— Тебе помочь отпить? — Интересуется Ник, смотря на бутылку в своих руках.

— Да, помочь, — киваю я. Хотя я могу сейчас это сделать сама, но мне хочется получить немного заботы от него. Чуть-чуть. Наверное, это странное состояние и есть шок.

Николас отстёгивает ремень безопасности и придвигается ко мне. Он избегает смотреть мне в глаза, а лишь сосредотачивается, чтобы вода попала мне в рот. Делаю мелкие глотки.

— Всё, спасибо, — шепчу я.

— Не за что, — закрывает бутылку и кладёт её между нами.

Мы едем в тишине. Даже музыки нет. Меня убивает эта тишина, потому что в голове я слышу собственный крик, треск дерева и грохот.

Мобильный Майкла звонит, и он вставляет наушник в ухо.

— Да.

— Мистер Холд, за нами хвост. Чёрная машина, выехала через несколько минут после нас и догоняет нас, — поворачиваю голову к Нику.

— Надо оторваться. Одна машина пусть едет в противоположную сторону, вторая обратно, а ты гони в объезд к дому. Номер видно? — Николас оборачивается, и снова смотрит в зеркало заднего вида.

— Нет. Номеров нет.

— Они должны их увести от нас. Машины все сейчас похожи. Они обязаны загнать их в угол. Если они этого не сделают, я убью всех. Так и передай, — Майкл тихо, но уверенно отвечает охране.

— Пристегнитесь. Мы увеличиваем скорость и выключаем фары, — сообщает Майкл.

Хватаюсь за ручку машины и даже сглотнуть сложно. Другой рукой ищу руку Ника. Поворачиваюсь к нему, но он смотрит в заднее стекло. Становится очень темно. Майкл отключает и радио. Это страшно. Но не так, как было там.

Я ощущаю, как Майкл набирает скорость и выворачивает руль вбок. С визгом мы поворачиваем, как и другие машины.

— Ещё за нами, — говорит Ник.

Облизываю сухие губы и закрываю глаза, стараясь полностью абстрагироваться от происходящего. Но это сложно, когда желудок сжимается от скорости. Я не могу найти руку Николаса. Мне нужна его рука. Нужно хоть что-то… жарко. Так жарко. Я начинаю дышать быстрее, а так тихо. Очень тихо. Ищу и ищу руку Ника, натыкаюсь на бутылку и сжимаю её от страха.

Я не знаю, как долго мы так едем. Нас заносит, но Майкл справляется с управлением и гонит. Я сижу с зажмуренными глазами, стараясь не издавать ни звука. Но кричать хочется. Вопить. Я выдержала пожар буквально час назад, выдержу и это. Я выдержу. Мы выдержим. Мы сильные. Мы оба с моим ребёнком очень сильные. Мы жить хотим… хотим жить…

— Всё. Оторвались, — открываю глаза и вижу, как Майкл включает фары. Поворачиваю голову, а Николас даже не смотрит на меня. Он отвернулся к окну и молчит. Как так можно?

— Мы будем ехать больше часа, — сообщает Майкл.

— Мне говорят, что машина остановилась, и сейчас охрана возвращается туда, где она сбилась с маршрута, чтобы поймать их. Всё в порядке. Здорово погоняли, да? Проверили, за что заплатили такие деньги, верно, мистер Холд? — Весёлый голос Майкла наигран, как и всё здесь.

Никакого ответа. Только тишина.

Больше никто не произносит ни звука. Вообще. Мне кажется, что никто даже не дышит, кроме меня.

Говорят, что опасность сближает людей. Ложь. Это только первые секунды, а потом наступает вот такая тишина и отчуждённость. Каждый закрывается в себе, чтобы пережить страх, потому что боится показать эмоции. Но разве эмоции это плохо? Разве мужчины не имеют права на них или они прекращают быть мужчинами, когда показывают это нам, девушкам? Но ведь мы ждём их. Мы ждём подтверждения всех слов в глазах. Мы хотим видеть там ту же любовь, что горит в наших. А мы их не видим. Мужчины прячутся чаще нас. Они по природе своей вот такие, и это принимать нельзя. Любой человек должен проявлять эмоции, какими бы они ни были. Именно через эмоции выходит адреналин, а иначе он сжирает изнутри, и всё угасает.

Мы въезжаем в ворота, которые Майкл открывает пультом. Автоматически включается свет вдоль подъездной дорожки.

— Я буду здесь, мистер Холд. Узнаю, как Кирк и доложу вам. Собаки временно отправлены в отель, — поворачиваю голову от слов Майкла.

— А что с Кирком? — Шёпотом спрашиваю я.

Никто мне не отвечает. Я даже не задумывалась всё это время, кто проник в квартиру, как это им удалось. Куда делся Кирк, и почему о нём нужно беспокоиться?

— Мишель, пошли, — Ник уже стоит у открытой двери, ожидая, когда я отстегнусь и спущусь.

Он не смотрит на меня. На сиденье, на мои ноги, на то, как я отстёгиваю ремень, но в глаза не смотрит. Даже головы не поднимает.

— Что с Кирком? — Повторяю свой вопрос, вставая на землю, и кривлюсь от неприятной рези в ногах.

— Ранен, — сухо бросает Ник.

— А точнее, ты можешь сказать, или это тоже сейчас тема, которой мы не должны касаться? — Фыркаю я, направляясь за ним. И даже не помогает. Он знает, что идти так быстро мне сложно, но несётся вперёд, а я пытаюсь успеть за ним.

Николас хлопает в доме, и он озаряется светом.

— Тебе нужно искупаться. Здесь есть для тебя одежда, осталась с прошлого раза, — поднимается по лестнице. Я за ним.

— Ты ответишь или нет, Ник? Так нельзя! — Возмущённо хриплю и кашляю сразу же, хватаясь за горло.

Входит в спальню и включает торшер.

Бросает на тумбочку свой телефон и мой.

— На него напали. Сильно ударили по голове. Он был без сознания, когда его нашли. Так украли карточку. Собаки бегали и лаяли. Мне позвонили и сообщили об этом. Я не мог дозвониться Кирку, затем позвонил тебе. Ты тоже не ответила на звонок. Я поехал домой, одновременно сообщив охране о том, чтобы они проверили Кирка. Один ушёл от лифта, а другой не придал значения тому, что кто-то туда входит в кепке и, явно пряча своё лицо за большой коробкой в красной обёртке. В это же время другой человек якобы осматривал квартиру, выставленную на продажу, на пятом этаже. Риелтора обезвредили. Клиенту передали карточку и подарочную коробку, в которой, скорее всего, была спрятана канистра с керосином. Он поднялся в мою квартиру, облил всё там и поджёг издали, чтобы успеть спуститься в лифте, пока его не заблокируют из-за пожара. Они вышли так же, как и вошли по карточке гостя, а карточку Кирка бросили недалеко от входа в комплекс. Двое мужчин. Их лица сейчас пытаются разглядеть по камерам. Этого тебе достаточно сейчас? — Сухо рассказывает Ник и закатывает рукава рубашки.

Достаточно? Это ужасно! Они провернули всё так спокойно, что можно позавидовать их логике и мышлению.

— Пошли. Тебя нужно помыть, — Николас берёт меня за руку и, так же, не глядя на меня, ведёт за собой в ванную.

Он сажает меня на край ванны и подходит к душу, настраивая воду. Возвращается и присаживается на корточки, снимая с меня тапочки. Разматывает бинты. Нет, он их разрывает и отклеивает пластыри.

— Потом снова закроем. Здесь всё для этого есть, — безэмоционально говорит он.

Я наблюдаю за ним, и так странно. Он специально избегает встречи с моим взглядом. Снимает с меня шорты и трусики. Затем топик. Обхватывая за талию, ведёт к душу. Он даже не разделся сам.

— Почему ты не смотришь на меня, Николас? Что со мной не так? Я стала уродливой, или тебе противно? Почему не смотришь в мои глаза, скажи? Ты назвал меня любимой, а теперь даже руку не дал, когда мы гнали с сумасшедшей скоростью. Ты отвернулся. Ник, почему ты на меня не смотришь? — Шепчу я. Вода скатывается по мне, а он даже не реагирует на мои слова. Расстёгивает ремень и отбрасывает его. Все движения Ника какие-то механические. Рубашку он только расстёгивает, словно забывая о том, что хотел сделать, разувается и снимает брюки вместе с носками. Входит в душ и оглядывается.

— Николас, ты слышишь меня? — Дотрагиваюсь до его руки, и он дёргается.

— Ник, почему ты на меня не смотришь? — Снова повторяю свой вопрос.

Он резко поворачивается ко мне и поднимает голову. Наши глаза встречаются. Его настолько тёмные и красные, и мои напуганные и ожидающие ответа.

— Почему не смотрю? Тебе нужна веская причина? Вот она, — выдыхает он, и его глаза быстро начинаются блестеть. В них собираются слёзы. Самые настоящие слёзы. Одна из них скатывается по его лицу, и я вижу, как он сглатывает.

— Этого тебе достаточно, чтобы я смог спрятать свой взгляд и не смотреть в твои глаза? Достаточно, чтобы я мог пережить всё сам? Достаточно? — Его голос дрожит и очень сильно. Вторая слеза катится по его лицу. Он плачет. Николас Холд плачет, и ему стыдно за это.

— Нет, недостаточно. Это нормально. Я тоже боялась тебя потерять и никогда больше не увидеть. Я боялась назвать тебя любимым, потому что твою реакцию угадать сложно. Если бы не ты, то я никогда бы не могла иметь шанса назвать мужчину любимым, самым любимым на свете, — шепчу, приближаясь к нему.

Хоть мне и больно, но я привстаю на носочки и целую дорожку из слёз на его лице.

— Спасибо за эту возможность любить тебя. Спасибо за возможность жить тобой каждую секунду. Спасибо за возможность дышать тобой. Спасибо за то, что мысли о тебе меня всегда спасают. Спасибо за то, что ты есть. Спасибо за твою любовь, Николас Холд. Она безупречна, — мои ладони скользят по его груди, и я обнимаю его за шею.

— Мишель… чёрт, я так испугался, что больше услышу твой голос. Скажи это ещё раз… назови меня так ещё раз, — пальцами стискивает мои волосы. Трётся носом о мою щёку, вызывая улыбку на лице.

— Любимый, мой любимый Николас, — шепчу я.

— Мишель…

Вода стекает по нашим телам. Его губы обжигают поцелуями мою скулу. Ладони скользят по моей спине, прижимая меня ближе к себе. Ещё ближе. И ещё. Задохнуться и жить. Умереть и воскреснуть. Любить и отвергать. Желать и бояться.

Наши губы сливаются в поцелуе. Приоткрываю губы, и его язык ласкает моё нёбо, касается моего. Остановиться не в силах. Сбрасываю его мокрую рубашку с плеч. Шлёпается о поддон. А вода всё скатывается по телам, смывая с меня копоть и страх.

— Это адреналин… крошка, это выброс адреналина, — Ник отрывается от моих губ, и я распахиваю глаза, шумно дыша.

— Нет, это необходимость… сейчас. Ты мне нужен прямо в эту минуту… — мотаю головой и слабо улыбаюсь, понимая, что всегда наши чувства будут на грани. Они то вниз, то вверх. Никогда не стабильно. Это страсть. Это настоящее. Это живое. Это мы. Другого не будет. Ходить по острию лезвия и срываться вниз, чтобы подхватила меня его рука и снова оказаться в его объятиях. Успеть обнять. Не дать упасть.

Ник впивается в мои губы уже грубее, чем раньше. Он кусает их. Мои соски, ставшие до безумия чувствительными, трутся о его грудь. Приоткрываю рот в шумном вздохе, и мои руки дрожат от резко подскочившего в крови адреналина. Хватаю его боксеры и тяну вниз, оголяя член.

Рычит, целуя мою шею, а я обхватываю ладонью его член, лаская его, и он наливается ещё сильнее. Он твердеет в моих руках, а всё моё тело извивается от поцелуев. Ник подхватывает меня на руки. Ударяюсь спиной о стеклянную стену и обхватываю его бёдра ногами. Одним движением входит в меня, вырывая хриплый крик из горла. Губы дрожат, целуя его. Ник берёт меня прямо здесь. И это прекрасно. Ногтями впиваюсь в его спину, и моя спина скользит по стеклу. А вода всё льётся, попадая на нас. Она, кажется, даже шипит от огня, который живёт в моей крови. Ник крепко удерживает меня под ягодицы и двигается, как обезумевший. Моя голова идёт кругом. Всё кружится перед глазами, а я чувствую только его губы на моих. Горячее дыхание внутри меня, которое он вливает в мой рот, и я дышу. Дышу так, как никогда. Полной грудью. Вот так.

— Николас… — издаю стон, и меня изнутри ударяет обжигающей волной удовольствия, которая моментально расползается по всему телу.

Стискиваю его шею, и тело содрогается в конвульсиях оргазма, дарящего мне такое расслабление. Я чувствую, что Ник ещё двигается и он близко. Сжимаю внутренние стенки влагалища и выбиваю из его горла стон. Ник цепляет зубами мою губу и всасывает в себя на вздохе. Его медленные поцелуи. Его ладони. Он гладит моё лицо. Смотрит на меня так, словно я для него, действительно, весь этот мир. Слабо улыбается и прижимает к себе.

Вода всё льётся на нас и, стекая, забирает с собой страхи и безумие, оставляя всё чистое. Чистые чувства. Чистую нежность. Чистую ласку. Чистую любовь.

— Теперь я тебя помою, а потом положу спать. Рядом с собой. И так будет всегда. Одному спать невозможно. Одному быть в этой жизни для меня больше ненормально, крошка, — шепчет Николас, немного отходя от меня и помогая опустить ноги. А они дрожат. Они едва могут стоять, но я смотрю на этого мужчину.

Он невероятный. Я никогда не перестану им восхищаться. Он умеет быть любым. Это есть в каждом мужчине, просто кто-то очень боится быть слабым. Но мы все слабы в своих пристрастиях. Мы все извращены, и степень этого никогда не будет стоять на месте. Нам мало. Всегда будет мало этой жизни и возможностей. Мы двигаемся. Мы учимся. Мы становимся другими. Это и называется настоящая жизнь, иначе не бывает.