— Мишель, Дэйв вызывал тебя к себе, — говорит Линда, когда я сдаю ей ключи от одной студии после первой съёмки и беру другие.

— Хорошо. Он у себя? — Безжизненно спрашиваю её.

— Да.

Киваю и направляюсь к кабинету Дэйва. Я даже не думаю о том, зачем он меня позвал. Я устала думать за других и пытаться как-то заглянуть в их головы. Нет, уже думала, что всё знаю, и ошиблась. Не хочу.

Стучусь в кабинет Дэйва и вхожу в него.

— Привет, — произношу я, когда он отрывается от монитора компьютера и пристально осматривает меня.

— Привет. Присаживайся, — указывает на стул напротив стола, и я опускаюсь на него.

Нет, мне неинтересно, почему он вызвал меня сюда. Абсолютно неинтересно.

— Ты хорошо себя чувствуешь? Я заглядывал к тебе, пока ты проводила съёмку, и мне показалось, что ты слишком бледная и не выспалась.

— Так и есть. Я не выспалась и чувствую себя ужасно. На самом деле, я чувствую себя отвратительно, и меня постоянно тошнит. Голова раскалывается от боли, и мне кажется, что я заболеваю простудой, — честно признаюсь я.

— Сегодня я отработаю день, а завтра и послезавтра хотела попросить тебя разбросать мои заказы по другим фотографам. Я сообщу о своём самочувствии клиентам по телефону, если они будут не против, то я передала бы эти заказы коллегам. За два дня приведу себя в форму и буду принимать противовирусные, — сухо добавляю я.

— Хорошо. Если не уладишь перенос заказов с клиентами, то сообщи Линде, она предложит им альтернативу, — киваю на слова Дэйва.

— Это всё?

— Нет. Я вчера присутствовал на приёме, который приобрёл очень неприятный конец.

— Сочувствую, я тоже там была, — усмехаюсь я.

— Я бы хотел понять. Твоё самочувствие прямо пропорционально тому, что случилось, или же это, действительно, простуда, о которой ты говоришь?

— Всё вместе.

— Я понял. Что ж, тогда иди работай. Но, Мишель, не надо лезть в мужские дела. Ты останешься крайней в любом случае. Пусть они это решат между собой, — советует Дэйв. А мне не нужны советы. По горло сыта ими.

— Уже поздно. Я давно увязла в болоте этих мужчин. Мне не выбраться. Поэтому, действительно, туда лучше не лезть, затянет и не выберешься. И, насколько я помню, то мы условились обсуждать только рабочие процессы, а моя личная жизнь никого здесь не касается. Всего доброго, — я знаю, что моё поведение сейчас не самое лучшее. Но я задолбалась слушать то, как мне лучше поступить. Я устала от этих упрёков отовсюду. О том, что я делаю ошибки. Куда мне лезть, а куда не надо. Да пошли они все.

Заканчиваю день и прошу Линду разбросать мои заказы, игнорируя её вопросы по поводу газетной статьи, в которой говорится о драке на приёме. Я уже думаю о том, что пора бы мне уволиться отсюда. Надо работать там, куда лапы Николаса Холда ещё не дотянулись. Да, я злюсь на него. Да. Я очень обижена, и мне больно. Но не настолько, чтобы принять обвинения в свой адрес.

Открываю квартиру и вхожу домой, бросаю все вещи на пол и падаю на кровать. Мой мобильный звонит, и я заставляю себя встать, дойти до рюкзака, достать телефон и скривиться, когда вижу фотографию Амалии.

— Привет, — произношу, снова падая на постель.

— Привет. Ты в порядке? — Озабоченно спрашивает она.

— Нет, я не в порядке.

— Чёрт. Мишель, хочешь я приеду?

— Нет, не хочу. Только спать хочу, и всё. Ничего больше не хочу. Паршивый день, — переворачиваюсь на спину и смотрю на потолок. Ощущаю аромат одеколона Ника, исходящий от подушки, и притягиваю её к себе.

— Мне жаль… мне очень жаль, что так всё открылось.

— Ты знала?

— Нет, понятия не имела. Мы ушли сразу же после вас. Я даже не знаю, чем всё закончилось. С Сарой не разговариваю. Я зла на неё. Как так можно?

— Ты не должна на неё злиться. Я не злюсь. Ни на неё. Ни на Райли.

— Почему? Она же подставила тебя.

— А какая разница, Амалия? Если любишь, то какая сейчас уже разница кто и кого толкнул в спину, чтобы эта любовь была. Мне это не важно. Абсолютно не важно.

— Николас явно не разделяет твоей позиции, — хмыкает она.

— Не хочу говорить об этом. Паршивый день, Амалия. Очень паршивый день.

— Я поняла. Может быть, завтра встретимся? Я бы приехала в твой перерыв, и мы бы поболтали. Не о свадьбе и не о Николасе, а просто о всякой ерунде или просто погуляли бы.

— Паршивый день во всём, и завтра я останусь дома. Взяла два отгула. Я заболеваю. Голова трещит. Тошнит.

— Оу, тогда я могла бы приехать к тебе? Привезу лекарства какие-то, хочешь?

— Топор купи. Самый надёжный вариант, чтобы не мучилась, — усмехаюсь я.

— Чёрный юмор, смешно. Ладно, завтра приеду к тебе. Будем валяться вместе.

— Хорошо. До завтра. Только не рано. Часов в десять.

— Окей. Захватить чего?

— Желание увидеть топор пока не изменилось.

— Отдыхай и… в общем, только отдыхай. Тебе нужен отдых от всего этого.

— Ага.

Отключаю звонок и отбрасываю телефон от себя. Тянусь к шторам и дёргаю их, закрывая половину окна. Хочу спать. Безумно хочу спать.

В три ночи я просыпаюсь от голода. У меня желудок сводит от него. Шлёпаю на кухню, достаю печенье, хватаю пачку сока и возвращаюсь обратно. С закрытыми глазами заставляю себя есть, а потом снова проваливаюсь в сон.

Ранним утром меня будит тошнота, от которой я бегу в ванную и наклоняюсь над унитазом. Но только позывы, и всё. Чёрт. Ещё хуже, чем вчера. Кости ломит. Всё тело болит.

Со стоном ложусь в постель и проверяю телефон. Ничего. Ни одного пропущенного звонка и сообщения. Николас не вспоминает обо мне.

Так и лежу, растирая живот круговыми движениями, и смотрю в потолок, пока звонок в дверь не заставляет меня подняться. Вся растрёпанная, помятая и больная открываю дверь.

— Привет, а я не одна, — натянуто улыбается Амалия, указывая взглядом на Сару, стоящую рядом с букетом цветов.

— Привет. Я не против. Проходите. Топор купили? — Направляюсь в спальню и забираюсь в постель.

— Желание не мучиться не пропало? — Усмехается Амалия, входя в комнату.

— Нет. Мне ещё хуже, чем вчера, — издаю стон и хватаю пакет сока, делая глоток из горла.

— Может быть, тебе в больницу съездить? — Тихо предлагает Сара.

— Не хочу, — отрицательно мотаю головой.

Амалия взглядом показывает Саре на меня.

— Миша, прости меня…

— Не надо, — кривлюсь я.

— Надо. Это моя вина. Я придумала этот план, чтобы познакомить вас с Ником. Я думала, что всё будет хорошо. Мы именно на это с Райли рассчитывали. Вы отлично друг другу подходите, и, да, мы сталкивали вас. Сначала пытались сделать так, чтобы это произошло естественно на каком-то приёме…

— Сара, я не хочу знать никаких уточнений о том, что было в прошлом, — резко перебиваю её. — Для меня это не важно. Я не виню ни тебя, ни Райли. Я не жалею ни о чём. И я желаю вам обоим счастья. Ник должен был это решить лично с ним, а не на приёме. Да, и о споре я тоже знать не хочу. Мне плевать. Пусть это останется в прошлом, а мне сейчас достаточно своей болезни.

— Райли написал заявление об уходе, но Ник пока не подписал его. Он не появляется в офисе, решает все дела по телефону или по компьютеру из дома, — горько делится Сара, опуская букет на кровать, и сама садится рядом с ним.

— Я не хочу знать. Это их дело, не моё и не твоё. Пусть сами всё решают.

— Не хочешь рассказать, что у вас случилось? Эл молчит. Упрямится и говорит мне не лезть, — Амалия опускается на другую сторону кровати.

— Нечего рассказывать. Я дала ему время остыть. И знаете, я уже не проверяю телефон каждую минуту. Я устала. Очень устала поддерживать то, что ему не нужно. Плевать. Пусть сам думает и решает. Он меня сильно обидел. Вот и всё. Больше об этом я говорить не хочу, — поднимаю руки, останавливая их дальнейшие расспросы.

— Господи, ты что на свидание пришла? На кой чёрт ты так сильно поливаешься духами? — Кривлюсь я, закрывая нос, когда меня снова начинает подташнивать от аромата, донёсшегося до меня.

— Вообще-то, я не душилась. Наверное, осталось с прошлого раза, — Сара приподнимает платье и нюхает его.

— Отсядь, пожалуйста. Меня сейчас стошнит… очень душно, и краской ещё воняет, — прошу я.

Амалия удивлённо приподнимает брови, как и Сара озадаченно смотрит на меня.

— Краской? Ты чувствуешь запах краски?

— Ага… странной такой. Не строительной, она другая…

— Акриловая. Я рисовала вчера и руки мыла. Несколько раз. Так, хватит уже, — Амалия ударяет ладонями по постели и придвигается ко мне ближе.

— Пришло время говорить начистоту…

— Амалия, нет, — шепчет Сара.

— Вы сейчас пугаете меня. Что ещё случилось? — Шепчу я.

— Она не знает, дай ей самой понять это, — тихо произносит Сара.

— Что понять? Говорите, — привстаю с кровати и требовательно смотрю на них.

— Видишь, она сама просит. Итак, ответишь на вопрос, Мишель? — Улыбаясь, интересуется Амалия.

— Да.

— Тебя давно тошнит? Насколько я помню, ты об этом упоминала ещё до вашего отпуска с Николасом.

— Потом это прошло, а вот недавно снова началось. То тошнит, то рвёт, то нормально, — пожимаю плечами.

— Это стресс. Я постоянно нервничаю, и организм просто устал от этого, вот и бунтует, — быстро добавляю я.

— И тебя тошнит по утрам, да? — Уточняет Сара.

— В большинстве случаев, да. Особенно после происшествий, — киваю я.

— Ты стала очень чувствительна к запахам. И ты не пьёшь алкоголь. Почему? — Поворачиваю голову к Амалии.

— Потому что в клубе перебрала.

— Но потом ты пила с нами, когда с Сарой поругалась. Ты пила вино, а вот после вашего отпуска с Николасом перестала, — замечает Амалия.

— У тебя болит грудь?

— Какой-то озабоченный вопрос, Сара, — цокаю я.

— Так болит? Она набухла, соски стали чувствительнее? — Вторит ей Амалия.

— Понятия не имею. Всё с моей грудью нормально. Грудь как грудь, — заглядываю в вырез майки и недоумённо поднимаю голову. К чему они ведут?

— А низ живота у тебя болит?

— Нет, Амалия. И с низом живота у меня всё нормально.

— Либидо понизилось или повысилось?

— Нормальное либидо у меня. Что за вопросы, Сара?

— А месячные. Когда они у тебя были в последний раз? — Смотрю на Амалию и меня уже злит этот допрос. Что за чёрт? Они издеваются надо мной?

— Я же делала укол. После него они, вообще, пропали. Это меня, несомненно, радует, — делюсь я.

— А когда ты делала укол в последний раз? — Интересуется Сара.

— Хм, с Ником в феврале. Да, мне нужно снова записаться к Пирсу на приём. Вспомнила об этом только на приёме.

— И на сколько он?

— Квартал, а что? — Хмурюсь я.

— Ну же, Мишель, ты… ты… — Амалия жестикулирует рукой, а я лишь пожимаю плечами, а потом до меня доходит.

— О, Боже мой! — Вскрикиваю я.

— Наконец-то, — выдыхает Амалия.

— У меня рак, да? Мне плохо, постоянно тошнит, и желудок иногда болит. Чёрт, у меня рак? — Испуганно шепчу я.

— Мать твою, Мишель, я тебе сейчас врежу, — Амалия раздражённо подскакивает на ноги, а Сара хрюкает от смеха.

— У тебя не рак, Миша, — хихикает она.

— Тогда что?

— Укол, Мишель. Квартал уже прошёл. Это три месяца. Ты делала его с Николасом…

— В конце февраля, если не ошибаюсь, — заканчивает за неё Сара.

— И? Вы что, не делаете уколов? Или что с ним не так?

— О, боже. Давай включай свои шестерёнки в голове, Мишель. Тебя тошнит по утрам. Тебя рвёт. У тебя недомогание. Ты много спишь. Твои гормоны бунтуют. Порой ты на всё очень резко реагируешь, даже на что-то безобидное. Твоя грудь стала больше, это даже Эл заметил, особенно вчера. Она едва не вываливалась из выреза платья, а раньше была меньше. Она набухла. Ты отказалась от алкоголя, потому что от одного запаха тебя мутит. У тебя нет месячных, а время действия противозачаточного укола прошло ещё месяц назад, если не больше. Сегодня пятое августа. И ты ешь сладкое с томатным соком, — подруга указывает на тумбочку.

— Ну и что? Мне нравится. Я проголодалась ночью. Я люблю есть сладкое с томатным соком. От него не так тошнит, — бурчу я.

— Что не так? Я не понимаю. Я дура, и не понимаю! А вы сейчас раздражаете меня, и я хочу плакать оттого, что я дура, и ничего не понимаю! — Возмущённо добавляю я.

— Ты беременна, — в один голос говорят они.

Наступает гробовое молчание. Я, конечно, знаю, что у них обеих довольно странная фантазия, но такое…

— Вы рехнулись? Я не беременна. Это недомогание, и всё. Меня продуло, потому что…