Колин Гувер - 9 ноября

Раненный. Он, наверное, выбегал, споткнулся и порезал палец или что-то такое. Не так уж и страшно. Уверен, его дом застрахован.

- Бен.

Я встаю, чтобы присоединиться к Кайлу в гостиной. Уверен, он зовет меня, чтобы сказать, что все в порядке, что все хорошо, и мне следует идти спать.

Когда я подхожу к гостиной, мои ноги немеют. В правом верхнем углу экрана фотография. Девушка. Она кажется знакомой, но я не могу сразу понять, откуда ее знаю, хотя мне и не нужно, потому что журналист делает это за меня.

- Последние отчеты указывают на то, что Фэллон О'Нил, шестнадцатилетняя главная героиня в знаменитом сериале Сыщик, была эвакуирована с места происшествия. О ее состоянии пока ничего не известно, но мы будем держать вас в курсе новостей.

Кайл не говорит, что все будет в порядке.

Он вообще ничего не говорит.

Мы стоим перед телевизором, впитывая новости, перерывающиеся на рекламу. Чуть позже часа ночи, мы узнаем, что девочка была доставлена в ожоговый центр в Саут-Бэй. Десять минут спустя узнаем, что она в критическом состоянии. В половину первого ночи - что она получила ожог четвертой степени, с повреждением более тридцати процентов кожи. В час сорок пять - она выживет, но потребуется серьезная реконструктивная хирургическая операция и реабилитация. В час пятьдесят репортеры утверждают, что хозяин дома признался, что разлил топливо около автомобиля, припаркованного у его гаража. Следователи полагают, что нет оснований утверждать, что пожар был вызван намеренно, но будет полное расследование, чтобы подтвердить заявление домовладельца.

Один репортер намекает, что карьера жертвы может быть отложена на неопределенный срок. Другой говорит, что продюсерам предстоит принять важное решение, когда речь заходит о поиске новой актрисы на роль, либо заморозке проекта до тех пор, пока жертва не придет в себя. Новости переходят от обновления о состоянии жертвы к тому, на сколько премий Эмми Донован О'Нил был номинирован на пике его карьеры.

Кайл выключает телевизор примерно в два часа ночи и осторожно - тихо - кладет пульт на подлокотник кресла.

- А кто-нибудь видел, что случилось? – глаза брата пристально смотрят на меня, и я тут же качаю головой.

- Ты оставил что-нибудь? Любые возможные доказательства?

- Нет, - шепчу я. Прочищаю горло. - Он прав. Он пнул газовый баллон, а потом ушел в дом. Никто не видел, что я сделал после этого.

Кайл кивает и потирая шею сзади, делает шаг ко мне.

- Значит, никто не знает, что ты был там?

- Только ты.

Затем он сокращает расстояние между нами. Думаю, он хочет меня ударить. Не знаю точно, но то, с какой злостью он сжимает челюсть, указывает, что он очень этого хочет. Я бы не стал его винить.

- Я хочу, чтобы ты внимательно послушал меня, Бен, - голос Кайла низкий и твердый. Я киваю. - Сними всю одежду, что сейчас на тебе и положи в стиральную машину. Прими душ. А потом иди в постель и забудь об этом, хорошо?

Я снова киваю. Еще секунда, и меня наверное бы стошнило, не уверен.

- Ты никогда не покажешь ни малейшего намека, указывающего на то, что случилось сегодня ночью. Никогда не будешь искать этих людей в интернете. Никогда больше не поедешь к их дому. Держись подальше от всего, что может вызвать подозрения, что ты связан с ними. И никогда, никогда не произноси ни единого слова об этом происшествии. Ни мне... ни Йену... никому. Ты меня понял?

Меня наверняка вот-вот стошнит, но мне все же удается кивнуть.

С минуту он изучает мое лицо, убеждаясь, что может мне доверять. Я не двигаюсь. Хочу, чтобы Кайл знал, что может доверять мне.

- Завтра нам нужно многое сделать, чтобы подготовиться к ее похоронам. Постарайся немного поспать.

Я не киваю, потому что Кайл уходит, по пути выключая света.

Я стою в темноте в течение нескольких минут. Молча... все еще... один.

Я, наверное, должен бояться, что меня поймают. Наверное, должен быть расстроен, что начиная с этого момента, я всегда буду испытывать чувство вины всякий раз, когда Кайл будет смотреть на меня. Наверное, я должен бояться, что эта ночь - вместе с утром и тем, что я нашел маму - в каком-то роде испортит меня. Возможно, я буду страдать от посттравматического стресса или депрессии.

Но все это не важно.

Потому что когда я бегу вверх по лестнице, распахиваю дверь ванной и выплевываю все содержимое желудка в унитаз, единственное, что заполняет мои мысли - та девушка, и как я только что полностью разрушил её жизнь.

Прижимаюсь лбом к руке, и сижу, мертвой хваткой удерживая унитаз.

Я не заслуживаю жить.

Я не заслуживаю жить.

Интересно, следы от моей крови будут похожи на профиль Гарри Бьюзи. 

Едва добежав до туалета, меня начинает рвать, а по лбу стекает пот.

Не могу.

Не могу больше это читать.

Это – слишком. Это слишком и очень тяжело. И меня слишком тошнит чтобы продолжать читать. С трудом заставляю себя подняться и подойти к раковине. Мою руки. Подставляю ладонь под струю, набираю воду и подношу ко рту, чтобы его прополоскать. Повторяю, несколько раз, пытаясь смыть вкус желчи.

Смотрю в зеркало на шрамы от щеки до шеи. Сняв рубашку, рассматриваю рубцы на руке, груди, талии. Пробегаюсь пальцами по правой руке - от запястья к шее, до щеки и обратно, затем, от правой груди вниз до талии. Прислоняюсь ближе, пока не упираюсь в раковину... как можно ближе к зеркалу. И по-настоящему смотрю на шрамы. Разглядываю их так внимательно, как никогда раньше не рассматривала, поэтому мои ощущения сбивают меня с толку.

Впервые я смотрю на свои шрамы без привычной тени гнева.

Я никогда не замечала, как часто обвиняла своего отца в том, что со мной произошло, пока не прочитала слова Бена. Я так долго ненавидела его, сама не позволяя горевать над произошедшим вместе со мной. В каждом его слове, я находила только вину. Каждый наш разговор превращался в ссору.

Да, нет оправдания тому, что он может вести себя как бесчувственный мудак. Отец всегда был бесчувственным мудаком. Но он так же всегда любил меня, и теперь, когда у меня есть четкое представление о том, что произошло той ночью, я больше не должна обвинять его за то, что он забыл про меня.

Я ночевала у отца, всего лишь раз в неделю, и он только что узнал о смерти своей возлюбленной. Должно быть, в тот момент в его голове произошел взрыв. И ожидая необходимой реакции – когда горел дом, я ждала от него слишком многого. За считанные минуты отец почувствовал скорбь, злость, а потом и панику из-за пожара. Ожидать от него, что он немедленно вспомнит о том, что я писала ему двенадцать часов назад, предупреждая, что останусь с ночевкой, совершенно нереально. Я не жила с ним, это не мама, с которой я жила, и которая, в порыве паники вспомнит сначала обо мне. У моего отца была совершенно другая ситуация, и мне нужно было принять ее. И хотя мы поддерживаем связь последние несколько лет, у нас не такие отношения как раньше. Мне придется взять половину его вины на себя. Мы не можем выбирать себе родителей, и родители не могут выбирать себе детей. Но только мы сами можем сделать выбор, как усердно мы готовы работать, чтобы получить самое лучшее из того, что предложено жизнью.

Вынимаю из кармана телефон и пишу папе смс.

Я: Привет, пап. Хочу позавтракать с тобой завтра. Скучаю.

Отправив сообщение, я надеваю рубашку и возвращаюсь в гостиную. Смотрю на рукопись на полу и хочу понять сколько мне под силу выдержать. Это так тяжело читать, представить не могу как Бен и его братья пережили все это.

Я произношу короткую молитву за братьев Кесслеров, словно то, что я читаю, происходит сейчас и Кайл все еще с нами, и моя молитва поможет ему.

А потом возвращаюсь к тому, на чем остановилась: 

16 лет.

"Власть всемогущей руки над человеком безмерна:

Стоит нацарапать имя – и свободу твою отберут".

Знаете, что может быть хуже, чем день, когда ваша мать покончила с собой?

Следующий день после самоубийства матери.

Говорят, что, когда человек чувствует сильнейшую физическую боль, скажем, когда случайно получает глубокий порез, человеческое тело вырабатывает эндорфины. Эти эндорфины очень схожи с наркотиками, такими как морфин или кодеин. Поэтому это нормально, когда мы не чувствуем сильной боли сразу после получения раны.

Должно быть, душевная боль действует так же, потому что сегодня, все болит намного сильнее чем вчера. Вчера я словно пребывал в сказочной стране, как если бы мое сознание не позволяло мне в полной мере осознать, что она действительно ушла. В своем сознании я держался за эту тонкую ниточку надежды, внушая себе что каким-то образом этот день никогда не наступит.

Но эта ниточка исчезает, независимо от того как отчаянно ты пытаешься ухватиться за нее.

Она умерла.

И если бы у меня были связи и деньги, я бы заглушил эту боль какими-нибудь наркотиками.

Сегодня утром я отказался вставать с постели. Йен и Кайл пытались заставить меня поехать с ними на похороны, но я победил.

Вообще-то я побеждал весь этот день:

"Съешь что-нибудь", - говорил Кайл на ланч.

Я не ел: я - победил.

"Тетя Шелли и дядя Эндрю здесь", - говорил Йен в два часа дня.

Но они уже ушли, а я до сих пор в постели, - снова победа.

"Бен, идем ужинать. Еда пропадает, люди приносили ее весь день", - звал меня Кайл, просунув голову в дверь, где-то в шесть вечера.

Но я предпочел остаться в постели и не прикасаться к этим сочувственным контейнерам, и это делало меня победителем в очередной раз.

"Поговори со мной", - просит Йен.

Хотел бы я сказать, что выиграл и этот раунд, но он по-прежнему сидит на моей кровати, отказываясь уходить.

Я натягиваю на голову одеяло. Йен стягивает его.

- Бен. Если ты не вылезешь из постели я приму крайние меры. Ты же не хочешь, чтобы я позвонил психотерапевту, не так ли?

Гребанный Иисус Христос!

Я сажусь в кровати и бью кулаком подушку.

- Просто, блядь, дай мне поспать, Йен! Черт тебя подери!

Он не реагирует на мой крик. Просто самодовольно смотрит на меня.

- Я дал тебе поспать. Почти двадцать четыре часа. Тебе нужно встать с постели и почистить зубы, принять душ и съесть чего-нибудь.

Ложусь на спину и снова накрываю лицо одеялом. Йен вскакивает с кровати и кричит.

- Бентон, посмотри на меня!

Йен никогда не кричал на меня, и только по этой причине, я стягиваю с головы одеяло и смотрю на него.

- Ты не единственный кому больно, Бен! Мы должны справиться с этим дерьмом вместе! Тебе шестнадцать лет, ты не сможешь жить тут один. И если ты не спустишься вниз и не докажешь нам с Кайлом, что ты не в полной жопе, тогда, вероятно, нам придётся принять неверное решение относительно тебя!

Он так зол, что у него аж челюсть трясется.

Секунду я думаю об этом: о том, что никто из них тут не живет. Йен учится в школе пилотов. Кайл только поступил в колледж. Моя мама мертва.

Кому-то из них придется вернуться домой, потому что я несовершеннолетний.

- Думаешь, мама думала об этом? - спрашиваю я, снова садясь в кровати.

Йен разочаровано качает головой и опускает руки.

- О чем думала?

- Что ее решение убить себя, заставит одного из вас отказаться от своей мечты? Что тебе придется вернуться домой чтобы присматривать за своим младшим братом?

Йен обескуражено качает головой.

- Конечно она думала об этом.

- Нет. Не думала. Она эгоистичная сука, – смеюсь я.

Челюсть Йена напрягается.

- Прекрати.

- Я ненавижу ее, Йен. И рад, что она умерла. Рад, что это я нашел ее, потому что теперь перед моими глазами всегда будет всплывать черная дыра на ее лице, такая же черная, как и ее сердце.

Он подбегает ко мне и схватив за ворот рубашки, отбрасывает меня на кровать. Близко приближает свое лицо к моему, и шипит сквозь сжатую челюсть:

- Закрой свой гребанный рот, Бен. Она любила тебя и была хорошей матерью для нас, и ты будешь уважать ее, ты понял меня? Мне плевать на земле она сейчас или нет, но ты будешь уважать ее в этом доме до самой своей смерти.

Мои глаза наполняются слезами, и я начинаю задыхаться от ненависти. Как он может защищать ее?