— Но вы же видели, что у алтаря не я!

— Да, конечно, я сразу понял, что мистер Холд ошибся и из-за опиума и уже практически остаточного воздействия обезболивающих, попросту не соображал, сосредоточившись на цели своего приезда в церковь. Мы ведь были ещё и в ювелирном, где он кричал и требовал немедленно предоставить ему самый большой бриллиант, который у них имеется. Но, какую историю вы расскажете своему ребёнку о том, как его отец сделал предложение его матери. Оно того стоит, — Майкл спокойно пожимает плечами, а Райли прыскает от смеха.

— Невесело это, — бубню я, опуская взгляд на Ника.

Безумец. Это ж надо такое выкинуть. И какого чёрта кто-то посмел говорить о том, что я беременна?! У Николаса всегда был странный пунктик по поводу моей дружбы с Марком, и я боюсь даже думать о том, что сейчас происходит в церкви.

Майкл звонит охране, чтобы те вырвались вперёд и всё подготовили к возвращению Ника в больницу. Я подсказываю ему, что у Николаса температура, на рубашке из-под повязки выступила кровь, его начало немного знобить, и он очень бледный, как и его дыхание обрывистое и сухое.

С Николасом Холдом никогда не соскучишься. Он всегда найдёт способ заставить меня дрожать от страха и кипеть от негодования, испытывать сожаления и безумно его любить. И всё это одновременно. Я уже готова сойти с ума.

Едва наша машина подъезжает к госпиталю, к нам бегут врачи с кушеткой. При помощи Райли выхожу из машины и жду, когда Ника переложат на каталку.

— Наш беглец вернулся, да и не один. Группу поддержи собрал, — прыскает один медбрат.

Пропускаю это мимо ушей, и мы влетаем в больницу. Его увозят в смотровую, а мы с Райли садимся на диванчик.

— Его выгонят отсюда за такое, — шепчу я.

— Вряд ли. Это же Николас Холд, и вряд ли кто-то выскажет ему претензии за его поведение. Наоборот, они снова примутся потакать ему во всём, — цокает Райли.

— Но это было… незабываемо, — добавляет он.

— Это было ужасно. Мне теперь стыдно даже в глаза смотреть Адаму и Кэйтлин. В газетах точно появится об этом, а репортёры только оставили меня в покое, — шумно вздыхаю и снимаю с головы венок из цветов.

— Но Николас понял, что готов быть отцом, — замечает он.

— Ошибаешься, Райли. Его слова под наркотиками ничего не значат. Их нельзя воспринимать всерьёз. Под воздействием препарата человек говорит всё подряд, а потом даже не вспомнит, что делал. С Теренсом было то же самое, — горько отвечаю я.

— Но причину, ради чего Николас это сделал, он точно будет помнить. Всё наладится, — Райли берёт мою руку и похлопывает по ней.

— Тебе нужно ехать обратно. На свадьбу…

— Брось, я ещё на них нагуляюсь, и, думаю, что Эл не будет возражать против моего отсутствия. Я останусь здесь, — киваю ему и снимаю его руку с себя.

Отклоняюсь на спинку кресла и смотрю перед собой. Мы так и сидим в тишине, ожидая, когда к нам кто-то выйдет и сообщит о состоянии Николаса. Я возмущена его поведением и не вижу ничего прекрасного в том, что он сделал.

Я слышу шум из коридора и разговоры. Поднимаюсь с места, как и Райли. Мы быстрым шагом направляемся туда, но нам перекрывают путь.

— Пропустите меня! — Возмущённо толкаю медбрата.

— Мишель, подожди. Что происходит? Куда его везут? — Райли перехватывает мои руки от дальнейшего нападения на парня.

— Мистера Холда перевозят в палату. Пока к нему нельзя. К вам выйдет его лечащий врач и всё объяснит.

— Что с ним? Ему хуже стало?! Что с Ником?! — Повышаю голос, испуганно смотря, как двери лифта закрываются, и вырываю взглядом капельницу, кислородную маску и ремни, которыми его привязали.

— Прошу вас, успокоиться и ожидать врача, — сухо бросает медбрат.

— Да пошёл ты, — шиплю, зло сверля его взглядом.

— Как он может быть таким чёрствым? Николас снова умирает, Райли? — Дрожащим голосом спрашиваю я.

— Это его работа. Нет, вряд ли… я не знаю. У нас нет выбора, как ждать, Мишель. Криками не помочь, — Райли берёт меня за руку и тащит к креслам, но я упираюсь.

— Помочь. Я сейчас начну вопить так, что всем мало не покажется. Если мне немедленно не скажут, что с Николасом, я всю больницу разбомблю. Клянусь, Райли. Если сию же секунду мне не сообщат, каково его состояние, я…

— Мишель, тебя выставят отсюда или вызовут полицию. И на сегодня потрясений достаточно. Постарайся успокоиться. Я понимаю, что ты волнуешься, но прояви понимание. Они его подлатали, а Николас вновь усугубил своё положение. Им тоже несладко, — зло вырываю свою руку и демонстративно отхожу к окну.

Меня бесит, что никто и ничего сделать не может, а заставляют ждать. Я достаточно уже ждала в своей жизни и прошу лишь о малости — сказать о состоянии Ника и почему они запрещают идти за ним. Разве это много? Нет.

— Мишель, — оглядываюсь, когда Райли меня окликает и вижу рядом с ним мужчину в белом халате. Приближаюсь, продолжая хмуро смотреть на обоих.

— Это лечащий врач, Николаса, Виктор Гэлл. Виктор, это невеста Николаса, Мишель Пейн, — представляет нас Райли.

— Очень приятно, мисс Пейн. Я вас видел пару раз. Вы стояли около дверей и не входили в палату, — с улыбкой врач протягивает мне руку, но я её игнорирую.

— Что с ним?

— В данный момент мистер Холд проявил крайнюю степень безалаберности к своему состоянию и жизни. Устроил в нашей больнице сущий ад и перепугал персонал, но мы входим в его положение…

— Конечно, ведь он миллиардер. Вряд ли бы вы не хотели это сделать, — фыркаю я.

— Мишель. Она беременна и её эмоции…

— О-о-о, поздравляю и я всё понимаю. Мистер Холд сейчас находится в палате, и к нему можно подняться. Из-за сильной дозы опиума в его крови сердце работает на износ, а это очень плохо. Мы поставили ему капельницы, чтобы очистить кровь, и когда это произойдёт, то он будет испытывать неприятные последствия.

— Ломку, — говорит Райли.

— Да. Организм будет требовать ослабить боль в его ранах, на которых немного разошлись швы, и нам пришлось их снова накладывать. Он будет бредить, кричать, пытаться причинить себе вред, поэтому нам пришлось привязать его ремнями. Вам будет сложно это видеть, и я не рекомендую, точнее, я настойчиво запрещаю их ослабевать. Он должен пережить ломку, чтобы его организм начал сам справляться с болью, и только после этого мы сможем дать ему обезболивающее, — прикрываю глаза от ужаса и качаю головой.

— Как долго это продлится? — Интересуется Райли.

— Неизвестно. Может быть, два дня. Может быть, пять. Всё зависит от того, как быстро его организм придёт в стабильное состояние и уменьшит выработку определённых гормонов.

— Я могу его увидеть? — Тихо спрашиваю я.

— Да, конечно. Только ремни ни в коем случае не расстёгивать. Они фиксируют его тело и голову, ради его же скорейшего выздоровления, — предостерегает меня врач.

— Я поняла, — цокаю я.

Не дура я. Знаю, что Николас должен сейчас находиться именно в таком состоянии, как и ясно понимаю, что они бы не сделали ему хуже, как он сам себе.

Мы поднимаемся с Райли в палату на целый выкупленный этаж только для Ника, как мне объяснил Райли, это для того, чтобы никто лишний не прошёл сюда. Я давно здесь не была. У больницы была, а внутрь не заходила и сейчас вновь ощущать всё это очень страшно. Мне просто страшно переживать ту же боль, которая была со мной в ту ночь, когда все ждали хоть каких-то результатов и готовились к худшему.

— Не войдёшь? — Шёпотом спрашивает Райли.

— Нет… я… не могу… — так же отвечаю и шумно вздыхаю.

Снова куча аппаратов. Снова будет тот же писк. Я не вытерплю. Сейчас не готова. А к этому всему прибавляются несколько ремней. Они фиксируют его тело полностью. По три на руках. Подбородок, голова, плечи… на это смотреть страшно.

Сажусь в кресло, стоящее в коридоре, и вспоминаю, что моя сумочка осталась в церкви. Наверное, это к лучшему. Я ни с кем не хочу говорить. Мне снова очень плохо внутри. То, что сделал Николас должно радовать, любая прыгала бы от счастья, но она не я. Проблемная и люблю такого же. У меня куча тараканов в голове, и все они убеждают меня в том, что его слова — это лишь наркотический дурман, и когда он очнётся, я даже не знаю, чего ожидать.

— Тебе нужно поесть, Мишель. Уже восемь вечера, — поворачиваю голову к Райли и киваю. Он прав. Я не чувствую голода, но это из-за стресса.

Он ведёт меня вниз, и мы входим в столовую, указывает на свободное место, а сам идёт покупать еду. У меня даже денег нет сейчас.

Потираю лоб и не представляю, как правильно ко всему этому относиться.

Райли ставит передо мной салат из овощей, жаркое, бутылку воды и стакан, а себе первое, второе и ещё раз второе, как у меня.

— Ты молодец, — поднимаю голову и удивлённо смотрю на него.

— Ты догадалась позвонить Саре, чтобы сообщить о том, что происходит в доме. Если бы ты этого не сделала, я не представляю, что было бы. А когда-то ты сидела так же напротив меня и убеждала в том, что Николас тебе вовсе не интересен, — поясняет он, и я слабо улыбаюсь.

— Мишель, я очень надеюсь, что он поступил верно. Вы прекрасно друг друга дополняете. И я больше не виню себя за то, что решил однажды пойти на поводу у Сары.

— А ты сразу в неё влюбился? — Интересуюсь я.

— Думаю, да. Иначе бы у меня не возникло желания наблюдать за ней и преследовать. Она была очень взбалмошной и обожала внимание парней. Их было сотни вокруг неё. Но именно это я и люблю. Жизнь. Я до сих пор стыжусь того, что ударил её. И я благодарен ей за то, что она простила меня. На ошибках учатся, а если нет, то такие люди уже списаны со счетов. Шанс давать нужно. Но только один раз. Дать человеку возможность показать, что он готов меняться. И помощь тоже в этом требуется. Огромная помощь, особенно женская. У вас есть нечто такое, чего мы, мужчины, лишены. Вам подарена любовь, и вы для нас те же учителя. Это и есть настоящее, когда люди учатся друг у друга. Поэтому они и становятся похожими, потому что оба создают баланс, золотую середину маленького мира.

Опускаю голову, накалывая помидор на вилку, и жую. Райли мне всегда нравился. Он тоже стал частью моей жизни. Да каждый из тех, кто проходил мимо, был её частью. И это удивительно. Порой мы даже не замечаем этого, а из-за нас меняются жизни других.

— Простите, вы мисс Пейн? — Вытираю рот салфеткой и отодвигаю жаркое.

— Да, — киваю, смотря на медсестру.

— Вас просят подняться в палату.

Большего говорить и не нужно. Началось. Опиум вывели из организма Николаса, и теперь меня ждёт ад. Быстрым шагом подхожу к дверям, и к нам с Райли поворачивается врач.

— Я думаю, что вы могли бы его немного успокоить. Он зовёт вас, мисс Пейн, — произносит он, указывая на палату.

— Хорошо…

— Только не поддавайтесь эмоциям. Вы поймёте, о чём я говорю, когда услышите и увидите его. Пожалуйста, — киваю ему.

Как только дверь палаты открывается, так мой слух наполняется криком Ника. Он пытается извиваться на постели и орёт. Его трясёт так сильно, что кровать ходит ходуном. И это страшно. Он кричит моё имя. Снова и снова. Кричит его. Вены на его шее и висках вздуваются. Он весь красный, губы в крови и искусаны.

— Я здесь, Николас. Я здесь, — тихо произношу, сглатывая от этого ужаса. Видеть его таким чудовищно больно.

— Мишель… отпусти её… отпусти её! Помоги мне! Мне больно, крошка! Мне больно! — Жмурюсь и вздрагиваю от его громкого голоса.

— Тише… пожалуйста, прошу тебя. Потерпи немного, — шепчу, дотрагиваясь до его пальцев, а он хватает их с такой силой, что причиняет боль.

— Уходи! Оставь меня! Мишель! — Тяну свою руку обратно и даже не представляю, как ему помочь. Он бредит. В его голове происходят действия намного страшнее, чем вижу я.

Паникую, мне хочется бежать отсюда, потому что жалость к его крику, к его виду, к его поту, скатывающемуся по лицу, заставляет меня желать его освобождения. Вот. Вот, о чём говорил врач. Жалость к состоянию больного и любовь к нему. Это для меня тоже мучения. Я не знаю, что придумать, чтобы он прекратил выгибаться, дёргаться и причинять себе боль от ремней, которые впиваются в его кожу.

— Николас… Ник… тише, ты хуже делаешь, — поднимаю платье и забираюсь на постель.

— Ник, ты меня слышишь? Послушай меня… слушай мой голос, — кладу ладонь на его красное лицо, удерживаемое ремнями.

— Помнишь, как ты смеялся, когда мы с тобой фотографировались? Я помню. Ты смеялся так громко и весело, что я влюблялась в тебя с каждым вздохом сильнее, — прижимаясь к нему, шепчу на ухо. А он кричит. Жмурюсь, и из глаз вырываются слёзы.

— А на острове? То, когда ты размазывал по моему телу джем и слизывал его, а потом схватил меня и бросил в бассейн. Ты смеялся, и я была счастлива, — стараясь не слушать его крики и проклятья, не думать о том, что происходит с ним в его голове, продолжаю шептать ему на ухо.