Ник оборачивается ко мне, и я вижу все внутренние переживания на его лице, его наибольшие опасения и главное желание – не навредить своим родным.

– Но ведь можно держать свою причастность к теме втайне, а жить, как нормальный человек для всех, – невольно напоминаю я.

– У нас различные понятия о нормальности бытия, Мишель. Не имею права даже на такие мысли. У меня тёмное прошлое, как и я сам. Оно излишне… оно разительно отличается от этики морали, принятой обществом. Я сотворил однажды то, в чём до сих пор не раскаиваюсь. Даже рад этому. Начинал зарабатывать не так, как ты предполагаешь. Был связан с преступным миром и синтетическими наркотиками. Я помогал их распространять, а потом прекратил, когда накопил нужную сумму для другого.

– Что? – Переспрашиваю я.

– Да, был молод, полон личных амбиций и желания разбогатеть, доказать уродам, которые смотрели на меня свысока, что ничем не отличаюсь от них. И не нашёл ничего лучше, чем наркотики. Думаешь, меня бы взяли куда-то без образования? Нет. Никому не нужен парень из глубинки, с сумасшедшими идеями. Райли сидел на наркотиках, глубоко завяз. Когда я уловил эту зависимость, то вытаскивал его из этого дерьма, затем предложил ему иной способ полного расслабления, который знал. Мой мир. И это помогло ему, как и многим. Говорил, что не могу тебе предложить будущего, потому что негативные последствия прошлого всегда приходят. Хотя максимально обезопасил себя, но не могу предугадать побочных действий. Так что ты промахнулась, Мишель, я недобрый и нехороший. Твой парень умер из-за наркотиков, которые распространяет в Торонто одна крупная банда, на которую в далёком прошлом работал я.

– Но ты… я… господи, – закрываю лицо руками, чтобы хоть как-то прекратить дрожь в теле. Хоть как-то успокоить себя и уверить, что это только прошлое. И ему пришлось так поступить… пришлось. Но не могу ничего с собой поделать.

– Райли же был из обеспеченной семьи, как он подсел на них? – Нелепо спрашиваю я.

– Теренс тоже, – напоминает он. – В том-то и парадокс, что только обеспеченная золотая молодёжь может позволить себе это, а кто беднее, они недолго держатся на самодельных наркотиках. Быстро умирают и на них нельзя делать деньги.

– И ты опасаешься, что тебя могут шантажировать?

– Нет, те люди, которые знали меня, мертвы уже. Но об этом знала Зарина, хотя и она в земле, но её жажда денег и мщения могла развязать ей язык. Не хочу рисковать.

– И ты будешь жить так до конца дней? Один? Без семьи, детей?

– Я не люблю детей, не переношу их. Откровенно ненавижу писклявых и надоедливых малышей, даже с племянницей не встречаюсь, только по праздникам и то ненадолго. Мне хватило сестры в детстве, и вряд ли из меня выйдет родитель с моими испорченными генами. Кто согласится быть со мной всю жизнь, узнав обо мне всю голую правду? Ведь могу сорваться и повторить судьбу отца. А что станет с этой женщиной и её детьми? Поэтому да, планирую жить один.

Никакой перспективы.

Закрываю глаза и опускаю голову, чтобы пережить это жёсткое заявление. Да, тоже не хочу ни детей, ни мужа. Но отчего-то сердцу так зверски больно, а в груди глубокая тёмная резаная рана, начавшая кровоточить.

– А ты рассчитывала на большее? – Горько усмехается он.

– Нет, – шепчу. – Нет, но… не знаю, Ник. Слишком много информации и ужаса. Но я прекрасно понимаю тебя, ты хотел лучшей жизни после всего, что тебе пришлось пережить. Ты хотел вырваться оттуда, и тебе было плевать на всех, кроме своей мечты. И ты добился её. Поздравляю, – мой голос бесцветен, а я сама будто бы сдулась.

– И ты согласна после всего этого быть со мной? – Спрашивает он.

– Да, это ничего не меняет. Это прошлое, а о будущем думать не хочу, – качаю я головой и открываю глаза.

– И утверждаешь, что не испытываешь ко мне чувств больше, чем сугубо человеческое беспокойство?

Сглатываю оттого, что загоняет меня в критический угол. Но ведь ему не нужна моя открытая любовь, он хочет чего-то другого, а у меня вряд ли это есть.

– Чувство эмоциональной привязанности и не более. Я не собираюсь в тебя влюбляться или же любить, это излишнее. И ты знаешь мои взгляды на эти слова. Это только усугубит положение, – хладнокровно лгу, спокойно смотря в его выразительные глаза.

– Рад, что ты всё прекрасно понимаешь. Значит, не ошибся в тебе с первого взгляда. Мы похожи, и ты идеальна для меня сейчас. У нас есть настоящее, в котором я проголодался, – он довольно улыбается, удовлетворённый чётким ответом, пока внутри меня всё тухнет, гаснет и постепенно уменьшается.

– Где моя сумка? Хочу проверить телефон, вдруг отец звонил, – встаю, чтобы уйти и немного подумать над сказанным.

– В спальне, – быстро отвечает он.

– Хорошо, – киваю я.

Быстрым шагом иду по направлению к спальне и, найдя свою сумку, достаю телефон. Просто сажусь на пол и, притягивая ноги к груди, утыкаюсь в них лбом.

Не смогу так жить, зная, что он уйдёт. Это непередаваемо больно отчётливо слышать, как раскладывает всё наше знакомство до определённой даты. И даже меня не особо трогает его прошлое, как то, что никогда не получу от него ответных глубоких чувств.

Мне хочется вернуться и ударить его за это, причинить ему боль, какую испытываю сейчас после его слов. Но ведь он не виноват в том, что я глупая. Позволила себе нежелательные эмоции и чувства, которые так долго прятала в себе. Он вошёл в мою жизнь сочно, а уйдёт холодно и по-английски.

Вздыхаю и смотрю на экран «BlackBerry», где два пропущенных звонка от Амалии, три от отца, один от матери и ещё сообщения.

Папа: «Мишель, где тебя черти носят? Сию минуту собирайся домой! Живо!»

Гласит последнее сообщение от него, и я хватаюсь за эту спасительную соломинку, чтобы уйти отсюда самой с видимой причиной. Дать себе немного свободного кислорода и подумать, как вести себя с Ником.

Неожиданно меня обнимают сзади, из-за чего вздрагиваю и всхлипываю одновременно. Ник, располагаясь за моей спиной, придвигает меня к себе между раскинутых ног и прижимается к моему виску своими нежными губами.

Господи, да почему мне так скверно и хорошо в одну секунду? Он постоянно путает меня, чередуя свой тотальный контроль с мягкой нежностью, и я безвозвратно теряюсь, срываюсь со скалистого обрыва снова и лечу в пропасть. К нему.

– Крошка, моя Мишель, ты обманщица. Ты готова бежать от меня сейчас, правда же? – Вкрадчиво шепча, он отбрасывает мои волосы назад и оголяет шею.

Молчу, не знаю, что мне ответить. Не могу сказать, что он прав. Полностью прав. Напугана. Растоптана. Люблю его.

– Знаю, можешь не объяснять. Интуитивно чувствую это, только вот… чёрт, Мишель, не уходи, пожалуйста, не уходи. Я должен максимально обезопасить себя так, как знаю. Не имею права на безрассудные чувства. Мы оба прекрасно понимаем, что это лишь острый период опасного эротического возбуждения между нами и не более. Но мне спокойно, когда ты рядом со мной. Ты нужна мне сейчас. И насильно заставлять тебя остаться, тоже не имею права. Хочу слышать твой ответ, – он плавно поворачивает моё лицо к себе, и я упираюсь взглядом в тёплые лучики солнца в шоколадных глазах.

– Я его уже дала, Ник, – отвожу взгляд от его лица, смотря мимо него.

– Тогда почему не верю тебе?

– Потому что ты не веришь никому, даже самому себе. Ты уверяешь себя в своей чудовищной сущности, не давая даже возможности на проявления хоть чего-то человеческого. Это пробивается только тогда, когда случается что-то плохое… со мной или же в те моменты, когда мы кричим друг на друга. Хочу немного, всего чуть-чуть твоей веры в самого себя. Не загоняй меня и себя в отработанные рамки. Твои тесные рамки.

– Знаю, что ты абсолютно другая, Мишель. И мы всё прояснили, это требовалось, теперь можем идти дальше.

– Да, конечно, – вздыхаю я.

– Врёшь, чёрт возьми, ты снова врёшь мне, – он хватает меня за плечи, встряхивая, и круто поворачивает к себе.

– Прекрати, – даже не делаю попыток освободиться, мне отчего-то стало всё равно. В душе поселилась апатия.

– Посмотри на меня. Посмотри в мои глаза, Мишель. Что ты хочешь от меня ещё? Что мне ещё сказать? Я не знаю!

– Обними меня, просто обними, – прошу, он выдыхает и прикрывает глаза на секунду, чтобы затем открыть их и убить меня тёплым взглядом без будущего.

– Ты со мной, и я постараюсь… обещаю, Мишель, постараюсь, – говорит он и в следующий момент крепко обнимает меня, желая задушить в своих руках.

Наслаждаться им и не планировать. Любить его и не слышать ответа. Согреваться в его руках и леденеть с каждым новым днём изнутри. Предавать всех, кроме него. Никого больше нет, и не будет, только он.

– Не убегай, – тихо говорит он, и одновременно мой телефон начинает вибрировать в руке. Я, протискивая его между нами, смотрю на абонента. Папа. Затем перевожу взгляд на Ника, ожидающего от меня ответа, и вновь на входящий.

Одно движение пальцами, и, отключая телефон, отбрасываю его в сторону и возвращаюсь в его руки.

– Я останусь, как и обещала. Сегодня останусь на ночь с тобой, – шепчу, вбирая его уникальный аромат, и поворачиваюсь теперь всем корпусом, чтобы хоть так, телом, передать ему всю свою любовь.

– Ты нужна мне, крошка, нужна, – его нежный поцелуй в волосы, и сердце наполнилось иллюзией.

Разве обычно придаёшь значение времени, отведённому на любовь? Многие даже не знают, как долго судьба позволит вам быть вместе. Есть ли возможные варианты обмануть её, этот злой рок? Или же я снова ловко обманываю себя?

Но знаю… уверяюсь с каждой минутой, что важный вывод, сделанный сегодня, крепче и крепче расцветает внутри меня. Смогу. Вытащу из него того мужчину, который прячется за всеми своими стенами. И тогда… когда он будет передо мной реальным, скажу ему, как глубоко он мне дорог.

Сорок восьмой шаг

– Кто это был? – Интересуется Ник, а вилка с кусочком мяса замирает прямо перед моим ртом.

– В каком смысле? – Натянуто улыбаюсь и насильно заставляю себя продолжить ужинать в этой ненавистной тишине, как и последние двадцать минут.

– Тебе кто-то позвонил, ты выключила телефон и теперь молчишь, – он отодвигает тарелку и откидывается на стуле, подхватывая пальцами бокал с вином.

– Отец, – упираюсь гипнотизирующим взглядом в полупустую тарелку и глубоко вздыхаю.

– Мишель, ты же прекрасно понимаешь, что у тебя могут быть… нет, будут большие проблемы с твоим отцом из-за меня? – Его голос настолько серьёзен, что кривлюсь от него, не желая продолжать этот колючий разговор.

А что мне делать? Хочу быть с ним, не могу разорваться, и я выбрала Ника, как главного человека в моей жизни. У меня нет выбора. Никакого выбора, только проигнорировать семейные ценности, отцовский авторитет и поступить так, как сама хочу. Ведь раньше только плыла по холодному течению, и руководили этим потоком мои родители. А сейчас… сегодня я решаю сама за себя. Готова взять ответственность за свои поступки.

– Это мои проблемы, – передёргиваю плечами и, поднимая голову, невидящим взглядом смотрю на огоньки пламени в камине напротив.

– Крошка, – выдыхает Ник, а я сжимаю зубы от глухой досады из-за его нежного тона.

– Мишель, – уже громче зовёт он. Нехотя, поворачиваюсь к нему.

– Ник, какая разница, кто мне звонил, какие будут проблемы у меня? Я сама разберусь с ними, тебя это не касается, – довольно резко произношу, а он крепче сжимает ножку бокала.

– Снова, – усмехается и поднимает голову к потолку. – Снова, чёрт тебя возьми, не касается!

– А что… что ты можешь сделать? Ничего, поэтому прекрати так возмущаться, и давай продолжим ужинать, – прикрываю глаза на секунду, а мой голос звучит пусто и обречённо, потому что сил больше не осталось спорить. – Разберусь.

– Как? Расскажи мне, как? – Властно требуя, он впивается в меня характерно острыми говорящими глазами.

– Скажу, что была у Сары. Это не впервой. Скажу, что батарея разрядилась, или же придумаю что-то ещё, – перечисляю я. Прищуривается, наблюдая за моими нервными действиями, такими как прокручивание бокала пальцами.

– Вы с ней помирились?

– Нет. Но это не помешает мне соврать, – пожимаю плечами.

– Почему? Ты до сих пор ей ничего не простила? Я же говорил тебе…

– Хватит, Ник! И отчего ты так защищаешь её? Почему так стоишь на её стороне? Бесит, – перебиваю его и, отшвыривая от себя салфетку, бросаю её на стол.

– Мишель, тебе не стоит ревновать к Саре. Тебе нужна она, вы знакомы слишком долго, чтобы обходиться друг без друга, – его авторитетный тон с сурового меняется на более ласковый, но это ещё больше выводит меня из себя.

Мне ужасно хочется расплакаться от вопиющей несправедливости. Почему? Почему он так к ней относится? А я неоднократно получаю от него только дерзкую агрессию, изредка грубую ласку и совершенно не понятное будущее? Что между ними было или же осталось?