— А что для тебя в браке главное? — спросила я.

— Главное? Общие интересы. У меня, например, как ты знаешь, есть два несомненных плюса: я умею делать деньги и связи. А у тебя есть эстонский паспорт, — многозначительно улыбнулся Игорь. — То есть, ты у нас по факту гражданка Евросоюза. И если мы поженимся, то я автоматом получу гражданство ЕС, и мы сможем вместе свалить из этой страны. Уедем мы, конечно, не сразу, — рассуждал Игорь, — потому что придется ещё документы собрать, но по моим прикидкам уже к следующему лету мы сможем навсегда перебраться в Таллинн. Я, честно говоря, и недвижимость уже присмотрел. Не замок, конечно, — Игорь подвигал бровями, — но обещаю тебе дом индивидуальной застройки в хорошем районе — в Пирита. Жильё, конечно, на кругленькую сумму потянет, но я знаю, как выкрутиться. Во-первых, на первое время мы вполне можем перекантоваться у твоих. Во-вторых, я попробую устроиться в «Би-Би-Си» — они сейчас много о России пишут, — но если не получится сразу войти в редакцию их Русской службы, то так и быть, встану под камеру репортером. А дальше я обрасту связями, и вот тогда…

Но что «тогда», я не слушала.

Я наконец поняла, почему Игорь меня присмотрел, окрутил, приручил, переспал и перевел поближе к себе. Нет, Игорь не был дешевым бабником — он был настоящим коллекционером, вот только коллекционировал он не женщин, а связи, которые и использовал в собственных целях. Во мне Соловьеву нравилось многое: внешность, мой пробивной характер, когда-то отзывчивое на его ласку тело, но по-настоящему он оценил всего одну вещь — наличие у меня эстонского паспорта. Именно в этот момент я и вспомнила слова моей мамы: «Игорь к тебе привязан. Он точно знает, чего он хочет, и просто так он тебя не отпустит». Какая ирония! Я до боли впилась зубами в губу. Гордость мне говорила, что нужно немедленно распрощаться с Игорем, встать и уйти, но — на что ты способен ради ребенка? Любовь, как и подлость, не выбирает средств. Но, по большому счёту, проблема выбора заключается не в том, что другие подумают о тебе, а в том, что сделаешь сам ты. И я приняла решение. Я нужна Игорю? Чудесно, теперь и он был мне нужен. Игорь хотел эстонский паспорт? Прекрасно, он его получит, но сначала я разберусь со здоровьем Данилы, а Игорь усыновит его.

Соловьёв повернул ключ в замке зажигания.

— Нет, подожди. Я хочу кое-что обсудить. — Игорь взглянул на меня, заглушил машину. Уже явно нервничая, перегнулся, задевая мои коленки, открыл бардачок и вытащил початую пачку сигарет. Помял одну и сунул в рот. Спохватился:

— Будешь?

Я покачала головой:

— Нет… Игорь, скажи, моя мама говорила тебе, что я хочу взять опеку над Данилой?

Игорь помедлил, но кивнул:

— Да, говорила. Но, если честно, я ей не поверил.

— Почему?

— Ну, ты же никогда не хотела детей? — ответил Игорь и насторожился: — А что, ты действительно собираешься оформить опеку? Сань, не вздумай: я, конечно, все понимаю, но с учетом того, что мы свалим отсюда…

— Нет, опека мне не нужна. — Я ощущала себя так, словно шла по острию ножа.

— Слава те господи, — рассмеялся Игорь и даже театрально смахнул с лица невидимый пот. — А то я уж было решил, что у тебя крыша поехала.

— Мне нужно усыновление над этим мальчиком.

— Чего, чего? — распахнул глаза Соловьёв.

— И усыновишь его ты.

По салону машины растеклась тишина.

— Повтори, — тихо сказал Игорь и отложил сигарету.

— Игорь, ты хочешь эстонский паспорт?

— Так, так... а вот с этого места давай поподробней. — Соловьев развернулся, оперся ладонью о спинку моего кресла, локоть его второй руки вжался в руль. Я видела, как пристально он рассматривает меня, как недоверчиво щурит глаза, пытаясь понять, что у меня на уме. Но на уме у меня было только одно: перестать наконец играть с Игорем в игры.

— Соловьев, ты хочешь жить в другой стране, — медленно начала я. Игорь молча смотрел на меня. — А я хочу остаться здесь и забрать ребенка. Ты и я можем пожениться, потом разойтись, или даже сразу считать наш с тобой брак фиктивным, но до всех этих махинаций я хочу поставить на ноги Данилу. С его диагнозом явно что-то не так: ну не может быть, чтобы сегодня не научились лечить врожденный порок сердца. Чтобы вплотную заняться этим вопросом, мне нужно свободное время. Оптимальный вариант — ты переводишь меня из ведущих на любое другое вакантное место, но, главное, чтобы на этом месте я не была привязана к жесткому графику. Куда меня определить — сам выбирай, мне это все равно.

— Ты еще и карьеру решила загубить? — озадаченно хмыкнул Игорь. — Откровенно говоря, я удивлен.

«Ты бы лучше удивлялся, когда я фактически объявила тебе, что я тебя не люблю и жить с тобой не буду», — подумала я.

— Нет, Саш, это полное идиотство, конечно, — протянул Соловьёв и посмотрел на меня, побарабанил пальцами по спинке моего кресла. — Впрочем, если ты так настаиваешь, то есть один вариант… Смотри, что можно сделать... — Игорь откинулся на сидении и прикрыл глаза. — Предположим, ты уходишь из ведущих. Но, чтобы ты не потеряла в зарплате, я выбью у генерального бюджет под серию авторских передач, которые ты снимешь. Темы сама придумаешь, а с учетом нашей канители на подготовку каждой программы отведем тебе по шесть месяцев. Ну, а я на твоё место поставлю Афанасьеву из «Новости 24». Ты её не знаешь, — быстро добавил Игорь, — но Константин Сергеевич — а он в шорт-листе наших рекламодателей — в своё время очень просил за неё. Так что не вижу особых проблем с твоей заменой.

И я решила: раз Игорь начал придумывать свой план, то и на мои условия он согласится.

— А теперь вот что, — Игорь наклонился ко мне, словно собирался поправить подол моей юбки, но вместо этого придавил тяжелой влажной ладонью моё колено. Я дернулась, но Соловьев придвинулся ближе, и его взгляд начал блуждать по моему лицу: — Для начала, спасибо за откровенность, я её оценил. Согласен, лучше играть в открытую, чем в прятки и поддавки. Так что буду с тобой откровенен так же, как ты: усыновление мне в принципе не интересно. Но эта та цена, которую я готов заплатить, потому что переехать на ПМЖ в ЕС с моей профессией журналиста просто так не получится — я узнавал, — а сидеть в этой стране я больше года не собираюсь. Я вообще рассчитываю свалить отсюда максимум через год, то есть к следующему лету, потому что ровно столько времени мне понадобится, чтобы собрать деньги и документы. В своё время ты с твоими амбициями и здравым смыслом показалась мне неплохим вариантом, к тому же — давай уж совсем честно! — нам было неплохо вместе. Я поддерживал тебя, ты помогала мне. И хотя я не очень хорошо понимаю, почему ты ставишь условием брака наш последующий развод, обещаю не идти против тебя. Если ты через год вообще будешь настаивать на разводе! — усмехнулся Соловьёв. — Теперь что касается усыновления... вообще-то, с моими связями оформить его легко, но отменить ещё проще. — Я вздрогнула, и Игорь, как краб, впился пальцами в мою ногу, придвинулся ещё ближе, душа меня своим горячим дыханием и слишком приторным запахом after shave. — Так что с этого момента мы пара, Сашка. Мы для всех официально пара: для коллег, для твоего отца, для твоей матери. Никто и ничего не должен знать. В противном случае наш брак посчитают фиктивным, а это грозит осложнениями с получением мной гражданства. И последнее… — Игорь наконец отпустил мою ногу, вернул подол юбки на место и даже одобрительно похлопал меня по коленке, — что бы ты сейчас ни думала обо мне, я, Сашка, не мерзавец. Я тоже понимаю, что этого парня надо лечить. Я подумаю, что можно сделать. Но учти: останется ли этот «заяц» с тобой — ты ведь так его называешь? — теперь зависит лишь от тебя. И если ты хотя бы попытаешься меня кинуть, то можешь распрощаться с надеждой на то, что ты вообще увидишь своего «зайца», потому что я накатаю в органы опеки и попечительства такое письмо, что тебя и близко к нему не подпустят. Всё ясно?

Я смотрела на мужчину, сидящего в кресле напротив меня, веря и не веря, что это Игорь. Тот самый Игорь, который когда-то сделал всё, чтобы очаровать меня. Тот самый Игорь, который умел красиво ухаживать. Тот Игорь, который вызывал уважение у мужчин и восхищал женщин. Я считала, что за полгода хорошо изучила его, но нам только кажется, что мы знаем людей, если они с нами спят, едят и разговаривают, пока ты не наступишь на горло их песне. Вот тогда они и покажут тебе своё истинное лицо.

— Саш, ты всё поняла? — Игорь повысил голос, и я медленно кивнула. — Ну и славно. А теперь поехали в «Останкино», у меня правда через два часа совещание. — Игорь отвалился от меня, пристегнулся, завёл машину. — Ремень накинь, — посоветовал он и, заметив мои дрожащие руки, снисходительно усмехнулся: — Знаешь, что самое интересное? Твоя мать считала, что я твердо стою на ногах, потому что я живу разумом, а ты — сердцем. Но мы всегда в дураках у своего сердца, Саша. Мы всегда у него в дураках…


«Неизвестные причины замедляют ход картины» — мягким голосом мурлыкнула на моей кухне Ёлка. «Мобильный… кому я понадобилась?»

Я вздрагиваю и возвращаюсь в настоящее. Проскочив коридор, влетаю в периметр кухни, где на столе уже прыгает мой телефон. Не разбирая номера, хватают iPhone и прижимаю его к уху.

— Да, — прошипела я.

— Саша? Добрый день, это Валерий Иванович из поликлиники. Я вас разбудил? — смеётся мужчина.

Для справки: Валерий Иванович — это тот врач, к которому мы с Данилой попали после полугодичных мытарств в престижных клиниках, рекомендованных знакомыми Игоря, и тот самый врач, который, разговорившись со мной, посоветовал мне попытаться пристроить Данилу на консультацию в «Бакулевский».

— Нет, не разбудили. — Я прикрываю трубку рукой, попутно косясь на закрытую дверь комнаты, где ещё спит мой «заяц».

— Саша, у меня есть для вас отличная новость, — радостно заявляет Валерий Иванович, — у меня получилось организовать для вашего парнишки обследование в «Бакулевском» у одного из лучших специалистов по детской кардиологии, который, кстати, учился с Сечиным.

— Да вы что? — я недоверчиво поднимаю бровь. — Но вы же сами сказали, что самый лучший кардиолог в нашей стране — Сечин?

— Ошибся, — оптимистично фыркает Валерий Иванович. — А вообще-то, я с самого начала вам говорил, что Даниле нужен не взрослый, а детский врач, и к нам вчера как раз поступила льгота на прием у такого врача. К тому же, нашелся один хороший человек, который за вас попросил.

«Что ни день, то новости…» Я поднимаю глаза и ловлю своё отражение в висящем в прихожей зеркале. У меня круглые удивленные глаза, брови домиком и резинка на макушке, при помощи которой я собрала волосы в самый уродливый пучок в своей жизни. Поморщившись, сдергиваю резинку. Но есть одна мысль, которая упорно вьет гнездо в моей голове.

— Валерий Иванович, а как фамилия этого детского врача? — приглаживая волосы, спрашиваю я.

— Литвин.

— А — вашего хорошего человека?

Вы уже поняли, что у меня на уме? Вот именно: мне кажется, что тут не обошлось без вмешательства незабвенного доктора Сечина.

— О, Сашенька, это большой человек. И его фамилия настолько известна в наших узких медицинских кругах, что посторонним ее нельзя называть, — ёрничает Валерий Иванович.

Странно, но это объяснение не переубеждает меня. Больше того, вся эта история с невесть откуда взявшимся спонсором кажется мне всё подозрительней. Но, с другой стороны, замешен ли в ней Сечин или нет, сейчас не так важно, потому что у меня наконец появилась реальная возможность отправить Данилу в «Бакулевский» к врачу, который учился с Сечиным, а значит, и сам вряд ли окажется плохим специалистом.

— Валерий Иванович, как зовут Литвина и куда нам с Данилой подъехать?

Валерий Иванович прекращает резвиться, называет мне его имя, отчество и говорит:

— Саша, запомните, а лучше запишите: Данилу нужно привезти на обследование завтра, но не в «Бакулевский», а в поликлинику, которую «Бакулевский» обслуживает. Адрес: Ленинский проспект, дом восемь, второй корпус, кабинет номер сто пять, пять вечера. Захватите учетную карточку Данилы и все его документы.

— А деньги брать? — интересуюсь я.

— Ну, и деньги возьмите. Хотя наш с вами замечательный спонсор, по-моему, уже за всё расплатился, — Валерий Иванович снова хихикает.

— Валерий Иванович, спасибо вам огромное, — искренне, от души благодарю я.

— Не за что, Сашенька, обращайтесь. Рад помочь, до завтра — завтра увидимся в поликлинике, я тоже там буду.

Валерий Иванович прощается и вешает трубку. Я возвращаю iPhone на стол. Вспомнив о том, что сегодня в двенадцать мне надо звонить Сечину по поводу съемок «дорогой» передачи, которые я ему навязала, я мысленно чертыхаюсь.