И лечу по дорогам, не замечая красный свет, не слышу ничего. Я не знаю, что со мной. Больна, настолько сейчас больна страхом за свою жизнь, что не знаю, как остановиться. Не знаю тормозов, просто не помню, где эта педаль, и мне помогает остановиться только столб, в который я с грохотом врезаюсь. Подушка безопасности с силой бьёт по лицу, и я, наконец-то, уплываю в темноту. Я хочу сейчас исчезнуть, испариться и стать невесомой. Никогда не задумывалась, насколько страх может вести телом, разумом, душой и впитаться в сердце, остановившееся во мне.

Первый шаг

Чувствую во рту привкус крови и облизываю губы, приоткрывая глаза. Какой яркий свет. Кто-то открывает дверь, и меня вытаскивают из машины.

– Мисс Пейн, вы как? – Доносится до моего туманного сознания далёкий, но знакомый голос. Я открываю глаза, вижу мужчину, отчего-то знакомого мне, но не могу вспомнить.

Он проверяет мой пульс, затем распахивает куртку, ощупывая рёбра, а я слышу в голове своё дыхание, такое громкое и такое необходимое.

– Что… что произошло? – Хрипло спрашиваю я, пытаясь подняться, и мне он помогает сесть на землю и увидеть, как дымится моя машина, обняв передом искривлённый столб.

– Вам повезло, что вы пристегнулись, иначе бы вылетели и погибли. Куда вы так неслись? Мы едва успевали за вами! – Спрашивает он меня, а я жмурюсь, пока голова не взрывается от воспоминаний. Ник. Статья. Мои слова. Предательство. Осколки.

И теперь я вспоминаю, где видела этого мужчину. Он искал меня, следует за мной и следит за мной. Я всхлипываю, но это не приносит слёз, а только сухость внутри.

Где-то на заднем фоне я слышу знакомую мелодию своего телефона и открываю глаза, моргая и привыкая к такому яркому свету вокруг.

– Сейчас я достану вашу сумку, сидите тут, – говорит он, оставляя меня, а вокруг нас уже остановились машины, люди обсуждают меня, и мне кажется, что каждый знает, как моё имя. На их лицах такое осуждение, но это не я! Не я!

Я не говорила никому… никому ведь. Мужчина передаёт мне сумку, но я уже забываю о телефоне, копаясь в ней, и достаю конверт, где лежит фотография. Как? Как, вообще, такое возможно?

Мой мобильный с новой силой начинает трезвонить, и я нахожу его, видя номер сестры.

– Да, – резко отвечаю я, всё ещё держа в руке фото, моё личное фото, которое теперь красуется на каждом углу в каждом магазине.

– Блять, Миша, где тебя носит? – Плачет в трубку Тейра. – Я звоню уже седьмой раз! Седьмой! У отца новый инфаркт, мы в больнице! Приезжай! Он умирает, Миша! Умирает!

– Что? – Переспрашиваю я.

– Мы в той же больнице! Дуй сюда! Дура! – Кричит она и бросает трубку.

Я слышу гудки, а разум просто отключается, не желая поверить в такую цепочку событий. Словно на меня свалилась лавина, в одну секунду свалилась, и задавила меня своим весом. Я дышать больше не хочу, не могу, не желаю ничего.

– Мисс Пейн, вам надо в больницу. Я всё решу тут, а Хейтон вас отвезёт, – мужчина подхватывает меня за подмышки и как куклу ставит на землю, передавая в другие руки, помогающие мне дойти до серебристого «БМВ» и сесть на заднее сиденье.

– Мисс…

– Госпиталь «Святого Михаила», отвезите меня туда, как можно быстрее, – я не узнаю свой севший и безжизненный голос, но это он. И мужчина азиатской внешности удивлённо поворачивается ко мне.

– Но…

– Прошу вас… туда, я нужна там, – перебиваю я его, и он кивает, заводя мотор.

Моё тело болит, грудь сильно давит, как и виски изрезает сильнейшими щипцами. А внутри тишина. Я просто не могу понять… до сих пор не могу понять, как и почему это произошло. Всё произошло. Статья, которую я не давала, отец, видимо, прочитавший её и не сумевший справиться с эмоциями.

Я разрушила всё вокруг. Я и только я. И это ужасно, я чувствую на себе такую вину, что она разрывает меня, в щепки заплетается сердце. Дышать трудно. Думать не умею. В голове всё перемешалось и висок так стучит, что я нажимаю на него, пытаясь снять нестерпимую боль. Ничего. Кто мне поможет? Ну кто-то же должен! Прошу, хоть кто-то. Моё сердце настолько болит, что я хочу разорвать грудную клетку и выбросить его, растоптать… что-то… кто-то… прошу.

– Мисс, мы на месте, – из моего всхлипывающего состояния меня выводит мужчина, и я киваю, выбираясь из машины.

Мои ноги дрожат, вот-вот и я упаду, но иду к зданию. Давай, Мишель, давай, ты же сильная… должна быть сильной. Давай, ты сможешь.

И я иду, проходя уже знакомую охрану, видя плачущую сестру и спокойную мать.

– Наконец-то, хоть ты скажи ей, – ко мне полетает Тейра и толкает меня в маму, раздражённо вздыхающую и с укором смотря на сестру.

– Что… как это случилось? – Сдавленно спрашиваю я.

– Мы не знаем, и она не хочет говорить с доктором! Она не хочет! Ты-то скажи ей, что это надо! – Тейра вытирает покрасневший нос, а затем уже удивлённо осматривает меня.

– А с тобой что? Миша, ты ранена? – Она подходит ко мне, дотрагиваясь до моего носа, и я вижу на её руках кровь.

– Упала, – медленно отвечаю я.

– Но у тебя нос разбит и губа…

– Миссис Пейн, мисс Пейн, мисс Пейн, – её обрывает подошедший к нам знакомый врач и с удивлением осматривает меня.

Я вытираю руками кровь, которую даже не заметила и в таком состоянии шла сюда. Да и всё равно.

– Что с ним? – Спрашиваю я.

– Пойдёмте со мной, это личный разговор, – предлагает он, и мы все киваем, двигаясь за ним с этого этажа, и спускаемся на второй.

Он проводит нас в комнату с круглым столом и садится на стул, приглашая нас последовать его примеру. Мужчина кладёт перед собой папку, пока я ищу в сумке салфетки, чтобы вытереть кровь.

– Итак? – Жду от него хоть каких-то слов, пытаясь умыться.

– Что ж, – начинает он, открывая папку и тяжело вздыхая. – Мы ожидали этого, но не так скоро. К сожалению, мы больше ничем не можем помочь. Ему необходима пересадка сердца, но его очередь ещё не подошла.

– Как не можете помочь?

– Сколько это стоит?

– Вы охренели?

Мы все в один голос спрашиваем его, и он поднимает руку, останавливая нас.

– Мы можем немного приблизить операцию, но на это требуются деньги. Двести тысяч, не меньше. Если вы готовы…

– Нет, у нас нет таких денег, – обрывает его мама, а мы с сестрой поворачиваемся к ней.

– Вот! Видишь, Миша? Я говорила, она хочет его смерти! – Кричит сестра, подскакивая с места.

– Мама, ты не можешь. Мы должны найти вариант…

– Нет, я сказала. И вы спросите его, откуда привезли вашего отца, – зло цедит она, отбрасывая прядь волос с лица.

Я поворачиваюсь к врачу, сглотнувшего от этого предложения.

– Откуда? – Допытываюсь я.

– Карточку с моим именем нашла служащая мотеля, где он был. На окраине города. Мы предупреждали, что ему следует воздержаться… хм, воздержаться от…

– Ваш отец трахался с проституткой в мотеле, его сердце не выдержало, они привезли его сюда. Всё ожидаемо, – за врача отвечает мать настолько спокойно, осматривая свой маникюр, что я не знаю, я удивлена её тону или тому, с кем был отец и что делал.

– Чего?

– Что за чушь?

Мы с Тейрой возмущаемся этой лжи, и я даже встаю с места, но голова неожиданно кружится, и я цепляюсь за стол.

– Нет, к сожалению, нет. И мне неприятно говорить об этом, но это правда. Ваш отец имел сексуальный контакт с женщиной, которая сбежала, когда у него случился приступ, и сказала внизу, что ему плохо. Но нам нужно решить, что мы делаем дальше. Мы можем провести повторную процедуру, но боюсь, что она не поможет, а только усугубит положение. Сейчас мы держим его на препаратах, но и они не имеют долговременного воздействия.

– О, Господи, – шепчу я, падая на стул, и меня начинает так сильно мутить от всего, что свалилось на меня за эти полдня.

Я тру лицо с такой силой, что кажется, снимаю кожу с него. Но не помогает, Тейра начинает ругаться из-за категоричного отказа матери, и только я могу найти вариант. Хотя я так устала, я так раздавлена сейчас и хочу просто всё бросить.

– Подождите, – медленно говорю я, поднимая голову, и мои родственницы замолкают, а врач устало и с надеждой смотрит на меня.

– Отец говорил, что на моё имя открыт счёт. Я не знаю, сколько там денег. И я не знаю, какой банк. Но могу позвонить знакомому, и он подскажет, – в моей голове вспыхивают слова отца, а мама фыркает.

– Я не разрешаю это делать, – заявляет она.

– А мне по хрен на твоё разрешение. У меня есть эта возможность. Мне девятнадцать, и я имею уже законное право на это. Причём это его деньги, мне они не нужны. Поэтому я сейчас позвоню Марку и попробую что-то решить. Сколько у нас времени… времени до его… полного… Сколько?

– Не знаю, мисс Пейн. Но чем быстрее, тем лучше, – отвечает врач, и я, кивая, беру сумку и выхожу из кабинета.

– Мишель, а ну стой, – меня за локоть хватает мать и поворачивает к себе. – Я запрещаю, слышала? Запрещаю тебе это делать. Пусть умирает, деньги нам нужнее, чем мёртвым! Он отжил своё!

Во мне вскипает такая злость, такая невозможная ненависть к ней, что я вырываю руку и с силой замахиваюсь, ударяя её по щеке.

– Да кто же ты такая? – Цежу я, а мать отшатывается от меня, хватаясь за покрасневшую щёку. – Да что же ты за урод? Как ты можешь? Он твой муж, наш отец! Он заслужил любого шанса на спасение! Не любишь его? Не люби! И мне по хрен, где он был и что делал. Возможно, там с этой шлюхой он только познал то, в чём ты отказывала ему. Чего ты не имеешь изначально! Ненавижу тебя так сильно, что хочется ударить снова. Эти деньги принадлежат мне, а значит, я вольна распоряжаться ими так, как хочу. А ты не получишь их, поняла? И ты… чтоб ты задохнулась от своей алчности. Ненавижу.

Я разворачиваюсь и сбегаю по ступеням, не желая больше думать, а делать. Хоть это в моих силах, и набираю Марку, сбивчиво объясняя ему ситуацию, он обещает помочь, и я плачу, слыша его успокаивающий голос, желая, чтобы эти слова были сказаны другим.

Для чего нам, вообще, дана возможность любить? Чтобы разорвать себя на ошмётки и умереть? Чтобы вознестись к небесам и быть отвергнутыми? Для чего? Господи, за что ты так со всеми нами?

Сажусь на пол, пока ожидаю звонка от Марка. И тут меня просто разрывает от эмоций, весь день прокручивается с новой силой и рассыпается в миллион отвратительных слёз, слетающих из глаз. Кто меня так подставил? За что? За что так жестоко забрали у меня его? За что я похоронила своё сердце в нём? За что?

Телефон звонит, и я, стирая слёзы, отвечаю Марку, нашедшему информацию и сумму вдвое превышающую условленную. Я говорю ему, что сейчас приеду в банк, и он предлагает меня отвезти, приехав сюда за мной. И я хочу так сильно отблагодарить его, но только плачу.

– Миша, – меня окликает сестра, и я поворачиваюсь к ней уже на выходе из госпиталя.

– Ну что? – Спрашивает она, догоняя меня.

– Еду в банк. Марк приехал.

– Я могу с тобой? Не смотри так на меня! Я тоже люблю его, что бы ты ни думала, но люблю. Хотя поняла это слишком поздно. И тебя люблю, – глаза сестры наливаются слезами, и я вздыхаю.

– Поехали.

Я не могу уследить за калейдоскопом лиц и документов, которые мне предстояло заполнить, подписать и наконец-то получить деньги, чтобы в следующий момент расстаться с ними, переведя на счёт клиники, как и ещё дополнительные суммы на лечение. Марк даже позвонил своему отцу, рассказав ситуацию, и Адам предложил свою материальную помощь. Меня до глубины души тронуло такое отношение посторонних мне людей, когда моя родная мать отказалась это делать. Но я лишь покачала головой и сказала Тейре отправляться в школу, а сама просто села на лавочку у госпиталя.

Не знаю, что будет дальше, но сильнейшая и самая тяжёлая туча нависла надо мной, но я устала. Морально устала от всего, ещё и голова болела со страшнейшей силой, а лицо превратилось в белую маску с разбитой губой и припухшим носом.

Но меня отчего-то совсем не волнует моё состояние, я до сих пор не могу очнуться от потрясения статьёй, которая вырезалась на подкорке головного мозга. Не могу поверить, что это всё произошло со мной. И хочется разрыдаться от обиды, так сильно сотрясающей тело. Ведь я сказала, что люблю его. А он даже не придал этому значения, только решил убить меня. Но ведь я знаю правду, не страдаю раздвоением личности, и фотография до сих пор у меня. Как такое возможно? Как? Кто мог знать о нём так много? Кто мог предать меня и его?

Выхожу на дорогу и ловлю такси, чтобы доехать до дома. Ждать неизвестности сложно, когда ты даже не можешь повлиять на ситуацию ни грамма. Ты просто застряла между событиями, являясь их эпицентром, и они будут ударять по тебе сильнее, чем по кому-либо. Это страшно.

Зайдя домой, плетусь в гостиную, блестящую чистотой, как и раньше. Идеальная жизнь, которую представляют многие, смотря на это великолепие. Но разве кто-то знает, как всё это отвратительно выглядит изнутри. Ни черта. Люди предпочитают видеть обложки, а заглянуть глубже даже не желают, делая выводы скоропалительно и их не переубедить.