Выхожу в коридор вместе с ними, и мы направляемся в другое отделение, чтобы ожидать новостей от хирургов. Все молчат. Абсолютно все. Тейра находит мою руку и сжимает её. Поворачиваю к ней голову.

— Я с тобой, Миша. Я всегда буду с тобой, — шепчет она, и из её глаз выкатываются слёзы.

Киваю ей и снова смотрю в стену. Первым вздрагивает и встаёт Эл. А потом все за ним. Мужчина, снимая хирургическую маску, подходит к нам.

— Ну что? — Тихо спрашивает Райли.

— Мы перевели мистера Холда в реанимацию. Его сердце останавливалось два раза. Сейчас он в коме. Вторая стадия, и есть некоторые признаки третьей. Он без сознания. Мы искусственно поддерживаем его жизнь. Болевая чувствительность отсутствует. Я советую вам подготовиться к худшему. Если мистер Холд не придёт в себя через двое суток, то… к сожалению, он вряд ли придёт в себя, вообще. Приношу вам свои извинения, мы сделали всё что могли. Из-за электричества, присутствующего в его венах, разряд, который сделали в самолёте был небезопасным. Это повредило сердце, — приговор.

Сара закрывает лицо руками и поворачивается к Райли, обнимающему её. Амалия плачет и утыкается лбом в плечо Эла. Кэйтлин мотает головой, Адам жмурится, прижимая к себе жену. Тейра всхлипывает и ревёт навзрыд, Марк гладит её по волосам. А я одна. Стою и смотрю на них. Одна. Мне некого обнять. И я ощущаю этот холод, который теперь будет со мной всегда.

— Я могу… могу его увидеть? — Едва слышно спрашиваю я.

— Да, сейчас к вам выйдет медсестра и проведёт вас. Но одного человека. Сейчас критический момент, и лучше находиться за дверьми реанимационной палаты.

— Спасибо… за всё спасибо, — шепчу я.

— Но… но ведь это не смерть, так? Это же просто кома, а из неё люди выходят. Они выходят из неё, — тихо произносит Сара, с надеждой смотря на Райли, но не видит там подтверждения своим словам.

— Нам надо отменить свадьбу. Я… я хочу отменить свадьбу сейчас же, — плачет Ами.

— Амалия, — Эл шокировано вглядывается в её глаза.

— У нас траур, понимаешь? Траур! Какая, к чёрту, свадьба? Мы вместе! А они? Она же так долго боролась за него! Она беременна от него! Она… я не могу… не могу поступить так. Я не могу быть счастливой, а Николас умрёт. Я не могу, — нервы у подруги сдают, а у меня ничего. Я наблюдаю, как она цепляется за белое поло Эла и сжимает его.

— Нет, — мой голос раздаётся слишком громко. Сиплый. Севший. Сгоревший.

— Нет. Свадьба состоится. Он ещё не умер. И даже если это произойдёт, то это мой траур. А вы должны быть счастливыми. Вы обязаны ими быть. Вы не имеете права отказываться от будущего. Не имеете… Николас… он рад был за всех вас. Он не винил ни в чём Райли с Сарой. Он не хотел бы, чтобы из-за него, кто-то потерял любимого. Он бы хотел, чтобы у вас было будущее. У каждого. Вы его друзья. Вы близкие ему люди, которые ему помогали. И он бы никогда в своей жизни не разрушил то, ради чего вы теперь живёте. Я против отмены свадьбы. Докажите, что всё не зря. Любовь — это не только боль, но ещё и «долго и счастливо». Докажите это мне.

Замолкаю и стираю слёзы. Они все с такой жалостью смотрят на меня, что противно. Не надо меня жалеть. Я не хочу, чтобы меня кто-то жалел.

— Добрый вечер. Вы решили, кого провести в реанимационную палату? — Интересуется приятная на вид медсестра.

— Да. Я, — киваю ей и поворачиваюсь к Элу и Ами.

— Пожалуйста, докажите, что мне есть во что верить. Сейчас вера и надежда себя исчерпали, — прошу их.

Меня ведут по коридору. Видимо, из операционной Ника перевезли с другой стороны в противоположное крыло. И я не боюсь. Сейчас я чувствую только боль и любовь к нему. Я не боюсь его отпускать, но боюсь бросать землю на его гроб. Я уже это делала. Это очень сложно. И когда умер мой отец, Ник был рядом. Я не знала об этом, но всегда был со мной. Даже сейчас он со мной. В моём сердце. Но этого мало, чтобы дышать легче. Одних воспоминаний очень мало.

Мне на плечи набрасывают халат и открывают стеклянные двери. Множество аппаратов вокруг кровати. Они все пищат. Я вижу, как бьётся его сердце. Очень слабо. Стабильно и слабо. Приближаюсь к Нику, и так больно. Голова перемотана, тело перемотано. В его рот вставлена трубка. Губы все потрескавшиеся и белые-белые, отчего запёкшаяся кровь бросается в глаза. Я вижу, как поступает кислород в его лёгкие. Рядом работает аппарат искусственной вентиляции лёгких.

— Николас, — шепчу я, и мои пальцы дотрагиваются до его руки, лежащей на постели с датчиком.

— Я не знаю, что нужно говорить сейчас. Наверное, прощаться, но я не готова. Пожалуйста, не заставляй меня снова проходить через чёрный ад. Ты обещал, что в темноте я больше не буду одна. Так и ты не будь. Иди на мой свет. Хотя бы на него. Но не на другой… нет, туда не иди. Ты нужен этому миру, Ник. Мне тоже нужен, но я понимаю, что не могу требовать от тебя большего. Но кое-что случилось со мной. Я… я беременна, Николас. Внутри меня живёт твой ребёнок, и я хочу, чтобы однажды, когда ты решишь, что готов увидеть его, приехал к нам. Я обещаю, что избавлю тебя от проблем. Я обещаю… это всё из-за меня. Они все свихнулись из-за меня, и ты закрыл меня собой. Ты… закрыл меня. Ты защитил меня, как и обещал. Но я хочу предложить обмен. Ты будешь жить и наслаждаться каждым днём, хорошо? И я больше никогда в жизни не появлюсь на твоём пути. Я буду любить тебя всё время, но твоя жизнь для меня намного важнее, чем мои прихоти. Я умоляю тебя, вернись. Открой глаза, и ты увидишь, насколько этот мир яркий. Живи в нём. Я желаю тебе найти любовь ещё раз. Я… я готова обменять себя на твою жизнь, как ты сделал это сегодня. Я готова отказаться от тебя и уйти, но пусть кто-то там наверху или внизу, мне плевать, даст тебе шанс. Я готова подписать любой дьявольский контракт, только живи. Живи, Николас Холд, а я буду тебя любить вдали от тебя. Живи, любимый мой. Вернись, — наклоняюсь к его руке и целую холодные пальцы. Прижимаюсь к ним, и так больно, но правильно. Сколько мы прошли с ним. Сколько мы потеряли из-за любви. Она не стоит человеческой жизни. И я меняю её на Ника. Я отдам свою любовь Дьяволу или Богу, меня это не волнует, но условие всегда будет одно — его жизнь, а не смерть.

Первый вдох

Когда у тебя в жизни было достаточно страданий и боли, то вырабатывается привычка. Человек может привыкнуть ко всему, даже к тому, что чудовищно и жестоко. Такова природа человека и она не меняется уже очень долго. Порой приходится делать решающий ход самой. Вырваться из круга, который уже истоптан туда-сюда. Прекратить. Это сложно. Это больно. Это смертельно. Но сердце будет биться дальше. Я считаю, что с первой встречи с Николасом Холдом в торговом центре, всё делала верно. Я повзрослела рядом с ним. Я стала лучше. И я горжусь каждый вдохом, который научилась делать для него.

Открываю входную дверь и пропускаю Сару в квартиру.

— Привезла твоё платье. Тебе нужно примерить его и, если что отвезти подшить или, наоборот, распустить, — улыбаясь, говорит она и кладёт чехол с платьем на кровать.

— Ещё туфли, украшения и саму себя, — довольно добавляя, плюхается на постель.

— Спасибо тебе. Я всё никак не могла доехать. Слишком много всего, и я немного растерялась, — потираю лоб и шумно вздыхаю, толкая коробку вбок и закрывая её.

— Собираешь вещи? — Интересуется она.

— Да, складываю то, что не надену будущей осенью и зимой, — киваю я. — Чай будешь?

— Ага. Но лучше бы что-то покрепче, — усмехается она.

— Прости, другого нет. Сок томатный и… — осекаюсь, но потом делаю глубокий вдох, — апельсиновый.

— Чай.

Нажимаю на кнопку чайника и достаю кружки.

— Ник спрашивал о тебе сегодня. Райли был у него пару часов назад и позвонил мне, чтобы я попросила тебя приехать к нему, — сглатываю ком горечи в горле и пожимаю плечами, всё так же стоя спиной.

— Я была у него. Вчера ночью. Узнала о его состоянии, а сегодня не успела. Я рада, что он пришёл в себя, и его состояние стабилизируется каждый день. Это хорошо, — даже говорить эти слова больно.

Ник вышел из комы через одиннадцать часов. Через сутки он начал дышать сам. Хоть и с трудом, но сам. Он практически постоянно спит, и у него началась реабилитация. Капельницы, уколы и покой. Я видела его вчера через стекло и даже войти не решилась. Я стояла и смотрела на то, как он спит и шумно дышит. Ночью ему дают кислород, чтобы облегчить работу лёгких из-за ранения. Теперь я знаю, что он поправится, значит, могу позаботиться и о себе.

— Не хочешь рассказать, Миша, что за чертовщина происходит? Ты избегаешь его? У тебя посттравматический синдром, или как это называется? — Поворачиваюсь к Саре и передаю ей чай.

— Нет, я его не избегаю, и никаких синдромов у меня нет, кроме беременности. Всё закончилось. Зарина умерла. Я ездила на её опознание вместе с Элом и Райли. Роберт в тюрьме, моя мать… мне плевать на то, где она находится. Лесли мертва, Люси в психиатрической клинике, её мать обратилась за помощью и призналась полиции, что вспомнила о том, как её гипнотизировал Арнольд. Майкла выписали, Кирк тоже уже в норме, Николас поправляется. Это конец, Сара. Конец всего. Я обещала ему, что он будет счастливым. Теперь так и будет. А я… пришло время задуматься о том, что будет со мной и с ребёнком. Я больше не имею права подвергать себя такой опасности. Он выжил, и Пирс говорит, что вновь пережить подобное не сможет. Я собираю вещи не потому, что не буду их носить, а потому, что переезжаю, — тихо признаюсь я.

— В другую квартиру? Майкл уже сообщил тебе, куда именно? — Интересуется она.

— Да, в другую квартиру. В Ванкувере.

— Что? Надеюсь, что Ванкувер — это название нового комплекса, о котором я не знаю, а не противоположная часть Канады?! — Восклицает Сара.

Закусываю верхнюю губу и смотрю на неё исподлобья.

— Миша! Ты рехнулась? Ты не можешь улететь в Ванкувер! — Возмущается подруга, понимая всё по моему выражению лица.

— Могу, Сара. Причин, чтобы оставаться здесь у меня нет. Я уже подала заявку в агентство недвижимости, чтобы обменять эту квартиру на какую-то там или же просто продать её. Я присмотрела для себя несколько мест, где могла бы жить, как и выбрала клинику в Ванкувере, в которой буду рожать. Моя жизнь в Торонто закончилась. Нам двоим с Ником здесь будет очень тесно, и я не хочу, чтобы он помешал мне родить ребёнка, — уверенно делюсь я.

— Но… но, Миша. Он же только что в себя пришёл недавно. Ему нужна твоя поддержка. Он каждый день спрашивает о тебе на самом деле. А мне приходится врать, как и Райли, как и Элу, как и всем, что ты только что вышла за дверь и поехала помогать со свадьбой, не дождалась, когда он проснётся. Так нельзя, Миша! Он же… он…

— Он собирался сделать вазэктомию, Сара. Он ясно дал мне понять, что дети в его планы не входят и никогда не будут входить. Ник говорил ужасные вещи про них, — перебиваю её.

— Господи. Я, конечно, знала, что он не готов к такому, но чтобы вот так категорично, что это дойдёт до вазэктомии, не предполагала. И ты теперь просто бросишь здесь всё? А как же твоя учёба, работа, мы? — Ужасается Сара.

— После свадьбы решу всё с университетом и уволюсь. Я была не таким уж и хорошим работником. А дальше поступлю в Ванкувере на заочный, буду где-то подрабатывать. Я не боюсь будущего. Я готова сделать всё, чтобы мой ребёнок был любим и счастлив, даже без отца. Знаю, что должна сказать Нику об этом и я скажу. Пусть он хотя бы на ноги встанет, и когда у меня всё будет уже готово, билет на руках, то я признаюсь ему во всём. Я сообщу ему о ребёнке… чёрт, у меня смелости не хватает. Я помню это отвращение в его глазах и ту боль, которую чувствовала, когда он говорил о них. Я люблю его, Сара. Я безумно его люблю, но я в безвыходном положении, понимаешь? Здесь он не даст мне жить. Если появится ребёнок, то он станет мишенью для очередной Зарины, которая решит, что Николас принадлежит ей. Я должна подумать о ребёнке. За последние дни я много размышляла, и мне было очень больно. Я чуть не сгорела. Он чуть не умер. Нам чуть не хватило любви друг друга. И это «чуть» стало решающим. У меня нет выхода, Сара. Его просто нет. Я не могу выбирать между Ником и его ребёнком, потому что второй нуждается во мне больше, чем первый. И мне безумно стыдно за своё решение, но я не могу иначе, — горько произношу я.

Подруга качает головой и шумно вздыхает.

— Он не изменился, Сара, если ты думаешь об этом. Его желания тоже. Да, он любит меня, а я его. Но между нами теперь ребёнок. Как бы ты поступила на моём месте? — Добавляю я.

— Не знаю. Правда, не знаю. Когда тебе в лицо говорят, что дети — это табу, а он уже есть, то это жестоко. Но вы оба чуть не умерли. И ты не думаешь, что это «чуть» могло бы немного его изменить? Всё же изменить, ведь он понял, что такое бояться за жизнь любимого человека. Он многое переосмыслил. Он закрыл тебя собой, Миша. Он получил пулю, которая предназначалась тебе. Он…