На дрожащих ногах выбегаю из комплекса, даже не зная, куда идти, что мне делать. Но я должна куда-то выплеснуть это всё, должна избавиться от плача, который продолжает разрывать меня.

– Мисс Пейн, – мне на плечо ложится твёрдая мужская рука, и я вздрагиваю, смотря на Майкла.

– Я…я…мне надо… надо… – мои губы так же дрожат, как и тело.

– Я понял, давайте, я вас отвезу туда, куда вы захотите. Хорошо? – Предлагает он, указывая на машину.

Я киваю, пока он ведёт меня к автомобилю и помогает забраться на заднее сиденье.

– Домой, я хочу домой, – шепчу я, и Майкл заводит мотор, увозя меня от ужаса, который живёт в этом месте.

Пиджак Ника так и свисает на переднем сиденье, ведь всё было так хорошо… буквально несколько минут назад. Я была счастлива, а сейчас я не знаю, что со мной. Мне так холодно, внутри так холодно, а в голове продолжают появляться красочные картинки, реализующие рассказ Ника.

Изнасиловать ребёнка… бедный малыш, избитый и желающий мщения. Кровь и смерть. Да-да, я знала, что его отец был ублюдком. Но это для меня слишком, слишком страшно. Меня саму обвиняли в убийстве, но это не была моя вина. А Ник… он сделал это, сделал и забрал жизнь человека.

– Мисс Пейн, мы на месте, – я моргаю, поворачивая голову к открытой двери, и скатываюсь по сиденью.

– Спасибо, – бесцветно отвечаю я.

– Мисс Пейн, я не знаю, что снова произошло, но… возвращайтесь, пожалуйста, – тихий и полный заботы голос мужчины заставляет меня поднять на него голову.

– Я не знаю. Не знаю. Ничего не знаю, – качаю я головой, ведь это правда. Сейчас я разорвана изнутри, такой контраст дня износил мою душу, заставил её потеряться вновь. Но теперь я не вижу света, один мрак вокруг.

– Отдохните, мисс Пейн, не думайте ни о чём. Просто отдохните, вам это нужно. Отдохнуть вдали от него, и вы примете решение. От вас зависит ваша жизнь, и его жизнь, наша жизнь. Вас нет, и мы на себе ощущаем настроение мистера Холда. Он…

– Спасибо, Майкл, но я пойду… мне надо идти… куда-то идти, – перебиваю я его.

– Помочь вам?

– Нет, я сама, – медленно отвечаю, даже заторможено и бреду, спотыкаясь о свои ноги.

Голова пустая, просто пустая, ничего в ней нет. Совершенно ничего, кроме тишины. Мне кажется, что даже душа куда-то испарилась, оставив тело одно.

Я вхожу в квартиру, полностью тёмную и поднимаюсь по лестнице в свою спальню.

– Опа, какие люди, – передо мной раздаётся насмешливый голос Тейры, и я поднимаю голову, но не вижу её, просто смотрю сквозь сестру.

Ничего не ответив, закрываю за собой дверь, подходя к кровати, и сажусь на пол, кладя сумку рядом.

Действительно, не знаю, как принять тот факт, что Ник убил своего отца. Не знаю. Но внутри меня всё переворачивается, когда я думаю об этом.

Моя рука тянется к сумке, и я достаю оттуда конверт. Наши лица такие странные на этой фотографии, но она настолько любима мной, что я провожу пальцем по его лицу. Мрачный и красивый, преступник. Убийца. Но что ещё мог сделать мальчик, чтобы спасти сестру? Не знаю, как бы я поступила на его месте.

Отложив фото, я встаю и тихо открываю дверь, проходя в ванную, и захожу в одежде в душевую кабину. Открыв кран, я подставляю лицо под прохладные струи, но их не ощущается, только шок проходит. По щекам снова начинают катиться слёзы, слёзы прошлого, и даже не моего. Я так ошибалась, так ошибалась в прощении. Теперь понимаю, почему он так отказывался прощать его, понимаю, почему он отказывался простить себя. Он говорил, что убил бы его и сейчас. Убил бы с особой жестокостью, на которую способен только он.

Из моей груди вырываются рыдания, и я закрываю рот, чтобы никто не слышал, как мне сейчас больно. Я скатываюсь по стенке, чувствуя, насколько его прошлое отразилось на мне.

Продолжая плакать, переживать прошлое, настоящее и никакого будущего, я сижу. Просто сижу, потому что так холодно, меня трясёт от этого ледяного отчаяния в груди.

Не изменится, никогда не изменится. И не поможет ему моя любовь, она только убьёт всё во мне. Убивает его руками, убивает его глазами и словами. Он забрал меня и выжал до конца, украв из моей жизни краски. А я отдала, так добровольно поделилась, а сама осталась в серости. И сейчас смириться с тем, что я узнала, оказалось сложно. Словно у меня не было больше сил бороться за себя, я просто сошла с ума от его прошлого. Я несильная, он ошибся, я не готова к такому. Это слишком.

Выбираясь из душа, подхожу к запотевшему зеркалу и провожу рукой по нему, стирая пар.

– Что ты будешь делать? – Спрашиваю я девушку в зеркале, а она молчит, только глаза красные и усталые.

Стягиваю с себя одежду и натягиваю махровый халат, тихо выходя из ванной комнаты, в свою спальню.

Ничего сейчас не хочу, не могу даже думать и падаю на постель, поджимая ноги к груди и обнимая себя, чтобы упасть в тёмную яму, из которой я не выберусь.

                                               ***

Смотрю на семью, болтающую за столом, и не могу вспомнить, когда мы все были в обеденное время дома. Но, видя, как улыбается отец, ещё бледный и обессиленный, как мама задумчиво смотрит на него, а Тейра без умолку болтает о друзьях и вечеринках. Слишком идеально, слишком неправильно, или же я стала неправильной для этой семьи. Но сейчас я понимаю, что единственный человек, заставляющий меня жить – Ник. И я скучаю по нему, безумно скучаю. Я не хочу быть тут, не хочу сидеть здесь и слушать их.

Иногда жизнь предлагает сложный выбор. Она смеётся над нами, показывая нам, как всё могло бы быть, если бы… Вот это «если бы» нереально. Иллюзия, которую мы хотим видеть в настоящем, но реальность жестока. И она преподнесла мне выбор, от которого зависит моя жизнь. Остаться тут или же самой последовать своим словам и принять прошлое, какое бы оно страшное ни было.

Защитить и спасти не себя, других – это отличает Ника от всех, кого я знала. Убийство в состоянии аффекта можно было бы объяснить. Но вот его слова, что он хотел этого и дальше, не дают мне покоя. И я боюсь, что, если я последую зову своего сердца, обливающегося от тоски и слёз, выплаканных за эту ночь, он когда-нибудь позволит себе большее, чем обычная тема. Это очень страшно, понимать, что ты идёшь добровольно на жизнь с возможным неприятным исходом. И что ещё таит его тёмная душа? Какие пороки она скрывает за обличьем красоты?

– Мам, подвезёшь меня в центр? – Спрашиваю я, отмирая от своих мыслей. И за столом наступает тишина.

– Мишель, а где твоя машина? – Удивляется отец.

– Эм, припаркована в другом месте, а я хочу пройтись одна. Потом заберу её, – сочиняю я, но не скажу же им, что она стоит на парковке комплекса Ника, а ключи у него же. А я пока не готова принять решение, чтобы увидеть его. Я должна найти слова для себя в первую очередь.

– Я на лимузине поеду загород, но… ладно, мы довезём тебя, куда ты хочешь, – недовольно отвечает мама.

– Доченька, всё у тебя хорошо? – Спрашивает папа, видимо, намекая на наши отношения с Ником, и я улыбаюсь ему, как делала всю жизнь.

– Да, конечно. День отличный, солнце и я видела афишу о выставке стеклянных фигур. Ты же знаешь, как я люблю подобные мероприятия, – мозг сам находит ответы, а я удивляюсь им не меньше окружающих.

– Говорят, нуднятина. Но ты сама такая, поэтому этот бред для тебя, – смеётся Тейра, а я закатываю глаза, показывая ей средний палец.

– Девочки, прекратите, – обрывает наш обмен любезностями мама и встаёт со стула.

– Если ты готова, то я уже выхожу, – продолжает она.

– Да, сумку возьму, – киваю я ей. – Пока, всем.

– Ты вернёшься? – Спрашивает отец, когда я уже готова выйти из столовой.

Замираю, не зная, что ответить. Но поворачиваюсь, улыбаясь ему.

– Конечно, – а горло давит от нового потока слёз. Я ловлю полный ненависти и лютой безмолвной ярости взгляд сестры, и мне хочется спросить: «Почему? Почему мать вашу вы так ненавидите все меня? За что? Что же я вам сделала?».

Но отворачиваюсь, роняя слезу на пол, и иду к себе в спальню, чтобы поднять с пола сумку.

Мы с мамой, молча, спускаемся вниз и садимся в машину.

– Мишель, как твои дела? – Спрашивает она.

– Нормально, – безэмоциально отвечаю я.

– Как Николас Холд?

– Нормально.

– Ты подумала над моими словами?

Я поворачиваюсь к ней, и мне хочется закричать от боли, пронёсшейся по сердцу, от её слов и спокойного выражения лица, словно это было обсуждение погоды. Я смотрю на неё и жмурюсь, а из глаз выкатываются слёзы, что я отворачиваюсь и стираю их.

– Ты самая ужасная мать на всей планете. Ты самая жестокая и тупая женщина, которую я знаю. Я думала… я восхищалась тобой, но ты просто кукла в руках общества. Ты – зомбированный деньгами человек и мне жаль тебя. Ведь для такой как ты, ребёнок – средство богатства и стабильности. Но ты так и не поняла, что детям ничего этого не нужно, они хотят человеческой любви. Они хотят быть нужными, и хотят поддержки от своих родителей. Они хотят семью. Но ты не смогла это сделать, у тебя не хватило ума, или же, твоя мания величия и место в обществе убили в тебе всё живое. Нет, – я поворачиваюсь к ней, а голова полна злости и обиды на неё.

– Мишель…

– Я не желаю с тобой говорить на эту тему. Я больше не желаю слышать от тебя это. И только заикнись, я так опозорю тебя перед твоими подругами, что ты на всю жизнь запомнишь, как слова могут оставаться в твоей жизни и отравлять её. Нет, мой ответ нет. Для меня мой ребёнок будет не средством, он будет волшебством, которое подарит мне смысл жить, двигаться и работать над собой. Ты этого никогда не узнаешь, мама.

Машина останавливается рядом с выставочным залом. Я смотрю в глаза матери и не вижу в них раскаяния, а лишь превосходство надо мной, гордо поднятый подбородок и никакой любви в этом человеке. Я качаю головой на все свои надежды, которые питала в отношении её, и распахиваю дверь, выходя на залитую солнцем улицу.

Купив билет на выставку, я брожу по ней, даже не замечая, как отражаются лучи солнца в стекле и фигурах. Насколько тут красиво, насколько чисто и прозрачно. Я останавливаюсь напротив собаки, опускаясь перед ней на колени. И она напоминает мне Шторма. Моя рука тянется к ней, и я дотрагиваюсь до холодного стекла.

Ещё вчера было всё так же гладко, как и морда собаки. Вчера я верила в сказку, разрушившуюся вмиг.

Сложно, мне действительно сложно становится жить и двигаться. И я не хочу этого делать, хочу только обнять Ника и попросить помощи. Чтобы он снял с меня эту ношу решения, ведь я продолжаю любить его, пытаться понять и принять. Я не понимаю, почему так все ненавидят меня. Его сестра, моя сестра, моя мать. Что же я сделала плохого, кроме того, как появилась на этом свете?

Перед моими глазами проплывает картинка, где маленький мальчик с тёмно-русыми волосами, губы которого все избиты, с засохшей кровью, идёт… идёт, чтобы увидеть самое страшное, что он мог знать. Десять лет. У него даже не было возможности прожить иную жизнь, все занимались собой. Все пытались забыть прошлое, и им это удалось, кроме него.

Меня пронзает мысль, такая ясная и яркая, что я сажусь на пол и моргаю.

Он не может отпустить прошлое, потому что он не простил себя за смерть своего отца. Он любил его. Ведь Райли говорил это, говорил, что когда-то и он любил, а над его любовью он смеялся, поглощая страх, идущий от мальчика.

– Мисс? – Мне на плечо ложится рука, и я вздрагиваю, поднимая голову, и смотрю на незнакомую женщину с бейджиком. Я прячу лицо, стирая слёзы, и поднимаюсь.

– А это продаётся? – Спрашиваю я, указывая на собаку.

– Да, конечно. Цена этого экспоната – три с половиной тысячи долларов. Хотите приобрести? – Спрашивает она, и я качаю головой, понимая, что у меня не хватит денег.

– Тогда я бы попросила вас не дотрагиваться до экспонатов, на них останутся пятна, – уже недовольно произносит она.

– Простите, – мямлю я, отходя от собаки.

Моё место тут же занимает пара, о чём-то спрашивающая эту женщину, и она отвлекается от меня. Я продолжаю бродить по залу, и больше ничего не привлекает моё внимание.

Зал в мгновение оживает, я озираюсь вокруг, смотря, как много уже людей. А мне хочется побыть в тишине, а не в этом галдеже. Я иду к выходу, вливаясь в толпу, и вместе с ней оказываюсь на улице, как в потоке, несущем меня с собой до светофора, а оттуда на другую сторону. Я отрываюсь от них, сворачивая на улочку, и просто иду.

Мы так одиноки в этом мире, что становится страшно за свою жизнь. Что имеет больше ценности любовь или же сама жизнь? Можно ли шагнуть в туман и двигаться в нём, не зная, что тебя ожидает через секунду? Могу ли я это сделать?

Жалость, такая острая внутри, накрывает меня, словно цунами, и я тону в ней. Мне искренне жаль Ника, настолько жаль, что я не могу выразить это словами. Мне жаль только его, потому что муки совести присущи только ему. Ведь его мама светится от счастья, сестра, видимо, совсем забыла, что такое быть одинокой, чувствовать холод внутри и страх за будущее, за себя. Они забыли, что такое прошлое, оставив в нём его одного. А я? Что сделала я? Да, для меня до сих пор ужасно думать о том, что он убил его. Но в то же время я и могу найти слова оправдания. Но и слова, которые должны быть сказаны ему, я тоже не могу найти. А я должна, должна, и всё. Ну почему же любовь описывают и возвышают как нечто прекрасное и светлое? Розовое и воздушное? Ведь она так тяжела. Любовь – боль сердец и страх чувств.