармана.

— Сфотографирую тебя, — проинформировал он , и я почувствовала себя некомфортно. Я была в джинсах и кофейного цвета свитере, который слегка износился по низу. Мой макияж не поправлялся с самого утра и мои волосы всё ещё ощущались влажными там, где он счищал с них мякоть. У меня точно не было настроения сниматься. — Прекрати быть такой девчонкой по этому поводу и подними чертову тыкву, — объявил он и каким-то образом, его обычная грубость прогнала мою глупую неуверенность.

Я подняла тыкву и удержала её, слегка улыбаясь, когда камера дважды издала щелкающие звуки.

— Отлично, — заявил он, посмотрев на снимок, и я почувствовала легкую дрожь в животе, когда положила тыкву обратно на стол и потянулась за конфеткой. — Ешь быстрее. У нас сейчас ужин в честь Дня Благодарения.

— Ты готовил? — спросила я, следуя за ним на кухню, пока разворачивала свой «Милки Вей», и положила его в рот.

Он улыбнулся мне и помотал головой.

— Я умею готовить. Но не умею организовывать праздничный стол. Это всё Мардж, — заявил он, когда достал тарелки и вручил одну мне. — Что ты обычно готовишь на День Благодарения? — спросил он, зная, что у меня нет семьи, к чьей помощи можно прибегнуть.

Я пожала плечами.

— Обычно готовлю самую крошечную индейку, делаю фаршировку из коробок, картофельное пюре и дело с концом.

— Ну, зная Мардж, тут нет ничего из коробок, — сказал он, снимая крышки с некоторых мисок и тарелок. — И индейка достаточно большая, чтобы накормить десятерых. Надеюсь, что тебе понравится, потому что мы будем есть её неделю, — сказал он мне, накладывая себе на тарелку, а я подошла за ним следом, чтобы сделать тоже самое. Он поставил тарелку с едой на своё место и вернулся назад взять ноутбук. «Фокус-Покус» был выключен, и он разместил ноут на стойке, когда я присела и увидела, как на экране внезапно появилась запись парада. Он на самом деле очень постарался для всего этого. Даже если готовила Мардж, он попросил её об этом. Он отыскал запись парада, достал тыквы и наборы для вырезки. Нашел ёлку и украшения, несмотря на то, что для магазинов было слишком рано продавать их. А затем он купил мне подарки. Подарки. Я была более чем немного взволнована, чтобы узнать, что он нашел такого, о чём подумал, что мне понравится. Я была чертовски уверена, что не была настолько взволнованной по поводу рождественских подарков с тех пор, как еще верила в Санту. От этого у меня внутри все прыгало, а кожа была наэлектризована.

— Ты притихла, — заявил он спустя долгое время, после того, как мы поели и посмотрели парад на ноутбуке, как пели различные исполнители, а дети танцевали, и платформы двигались по улице. Я посмотрела на Сойера, улыбнулась ему какой-то легкомысленной улыбкой и сказала правду.

— На самом деле я взволнована Рождеством.

Он тепло улыбнулся в ответ, теплее, чем я когда-либо видела его улыбку, и внутри у меня при виде этого, возможно, что-то расплавилось.

— Ну, тебе придётся сдержать своё любопытство, потому что нам ещё нужно нарядить ёлку, написать письма Санте и поесть печенье, прежде чем ты сможешь открыть свои подарки.

— Написать письма Санте? — спросила я, широко улыбаясь.

— Ага. Посмотрим, попала ли ты в список послушных девочек.

Я поборола желание съязвить что-нибудь о его шаловливом поведении, но вместо этого сказала притихшим голосом:

— Я ничего не приготовила для…

Он посмотрел на меня, брови Сойера сошлись вместе.

— Это всё не для меня, — объявил он, затем перевёл взгляд обратно на еду. Мы ели до тех пор, пока, клянусь, в меня уже больше ничего не лезло. А затем он принёс мне тыквенный пирог и, ну, вы никогда не откажетесь от тыквенного пирога, неважно насколько вы сыты.

— Ладно, вот держи. Переоденься в это, а я сделаю горячий шоколад, — заявил он, протягивая мне пакет.

Я скептически посмотрела на это.

— Там же не какое-нибудь прозрачное рождественское женское белье?

— Я подумывал об этом, — сказал он с озорным огоньком в глазах.

Я взяла пакет и направилась в ванную. Когда я открыла его, то не нашла белья. О, нет!

Я нашла слитную пижаму с принтом в виде леденцов. Да, слитную! С длинными рукавами и штанами. Я посмеялась некоторое время, посмотрев вверх в зеркало и увидев на своём лице кое-что, что не видела там с тех пор, как выяснила, что Майкл был изменяющим ублюдком.

Счастье.

Я выглядела чертовски счастливой.

И за это мне нужно поблагодарить Сойера.

Так что я сняла свою одежду и залезла в эту пижаму, застёгивая спереди молнию, и повертелась, чтобы убедиться, что тут нет никаких дурацких кнопок на заднице или что-то в этом роде. Не обнаружив ничего такого, я направилась обратно, обнаружив Сойера, ожидающего меня в гостиной. Две чашки горячего шоколада, от которых шел пар, стояли на столике, ручки, бумага и конверты располагались у каждой чашки.

— Иди сюда, расскажи Санте, что ты хочешь на Рождество, — объявил он и, и хотя я чувствовала себя довольно-таки глупо от одной только мысли писать письмо Санте, я подошла, улыбаясь, когда услышала играющую рождественскую музыку.

Я села на полу, скрестив ноги, и долго смотрела на бумагу, понимая, что есть только одна вещь, которую я бы хотела. Так что, зная, что это будет в конверте, я подошла и написала это: «Сойер».

Больше никакого отрицания, никакого притворства, что он был просто опорой , или что это некий вид посттравматического притяжения к первому человеку, который был мил со мной.

Это не было всем этим!

Он нравится мне. Он нравится мне настолько, что это, возможно, не так уж и хорошо, потому что я знаю, он не из желающих остепениться парней. Я обнаружила, что всё, что поначалу было сложно принять, — прямота, резкость, периодическая грубость и холодность стали в какой-то степени тем, что я больше всего ценю в нём. Он говорит то, что чувствует. Он ничего не приукрашивает. Он даже не задумывался о чем-то вроде того, чтобы изменить своё мнение, лишь бы не обидеть меня. И он всегда оставался рассудительным. Это замечательные качества. Сильные и самоуверенные черты.

Но сверх этого, я так же познала, что есть и другие черты. Он был наблюдательным. Хорошим слушателем. Ему было не наплевать на людей, даже на тех, с которыми, казалось, у него были непростые отношения, к примеру, как с его братом.

И эта ночь подтвердила, он настолько тщательно всё продумал, что заткнёт за пояс всякого мужчину, которого я знаю или о ком слышала. Кто ещё бы додумался дать вам воспоминания о потерянном годе? Кто смог бы продумать каждую мельчайшую деталь от парада до горячего шоколада?

Он просто чертовски хорош.

И я хочу его. И не просто в сексуальном плане, хотя это определенно было частью этого желания. Я хочу его, потому что он был просто потрясающий.

— Ладно, запечатывай, — потребовал он, и я так и сделала, наклеив долбаный адресный ярлык на Северный Полюс и всё прочее. — Так… — объявил он, когда я взяла свой горячий шоколад, улыбнувшись, потому что в нём были маленькие зефирки и взбитые сливки, Сойер поднялся на ноги. — Что тебе нравится, белые или разноцветные огоньки?

— Эмм, все кто не использует цветные огоньки на своих Рождественских ёлках, просто высасывает весь дух из праздника.

— Хорошо, — сказал он, потянувшись к каким-то коробочкам, — тогда какое мигание нравится?

— Непрерывное, мигающее. Мне нравится мелькание, но только не такое, которое вызывает эпилептический удар.

— Окей, это можно устроить. Думаю, вся эта работа с огоньками исключительно для мужчин, верно? Затем женщины занимаются украшением.

— Звучит как план, — согласилась я, откидываясь назад и наблюдая, как он соединил огни вместе и развесил их по ёлке, придерживаясь пустых мест, пока всё дерево не было отлично освещено, некоторые огоньки мигали, но главным образом большинство непрерывно горели, таким образом, это было успокаивающе и не вызвало беспокойства.

— Порядок, теперь твоя очередь, детка, — заявил он, поднимая свой горячий шоколад и откидываясь на спинку дивана, чтобы понаблюдать, как я украшаю.

Его телефон выскользнул из кармана и, когда я прикрепила первое украшение, маленький венок с датой прошлого года на нём, я услышала щелчок его камеры. На протяжении всего процесса украшения я периодически слышала срабатывание камеры.

— Чем твоя семья обычно занималась на Рождество? — спросил он, когда я улыбнулась маленькому украшению Макса из «Гринч похититель Рождества».

— В Сочельник мы ходили в приют для животных, чтобы накормить их, и клали подарки под ёлку в церкви, для малоимущих. Затем, потому что я бывала слишком возбуждена, чтобы спать, из-за прихода Санты, они отводили меня посмотреть на Рождественские огоньки, до тех пор, пока я не вырубалась. Потом я просыпалась Рождественским утром, находила родителей забравшимися на диван, пьющих кофе и ожидающих меня. Затем мы все открывали подарки. После этого моя мама начинала готовить праздничный ужин, который мы все съедали. Мы брали Рождественские фильмы и смотрели до тех пор, пока все не вырубались.