– А этот зачем? – спросила Элла, уютно устраиваясь напротив загадочного посетителя.

– Это потом, а пока знакомство. Моя фамилия довольно редкая, а имя банально до сведения челюстей: Ефим Немуйчик.

Ваше имя мне известно, как и многое другое, что касается вашей пока безрадостной жизни в бизнесе.

– Интересно, откуда у вас столь личные сведения, среди моих знакомых и близких человек с такой действительно неординарной фамилией не значится.

– Ладно, перестанем дуру ломать, – посерьезнел Немуйчик. – Так мы можем болтать веками. Я хочу арендовать у вас вот тот уголок и разместить там свои высокохудожественные произведения.

Видите ли, я фотограф одного женского журнала, а теперь еще и свободный предприниматель, который внедряет последние технологии, связанные с привлечением людей высокой морали и эстетических чувств.

Мои фотографии привлекут большое внимание, они должны раскупаться через ваш магазин большими тиражами, отчего вы скоро не будете знать, куда девать ассигнации, покрытые зеленью.

– Вы это серьезно? – спросила Элла. – Ваши фотографии можно посмотреть, чтобы оценить их?

– Можно. Цените.

И Фима вытащил из новенького кожаного портфеля пакет.

Через мгновение Элла забыла о существовании Ефима Немуйчика, магазина и о самой себе.

Фима с нескрываемым самодовольством наблюдал за происходящими изменениями с хозяйкой.

Эти изменения превзошли даже его ожидания. Видно, Элла очень чутко понимала красоту. Лицо ее выражало разные оттенки. Сначала на щеках заиграли розовые яблочки, затем глаза стали расширяться, спина согнулась…

Элла внимательно рассматривала фотографию, изображавшую голую девушку под струями дождя.

Снимок был хорош, вызывал настолько живое ощущение прозрачной прохладной воды и жаркого воздуха, что невольно чувствовала себя в том же виде и в том же состоянии.

Лицо Эллы сияло. Она откинула голову и смотрела на Фиму счастливыми ясными глазами.

– Это прекрасно! – трижды повторила она.

Фима оглянулся вокруг, глянул на улицу и понял, что он сделал нечто, превышающее его возможности.

Эллу было не остановить с ее рефреном «Это прекрасно, это прекрасно!».

Немуйчик хорошо помнил, как задохнулась их соседка по коммунальной квартире от смеха.

Сейчас было нечто подобное.

Фима быстро приблизился к Элле и резко ударил ее по лицу.

Элла вскрикнула и заплакала.

– Спокойно, спокойно, – не своим голосом говорил Фима, весь дрожа. – Я не то имел в виду. Элла, родная, остановись. Я тебя люблю.

Это слово возымело действие. Элла подняла голову и слишком ясными глазами посмотрела на Фиму.

– А замуж меня возьмешь? – искривила она губы.

– Возьму, возьму, Эллочка, только не надо больше этого…

Фима был трусом и знал это. Он вспомнил, как во время сердечного приступа дяди, приехавшего с Урала и выпившего по случаю встречи с сестрой много водки, сбежал потому, что не знал, что делать с дядей. И если бы не мать, которая уложила дядю в ванну с холодной водой, случилось бы непоправимое.

Это было страшно!

И вот эта трусость вернулась.

Элла сидела на высоком стуле, опустив голову, не подавая признаков жизни.

Прибор что-то нарушил в ее организме, и это могло плохо кончиться…

Фима погладил Эллу по голове и повторил свои последние слова. Элла повернула к нему голову.

– Это было прекрасно, – сказала она, растирая руками глаза. – Я никогда не видела ничего более прекрасного. Если это ты снял, то ты, Фима, гений. И ты меня любишь?

– Люблю, люблю, – поспешно произнес Немуйчик.

Он уже и впрямь любил эту, вступившую в средний возраст красоты, женщину, хотя до этого ни разу ее не видел.

– Это, наверное, потому, что я похвалила твою работу. Но это действительно прекрасно. И как я без этого могла жить до сих пор!?

Я отдам тебе половину магазина для твоих работ.

– Для наших работ, – сказал возвращающийся к жизни Фима. – Я решил на тебе жениться. Этот магазин станет нашим, а вся прибыль пойдет на расширение производства.

– Какого производства? – испугалась Элла.

– Всего того, что приносит деньги.

Элла обошла магазин, заглядывая в каждую щель.

– Хорошо, – сказала она, когда завершила обход. – Я согласна. А жены у тебя случайно нет?

– Элла, ты имеешь дело с интеллигентным человеком. Жена у меня была.

– А у меня был муж.

– Вот мы и квиты. А теперь давай распишемся.

Все это происходило как во сне.

Элла пошла в соседнюю комнату, в которой переодевались и пили чай, принесла свой паспорт.

– Вот, – протянула она паспорт Немуйчику. – Бери.

Фима достал свой паспорт и открыл его. Долго рассматривал себя, а потом Эллу.

– Красивая пара, и дети будут красивыми. Детей будет много. Вот распишемся и начнем их делать. Мне уже не терпится.

Фима весело посмотрел на свою будущую жену.

– Мне нравятся деловые люди. Если и все остальное мы будем делать так решительно и быстро…

Знаешь, почему именно решительные люди всегда успешные? Потому, что они экономят время и мыслят на более высоких скоростях. Человек добивается успеха в жизни, когда средние его вибрации устойчиво сохраняют частоту от 50 герц и выше. Вот, к примеру, наша любовь, пожалуй, потянет на 70 герц. И Немуйчик оценивающе посмотрел на Эллу.

* * *

Екатерина не видела Немуйчика несколько дней. Работу над следующим номером он закончил, потому и не было в нем никакой необходимости.

Немуйчик сам напомнил о себе. Он позвонил и сказал, что в его жизни произошло знаменательное событие, теперь у него есть богатый магазин и красивая жена.

– Фима, мне не до твоих хохм, – сказала Екатерина, которая заканчивала вычитывать гранки передовой статьи о том, каких размеров грудь надо носить современным женщинам предстоящей весной.

– Я серьезно хочу это событие отпраздновать, потому и звоню.

– Ты что увольняться собираешься? – заволновалась Катя и резко отодвинула от себя гранки, устремившись в телефон.

– Это надо обдумать. Магазин называется «Магазин красивых вещей» и его надо поднимать. И я его подниму.

Тут только до Кати начал доходить смысл сказанного Немуйчиком. Вот так приучает человек к тому, что верить на слово ему нельзя и не веришь, а он, оказывается, серьезно решил что-то в своей жизни изменить, да и как такая натура могла долгое время существовать спокойно?

Представить журнал без Фимы Немуйчика Катя не могла: атмосфера серела, а за окном лил обложной дождь. И главное, куда-то девалась точка опоры: все начинало болтаться и становилось неинтересным.

Прав Демидов – привыкаешь к чужим вибрациям. Они подстраивают твои под свои до такой степени, что иногда Катя начинала говорить Фимиными интонациями.

Вдруг всплывали из подсознания такие фразы, что слушавший их невольно отшатывался и внимательно смотрел: главный ли редактор перед ним находится или какая-то одесская штучка.

А Катя принималась хохотать и рассказывала от кого она заразилась и почему. Рассказывала весело и на душе переставали ползать тараканы.

И теперь Немуйчик станет торговцем в магазине, пусть он даже называется «Магазином красивых вещей»? Что еще за красивые вещи и почему их журнал об этом магазине ничего не знает?

Она позвонила Лене Урбан, ответственному секретарю.

– Лен, тебе не попадался «Магазин красивых вещей»?

– Кать, а попадался. Там наш Немуйчик выставку устроил, вот передо мной его заметка с фотографией. Я хотела тебе ее принести, да все некогда.

– Я недавно с ним говорила по телефону, он мне ничего не сказал об этой выставке.

– Так ты что Фиму не знаешь? Он весь в сюрпризах. Это его стиль.

– Он сказал, что женился на владелице этого самого магазина, как тебе?

– Что ты говоришь, вот это номер! А не брешет?

– Похоже, нет.

– М-да, так это он, глядишь, лыжи навострит.

– По-моему, уже навострил. Какой ему смысл у нас пахать, если он собирается свой магазин, как сказал, поднять? Представляю, что там за красивые вещи, если их никто не покупает.

– Кать, ты не беспокойся, никуда Фимка не уйдет, пару дней посидит за прилавком и от скуки загнется. Он ведь человек творческий.

И тут Катю хлопнуло по голове. Вибрации! Фима ведь собирался через свои фотографии внедрять их в зрителей, как это она забыла.

– Лен, извини, тут у меня срочное дело, потом договорим.

Она положила трубку и уставилась в одну точку, которой оказался собственный сапог, поставленный возле радиатора на сушку.

Фима хочет ее обойти. Этот хохмач сразу понял, где деньги лежат.

Черт, она и думать начала на его сленге.

Катя зло усмехнулась. Оказывается, она не любит, когда ее обходят да такие, как Немуйчик. Сейчас он представлялся Кате яростным предателем, у которого ничего святого за душой. Пригрелся и начал действовать. С ее, между прочим, благословения. Ведь это она учила его читать собственный журнал. Вот он и прочитал.

Нормально… к конкуренции надо привыкать. Но Фима! Считала его ниже себя по интеллекту?

И тут Катя открыла для себя старую истину, которая свела в могилу многие справедливые начинания. Поднявшийся со дна герой становился своей противоположностью. Стоило ему занять соответственное кресло, как он начинает себя обманывать, что с подчиненными надо быть строже, а кончает, что они…быдло.

Фима прекрасный художник, ему хочется на своем таланте заработать деньги, чтобы не зависеть от таких редакторов, как она.

Разве она не к тому же стремилась? Так почему имеет право его осуждать и наказывать?!

Да – имеет: он ее подчиненный, она платит ему деньги. Вот когда перестанет платить, тогда он свободен.

Получается, все дело в деньгах? Но при таком подходе может ли работа быть творческой?

Как прекрасен мир, когда ты мечтаешь. Как правильно сказал Эйнштейн: фантазия выше знаний.

Фима полон фантазий, потому и уцепился за Демидова, его вибрации…

Господи, почему она об этом раньше не подумала, ведь так думать – это и есть думать о человеке?

Но как она может думать об отдельно взятом Фиме Немуйчике, если ей надо думать о коллективе, как накормить их семьи и сделать так, чтобы жизнь журнала была успешной и красивой?

Катя вспомнила слова матери, которая в разгар своего юбилея сказала тихую фразу (ее слышало два-три человека): «мечтаю заснуть и не проснуться».

Катя едва не закричала тогда: мама, как ты можешь! Такая успешная женщина, у тебя все есть. И главное, есть я – тоже успешная.

Но мать так сказала.

* * *

Поланский не мог вспомнить, рассказывал ли Демидову о своем эксперименте, который начал несколько месяцев назад. Память стала настолько избирательной, что совершенно не отзывалась на постороннюю информацию.

Но разве то, что он затеял во всемирной паутине – посторонняя вещь? Отнюдь. Можно сказать жестче, вещь опасная. Если кто-нибудь догадается, может плохо кончиться.

Хотя, что такое «может плохо кончиться» по сравнению с прирученным стадом в количестве тысячи голов. Что-то близко к этой цифре подкатывало количество членов клуба «Мы все можем».

Поланский открыл его от скуки. Сидел как-то дома, мрачные мысли одолевали, никак не мог с них соскочить.

Вот и решил: лучше сойти с ума от хороших, чем от плохих мыслей, хотя результат и будет одинаковым.

Был такой момент, когда его бросила Ксюша и улетела в Мурманск с боевым пилотом Марком Рюриковичем. Этот Марк решил во время полета пройти по салону, размять ноги. Вот и прошел, влюбился с первого взгляда в Ксюшу, мирно читавшую журнал, а через некоторое время они уже дружно топали в Печерский загс.

Ксюша недолго собиралась, нормальный брак лучше гражданского. К тому же у Марка была шикарная квартира, машина и дача – полный джентльменский набор.

А что у Поланского? Гениальный компьютерный мозг и диван в коммунальной квартире, из которой его еще и выселить могут за неправильный образ жизни, который очень не нравится соседям.

Однажды он сумел отбиться в суде от злющего старикана Колосова, но второй раз это ему вряд ли удастся.

Надо доложиться Демидову, пришло время. Правда, Любомир еще не знал, какую версию предложить. Демидов опытный мужик, сразу почувствует лажу. Этого у него не отнимешь. Поэтому следует честно признаться и сослаться на избирательную память.

Поланский прислушался. Его кабинет находился рядом с приемной, он всегда узнавал по шагам своего шефа. Демидов шаг начинал с пятки и заканчивал постукиванием носка ботинка. Получалась веселая песенка «тук-там». Поланский для нее даже музыку сочинил.

Шагов Демидова пока не было, доносился громкий разговор по телефону Беллы, которая своими излюбленными четкими фразами высекала какого-то мальчишку доктора наук. Она так и говорила.

– Я вам, уважаемый гражданин доктор наук, в последний раз объясняю: шеф не будет заниматься исследованием ваших исследований. Я, во всяком случае, точно не буду. У нас совершенно другое направление.