И что просто так это всё не закончится, потому что Сечин — не Игорь. Не мой слащавый и надувной Соловьев, а самолюбивый, жёсткий и агрессивный мужчина, который прекрасно знает, как заинтересовать женщину, как быстро её получить и как потом красиво вытереть об неё ноги. Кстати, на мысль о последнем меня навело появление той «сумасшедшей» — холёной, самоуверенной женщины, которую Сечин на моих глазах всего за одну минуту превратил в полное ничто. Правда, мысль о том, что у них могли быть близкие отношения, пришла ко мне несколько позже, а точнее, в тот самый момент, когда он попытался продолжить со мной «у себя, где поближе». Что, в общем, мне и добавило. И я, окончательно растеряв свой апломб, откровенно позорно сбежала.

И вот теперь, когда мы разобрались, что я, кажется, влипла по полной, потому что в моём отношении к Сечину слишком мало здравого смысла, зато чересчур много эмоций, мне остается лишь рассказать, что было вчера в поликлинике и почему я битый час пялюсь в компьютер, рву заусеницы, злюсь и порчу себе нервы и маникюр.


Собственно говоря, всё началось днем, когда я заехала за «зайцем» в детдом, чтобы отвезти его на приём к Литвину.

— Привет, Саш, что случилось? — первым делом поинтересовался Данила, забираясь в машину и закидывая назад свой рюкзак. Пожала плечами и отвела глаза:

— Да ничего.

— А если без врак? — и «заяц» прищурился.

— А если без врак, то на работе устала, — включая «поворотник», огрызнулась я. Данька надулся и молча отвернулся к окну, что меня, кстати, устраивало.

— Если тебя кто-то обидел, то так и скажи, — помолчав, добавил Данила.

«О да, конечно! Прямо представляю себе, как вываливаю четырнадцатилетнему мальчишке всю историю про свой интим на парковке», — подумала я и кивнула:

— Мм. И что тогда будет? — покрутив головой, выехала со двора.

— Увидишь, — мрачно пообещал «заяц».

— Безусловно. А теперь лучше ты мне расскажи, что у тебя в школе? Почему Марина Алексеевна опять на тебя жаловалась? Почему «пара» по географии? И что это за шутки такие, когда учительница на уроке вам говорит: «Скорость прироста населения Земли скоро составит триста тысяч человек в день, я вам обещаю», а ты отвечаешь: «Уж вы постарайтесь!»[14] Ты, кстати, в курсе, что тебе из-за этого «неуд» по поведению в четверти светит?

— О блин, ну всё. Завелась! — «Заяц» закатил глаза и стек вниз по сидению. Куртка горбиком задралась на спине, коленки очутились выше головы. Покосился на меня и вздохнул: — Между прочим, так, чисто для сведения: я перед ней уже извинился.

— Между прочим, так, чисто для сведения: я в последний раз тебе повторяю, что школа — это не место для твоих шуток.

Вот за такой «милой» беседой мы и доехали до поликлиники. Я припарковалась на свободном квадрате стоянки рядом с черной, узорной решеткой забора, опоясывающей здание, и скомандовала «зайцу»:

— Вылезай.

Пока Данила отстёгивал ремень и забирал с заднего сидения свой рюкзак, зазвонил телефон. «Игорь? Или кто-то с работы?» Покосилась на определитель. Оказалось, Савушкин.

— Да, здравствуйте, Валерий Иванович. Мы уже подъехали, — потянула из гнезда «Хонды» ключ.

— Здравствуйте, Сашенька, а я звоню, чтобы сказать: я, увы, не приеду. Извините, форс-мажор приключился — коллега приболел, и теперь придётся взять его смену. Так что вы меня не ждите и сразу идите к Литвину, — с лёгкой виной в голосе сообщил Валерий Иванович.

— Хорошо, конечно. А вы не напомните мне, какой у Литвина кабинет? — Я выбралась из машины и передала «зайцу» забытую им шапку: — На, держи.

— Кабинет номер сто пять. И, кстати, напоминаю, что Литвина зовут Андрей Евгеньевич.

— Да, спасибо, это я помню. — Заперла «Хонду» на сигнализацию, махнула Даньке, чтобы он не отставал, и пошла к поликлинике.

— Всё, Сашенька, созвонимся, — с облегчением в голосе выдохнул Савушкин. — Кстати, нашему юному пациенту привет!

— Он вам тоже привет передает, — вежливо ответила я и обернулась к Даниле. И надо сказать, вовремя. Услышав о приветах, «заяц» дурашливо скосил к носу глаза и ткнул себя указательным пальцем в висок, показывая, что он готов застрелиться.

— До свидания, Валерий Иванович, — довольно злобно глядя на Даньку, попрощалась я и нажала «отбой». Убрала телефон в карман. — Значит так, если ты ещё раз позволишь себе подобное неуважение к старшим… — заскрипела я, как несмазанная телега.

— Тихо-тихо, всё, больше не буду! — Данька в жесте «сдаюсь» поднял вверх руки, под моим немигающим взглядом быстро напялил шапку, застегнул куртку и вытянулся по стойке «смирно», одарив меня выражением лица невинного младенца.

Молча натянула ему шапку на нос, развернулась и пошла к поликлинике.


Раздевалка, голубые бахилы (спасибо, в этот раз обошлось без шуток Данилы). Проход через охрану, непривычно пустые коридоры, чем-то напоминающие «Бакулевский». «Наверное, тем, что здесь также тихо, потому что посетителей почти нет, а на подоконниках цветы стоят», — решила я. И, наконец, кабинет номер сто пять в самом конце коридора. Бросив взгляд на часы (без двух минут пять), подошла к двери и уже собралась постучать, как Данька тронул меня за плечо.

— Лампочка красным горит, значит, занято, — со знанием дела пояснил он, указывая на таблетку подсветки, висевшей над дверью.

— Ладно, садись, будем ждать, — я пристроилась на гостевой диванчик. «Заяц» скинул рюкзак с плеча, положил его на сидение рядом со мной. Пятерней убрал со лба волосы, привалился плечом к противоположной стене, сунул руки в карманы. Оценив его неподвижный, уставившийся в одну точку, взгляд, и то, как под тонкой кожей щек заходили его желваки, вздохнула — поняла: он боится.

— Дань, не надо. — Он вскинул на меня вопросительные глаза. — Ну, сколько раз мы с тобой это уже проходили?

— Да это и так всё понятно, — он поморщился и махнул рукой, — просто это каждый раз, как… ну, как будто ждать приговор, понимаешь?

— Понимаю. — Похлопала ладонью по прохладной клеенке диванчика: — Иди ко мне.

«Заяц» слабо улыбнулся, но послушно отвалился от стенки. Тут лампочка над дверью погасла, за дверью раздались шаги, неясное, но восторженное бормотание, спокойный мужской глуховатый бас, дверь распахнулась, и Данька привалился обратно к стене, с интересом глядя на то, как в коридор выкатывается на редкость колоритная пара: пожилая, полная и ужасно слащавая женщина лет семидесяти, которая с обожанием взирала на рослого, широкоплечего, ну просто огромного парня в белом халате. Парню было лет тридцать на вид, но первое, что пришло мне в голову: вот тот, с кого мульт-студия «Мельница» срисовала своего Добрыню Никитича. Парень действительно походил на него своими круглыми голубыми глазами, кудрявой шапкой светлых волос и такой же мягкой курчавой бородкой.

Покосилась на «зайца». Очевидно, его посетили такие же мысли, потому что при виде «Добрыни» Данька радостно выкатил на него глаза. Зато мои заметались.

«Не дай Бог сейчас что-нибудь выкинет…»

— Андрей Евгеньевич, спасибо вам ну просто огром-ней-шее, — чуть ли не по слогам пропела женщина, на секунду зависая в дверях. — А то я уж думала: ну всё, пропадем.

«Это что, и есть Литвин? — я мысленно ахнула. — А я-то считала, ему будет как минимум под пятьдесят…» Тут Данька прищурился, и на его лице загуляло весьма подозрительное выражение, точно «заяц» прикидывал, сойдет ли ему с рук, если он попросит у Литвина достать ему с неба воробышка. Поймала взгляд «зайца» и одними губами прошипела: «Даже не думай!» Данила в ответ наивно распахнул глаза: «А сейчас-то я что сделал?»

— Да ладно вам, Софья Семёновна, не придумывайте, — сочным басом с легкой насмешкой пророкотал Литвин, покосился на меня, и в его голубых глазах промелькнул чисто мужской интерес: — А вы ко мне?

— Да, — я сдвинула ноги, чтобы подняться с диванчика. — А вы Литвин?

— Литвин, — усмехнулся Добрыня Никитич и чуть дольше, чем следовало, задержался глазами на моей груди.

— Клёво. А то мы к вам вместе пришли, — безмятежно подал голос Данила. Литвин обернулся. При виде Даньки его светлые брови изумленно поехали вверх, а на лице появилось удивленное, растерянное и даже шоковое выражение, какое, очевидно, бывает у людей, когда они видят призрак. «Что это с ним?» — не поняла я. Впрочем, долго размышлять над этим казусом мне не пришлось, потому что Данька выкинул очередной фокус: в своих самых лучших традициях невозмутимо уставился на Литвина и даже вопросительно изогнул бровь. Литвин сглотнул и замер.

— Андрей Евгеньевич, так когда мне к вам на приём прийти? — встряла Софья Семёновна, с любопытством наблюдая за мизансценой, разворачивающейся в коридоре.

— Двадцать третьего… в понедельник... как анализы ваши придут, — медленно произнес Литвин, не сводя с Даньки задумчивых глаз. Потом перевёл не менее задумчивый взгляд на меня. Софья Семёновна посмотрела на наше трио, пожевала губами, что-то прикинула и, очевидно, пришла к каким-то своим, пусть неправильным, но далеко идущим выводам. Расплылась в сладчайшей улыбке и развернулась к Литвину:

— До свидания, Андрей Евгеньевич, всего вам хорошего, и сейчас — и в будущем, — со значением пропела она, ухитрившись объединить в одном взгляде Литвина и меня.

— Да, Софья Семеновна, да, — рассеянно ответил Литвин. Софья Семёновна открыла рот, видимо, намереваясь, прояснить свою мысль, но тут «заяц» отчетливо и презрительно хмыкнул. Теперь опешила и Софья Семёновна. Зато Литвин моргнул и оглушительно захохотал. Его трубный хохот прокатился по коридору, долетел до двери центрального входа, откуда немедленно показался недовольный охранник. Увидел Литвина и, успокоенный, исчез.

— Нет, ну это нереально, конечно, — смеясь, с трудом выговорил Литвин и вытер глаза. Поймал мой взгляд и дружелюбно пояснил: — Молодой человек, — кивок на Даньку, — мне кое-кого напомнил.

— Кого? — моментально заинтересовалась я, потому что лично мне Данька временами напоминал только одного человека.

— Да так, приколиста одного. Фу, черт, как живой, но — лет двадцать тому назад. Хотя… — задумчиво протянул Литвин и прищурился на Данилу, — … хотя, если присмотреться, то не очень-то он и похож… Так, ладно. Софья Семеновна, — Литвин развернулся к женщине, — жду вас с внучкой на прием двадцать третьего, в четыре часа, а пока до свидания. А вы, — взгляд на меня, — прошу ко мне вместе с молодым человеком, если это вам на пять было назначено.

— До свидания, — сообразив, что натура сводницы и желание счастья ближнему завели её не туда, смущенно пискнула Софья Семёновна.

— До свидания, — в полной тишине попрощался с ней и Данила. Литвин прикусил губу и, пряча улыбку, быстро отвернулся.

— До свидания, — не зная, куда глаза девать, повторила я, но сделала только хуже, потому что Софья Семёновна смутилась ещё больше. Втянув голову в плечи, она развернулась и торопливо скрылась в недрах коридора.

— Пошли, — прошипела я веселящемуся у стены «зайцу». Данька отлепился от стенки и подхватил с диванчика свой рюкзак. Литвин распахнул дверь кабинета.

— Простите, он не всегда себя так ведет, — проталкивая в дверь «зайца», извинилась я.

— Уверены? — усмехнулся Литвин.

«Заяц» вспыхнул, но промолчал. Молясь, чтобы он не выкинул ещё что-нибудь, я проскользнула следом. Литвин закрыл дверь и предложил:

— Садитесь.


Данька плюхнулся на стул у окна, завернул ноги за ножки стула и, обняв рюкзак, прижал его к животу. Я села на стул рядом, по привычке быстро оценила периметр.

Это был самый обычный кабинет типичной московской клиники — белые стены, серый линолеум на полу, запах чистоты и чуть-чуть больницы. Обстановку составляли пара застекленных шкафов с какими-то научными книгами, письменный стол с компьютером, вращающееся кресло на роликах, стулья, на которых сидели мы с «зайцем», и врачебная кушетка, на которой устроились плюшевый енот, пупс и симпатичный мишка. Впрочем, по левой стене помещения находилась ещё одна дверь — видимо, к кабинету примыкала ещё одна комната. Но что находилось там, я так и не поняла, потому что дверь туда была плотно прикрыта.

Пока я осматривалась, Литвин расстегнул халат, под которым обнаружились голубой свитер и джинсы, и с удобством устроился в кресле. Откинулся на спинку, заложил ногу на ногу, покачал ей туда-сюда и, войдя в привычную роль детского врача, с лёгкой снисходительностью в голосе предложил:

— Ну-с, давайте знакомиться. Представлюсь ещё раз: Литвин Андрей Евгеньевич, прошу любить и жаловать и, если что, не обижаться. Ну, а вас как зовут?