Я слышу, как собаки карябают дверь, просясь, чтобы их выпустили. Кирка нет. Никого нет. Я стою и, поджав ногу, смотрю на роскошную обстановку, которая меня душит. Меня всё душит здесь, словно Ник постоянно сжимает мою шею и не даёт даже вздохнуть, заставляя трястись от страха в ожидании его следующей идеи.

Вздрагиваю, когда за спиной лифт приходит в движение, а затем раздаётся шлёпанье босых ног по полу. Он возвращается. Я боюсь смотреть на него, потому что мне будет ещё больнее видеть, насколько он сейчас холоден и равнодушен. Он надел на себя ту самую маску, которую носит каждый раз со мной.

— Майкл будет ждать тебя на парковке. Я был в твоём университете сегодня. Договорился обо всём. Больше тебе ничего не нужно сдавать. Я купил экзамены и зачёты. Они проставлены в твоей зачётке. В квартире не успели убраться. Я заказал службу на завтра. Грегори приедет к тебе сам и осмотрит тебя, — его сухой голос, как удары плетью по моему лицу. Протягивает мне зачётку и ключи.

— Ник…

— Нет, — цедит сквозь зубы и с силой вкладывает мои вещи мне в руки. — Нет, Мишель. Ты не смеешь сейчас это делать со мной снова.

Поднимаю голову и встречаюсь с его воспалённым обидой взглядом.

— Ты нашла в моём теле грёбаное сердце, Мишель. Ты нашла его и заставила биться ради тебя. А теперь ты просто его забираешь. Вырываешь с корнем. Поэтому не смей говорить мне о том, что тебе что-то не нужно или, вообще, не смей что-то мне говорить. Ты всё сказала. Я тебя услышал. Уходи, но знай, что на этом всё. Наши отношения разорваны. Окончательно, — выстреливает и попадает прямо в сердце. Мои глаза сухие, и в них нет слёз. Я лишь смотрю на его лицо, и мне плохо. Внутри плохо, ведь я просила лишь о промежутке, но он, если рубит, то делает это наверняка. Другого Ник не умеет. Или вверх. Или вниз.

— Прости меня, — шепчу, когда дверцы лифта открываются, и я, облокачиваясь о стену, хромая, вхожу в него.

— Никогда не прощу тебя за то, что ты сделала со мной, Мишель. Никогда тебя не прощу за то, что ты меня разлюбила, когда я начал любить тебя сильнее. Никогда не прощу за то, что ты заставила меня поверить в любовь, а сама ушла. Никогда. Ты мой новый кошмар, и я буду заново учиться жить с ним. На этом я завершаю всё и стану, наконец-то, самим собой, а не приторным придурком, который ущемляет себя из-за тебя и твоих страхов. Я найду того, кто лучше, чем ты. Я найду ту, которая оценит всё, что я могу ей дать. Прощай, Мишель, — я задыхаюсь от его жестоких слов. Он делает ими так больно, что я даже не могу ответить. Мне нечего сказать, я ощущаю лишь то, будто он сдавливает моё горло и душит за то, насколько сильно я запуталась в себе и попросила о чёртовом времени, чтобы обдумать всё. Неужели, я заслужила это? Неужели, со мной можно всегда поступать так категорично и чудовищно?

Мои пальцы трясутся от эмоций, взрывающихся внутри меня. Хочется орать на него. Бить его. Плакать. Но я нажимаю на кнопку паркинга и чувствую только прожигающий мою кожу взгляд Николаса, ставящего меня сейчас наравне с его отцом и семьёй, которые его уничтожали. Это хуже любого слова. Это приговор. И вряд ли я выживу с ним.

Сорок пятый вдох

Вся наша жизнь соткана из падений. Мы поднимаемся и снова падаем. Весь наш путь — это ямы, отличающиеся друг от друга лишь своей глубиной и вязкостью. Преодоление каких-то нам даётся легко, а какие-то настолько глубокие, что из них нет сил выбраться, и мы ищем другую яму, чтобы переждать там какое-то время и набраться сил. Ошибки, которые мы совершаем в каждой из таких ям, могут быть глупыми, а могут быть существенными для осознания собственного «я». Ведь каждый человек должен быть уникален. У нас разные ДНК и дороги тоже отличаются друг от друга. И стыдиться того, что уже было совершено, не стоит. Не факт, что это было правильно. Но если тебе нужно было это сделать, то для тебя в ту минуту это был толчок, чтобы выжить. Именно выжить. И таких моментов может быть довольно много. Надо слушать себя, любить себя и не винить ни в чём, как и другого человека. Очень многие слова, жестокие слова, говорятся для того, чтобы причинить боль и разрушить тебя. Они, как острые ножи, врезаются в кожу, но надо научиться быстро залатывать раны. Необходимо забывать эти неверные удары, чтобы не травмировать именно себя. Сколько раз в жизни люди друг друга оскорбляют, заставляя нас тратить свои эмоции на то, что, в принципе, того не стоит? Множество. И необходимо уметь говорить «спасибо». Да, именно спасибо. Спасибо за то, что сделали нас лучше и сильнее. Спасибо за то, что показали нам, насколько вы ничтожны и не стоите внимания. Спасибо за то, что убедили в том, что у меня всё хорошо. Спасибо за то, что благодаря вам я пойду дальше и буду гордиться собой. Вот спасибо я пока не могу сказать Николасу, точнее, пожелать идти дальше. За последние два тихих дня, пока я кое-как мыла квартиру и отвлекалась лишь на то, чтобы перекусить или на перевязку, когда приходил Грегори, в своей голове я благодарила Ника за всё, что он мне дал. Я благодарила его за помощь, за поддержку, за многое. Я благодарила его за то, что он доказал мне, в который раз, что я не сабмиссив, и даже любовь этого не изменит. С любовью у меня тоже всё плохо. Я вновь не понимаю, люблю ли я его или же настолько привыкла к скачкам адреналина, что уже не разграничиваю эти понятия. Я не знаю… до сих пор не знаю, и внутри меня тоже тихо.

На работе мне дали больничный на пять дней, телефон звонит, и я вижу на его экране номера то одной подруги, то второй. Отвечаю каждой, что подвернула ногу и пока не могу появиться в университете. Каждый день одно и то же. Я запретила им приезжать к себе, потому что тогда они поймут, что я лгала. А я хочу эту историю оставить только для себя и Николаса.

Только в выходные я заставляю себя выйти из квартиры и, хромая, пойти в супермаркет за едой. Самое страшное, что я не скучаю по Николасу. Совсем не скучаю. Мне хорошо наедине с собой, когда можно просто слушать радио или же просто валяться на кровати, просматривая снимки прошлых работ. Я занимаюсь только собой и в один момент осознаю, что мне комфортно быть одной. Мне не нужны ни подруги, ни Марк, ни Николас, ни сестра. Я абсолютно упиваюсь своим эгоизмом и улыбаюсь ему. Это чудовищно. Разумом я понимаю, что-то не так. Это не я, а какая-то другая девушка гуляет одна и выбирает для себя морепродукты и замороженный стейк, чтобы научиться их готовить. И в то же время мне этого не хватало. Не хватало времени на себя и свой эгоизм.

Когда я подхожу к дому с пакетами в руках, то замечаю машину Николаса. Всё внутри леденеет от страха, что у меня сейчас отнимут мои прекрасные минуты тишины, и я вновь окажусь в водовороте ужасающих эмоций. То вверх. То вниз. Меня снова будут использовать, а я буду разрешать это, потому что это же любовь. Нет, любовь у Сары и Райли, а между мной и Николасом, чёрт знает что.

— Мисс Пейн, — Майкл подходит ко мне, и я сухо киваю ему, напряжённо переводя взгляд на машину.

— Я привёз вам документы из суда, — он протягивает мне конверт, и я опускаю один из пакетов, чтобы взять его.

— Спасибо. Это запрет на приближение? — Интересуюсь я.

— Да. Именно он.

— Хорошо, — кивая, кладу конверт в пакет и снова беру его в руку.

— Я бы хотел вам помочь…

— Нет, я сама. Я в состоянии сама донести эти пакеты. Благодарю, Майкл, за заботу, но не стоит, — резко отрезаю я.

— Что ж, — он пожимает плечами и отходит от меня.

Разворачиваюсь, чтобы войти в дом.

— Не хотите спросить, как он себя чувствует после того, как вы бросили его? — Летит в спину. Обвинение. Горько приподнимаю уголок губ.

— Думаю, что прекрасно. Теперь ему намного проще живётся, как и мне. Не все истории заканчиваются хорошо, Майкл. И не у всех понимание слова «хорошо» сходится, — оборачиваясь, отвечаю я.

— Но так нельзя же. Ему плохо. Если вы хотели этого добиться, то радуйтесь. Ему плохо. Он молчит. Он сосредоточен на делах. Он закрылся в себе и всё свободное время проводит в клубе, откуда я забираю его пьяным настолько, что он едва может ходить. Он…

— Достаточно, Майкл, — качаю головой, не желая слушать о Николасе. Меня даже злит это.

— Я просила о времени, а он не дал мне его. Я просила его о многом, а он обвинил меня во всех грехах, как и вы сейчас. Нет, я не буду радоваться тому, что ему плохо. Мне жаль, что он никогда не поймёт того, насколько мне его не хватало всё это время. Я просила его не жертвовать ради меня ничем, а сама пожертвовала собой ради него. Так что я считаю, что поступила верно. Мне сейчас спокойно и не нужно нестись куда-то, потому что он так приказал. Мне не нужно бояться его больной фантазии и очередного насилия надо мной. Мы создаём друг другу одни проблемы, и надо научиться отпускать людей, даже если они слишком дороги для тебя. Нужно научиться жить, а не существовать. Всего хорошего, Майкл, — киваю ему на прощание и вхожу в дом.

Да, теперь я останусь виноватой во всём. Но разве я не права? Разве я не лишилась семьи? Я отца похоронила. Живу сейчас от зарплаты до зарплаты, потратив кучу денег на развлечения Николаса и его пристрастия. Я подстраивалась под каждый его вздох, а теперь эта свобода меня пугает и в то же время радует. Не нужно бояться того, что снова я встречу бешеную Люси, и мне придётся защищать себя. Мне не нужно опасаться того, что Николас где-то появится и начнёт ссору на пустом месте из-за ревности. Мне хорошо. Вот так мне хорошо. И мне необходимо было это сравнение, чтобы понять, сколько ошибок я совершила, находясь рядом с ним. Сколько раз я говорила неразумное. Сколько раз я поступала опрометчиво. Я не хочу больше так жить. Я устала от Николаса Холда и любви к нему. Устала от его тематического мира, в котором правят боль и жестокость. Я хочу быть счастливой и ему тоже желаю счастья.

Вбиваю в поисковике запрос, как приготовить стейк, и с удовольствием готовлю себе его, как и лёгкий салат. Это здорово. Мне нравится быть одной.

К концу своего больничного я настолько разленилась, что в моём гардеробе не осталось даже свежих леггинсов, чтобы поехать на работу. Поэтому мне приходится достать шорты и футболку. На улице уже печёт солнце, так что самое время насладиться летними деньками. В одиночестве. Повязку мне сняли вчера, и от зубов идиотки Люси остались вмятины и ещё ранки, которые я скрыла под гольфами. Ходить уже проще, я не хромаю и хочу забыть об этом навсегда.

Так как в университет мне не нужно ехать до конца августа, потому что Николас купил для меня экзамены, за что я ему благодарна, у меня появляется уйма свободного времени, и я записываюсь на курсы кулинарии. Сара занята экзаменами и документами для перевода в университет в Оттаве, Амалия продолжает носиться по городу в поисках своего Верхнего, а Марк чуть ли не каждый день развлекает меня смешными картинками в сообщениях и напоминает о том, что скоро его день рождения.

Я живу. Хоть кто-то представляет, что это такое, жить по-настоящему? Это не зависеть от мужчины, который будет ограничивать тебя в желаниях, не зависеть от семьи, требующей отчёты о том, где ты была и куда потратила свои честно заработанные деньги. Это настолько опьяняет, что я утопаю в лучах собственного одиночества. И я научилась печь блинчики и делать нормальный омлет. Я с удовольствием снимаю людей, которые улыбаются мне и с радостью получают свои кадры. Я с ума схожу оттого, насколько здорово быть одной.

На экране мой онлайн-преподаватель по кулинарии, вебинар который я купила, рассказывает азы приготовления индейки, а я грызу сельдерей. Раздаётся звонок в дверь, и я кривлюсь от этого. Мне не нравится то, что кто-то нарушает моё одиночество и наслаждение от предстоящего кулинарного шедевра. Направляюсь к двери и распахиваю её.

— Привет, пропащая, мы к тебе с угощениями, — улыбаясь, Сара показывает на бутылку вина, а Амалия на пакеты из итальянского ресторана.

— Вы, вообще-то, не вовремя. Я собираюсь запекать индейку с апельсинами, — цокая, пропускаю девушек в квартиру.

Амалия прикладывает ладонь к моему лбу, а затем качает головой под моим удивлённым взглядом.

— Нет, вроде бы температуры нет.

— Ты что, не одна?

— У меня урок, девочки, — направляюсь за ними в гостиную и мою руки, чтобы начать свои издевательства над индейкой.

— Так, Миша, ты в порядке? Ты готовишь?! — Изумляется Сара, опуская бутылку на кухонный островок.

— Да, я в полном порядке. И уж простите, но вы мне мешаете. Идите к Саре, — отмахиваюсь от них, пытаясь слушать то, что говорит преподаватель.

Амалия резко надавливает на крышку ноутбука и закрывает его, а затем, вообще, ставит на него пакет.

— Эй! Мы только собирались готовить! — Возмущаюсь я.

— Это ненормально, Мишель. Ты не готовишь. Ты драматичная истеричка, у которой вечно всё плохо или суперхорошо, отчего порой тошнит. Выкладывай, какого чёрта с тобой произошло, и как ты могла позволить Николасу купить экзамены, избавив тебя от каторги, которую мы вот прошли без тебя, — шумно вздыхаю и понимаю, что я осталась без индейки с апельсинами. Завтра прослушаю и приготовлю.