— Да нет, это не официально. Это мне для работы нужно.

— А-а, ну тогда можно, наверно... Только фотографии без разрешения никуда не выкладывай, хорошо?

— Как можно, без разрешения? — хмыкает Димка и, удерживая подбородком «планшетник», прихватывает пару стульев. Нагруженный этим добром, возвращается обратно к Карине.

— Так, — чуть сдавленным голосом («планшетник» всё ещё прижат подбородком к его груди) начинает он, ставит стулья и перехватывает («планшетник» рукой, — садись и ещё раз повтори, почему лечение ритмов сердца и проводимости считается наиболее сложным в кардиохирургии? Кстати, — поворачивается ко мне Димка, вспомнив, что я существую, — присядешь с нами? Могу тебе стул принести.

— Нет, спасибо, я уже насиделась в машине.

— Как хочешь… Карина! — зовет Абгарян и хлопает ладонью по стулу. Карина, бросив на меня виноватый взгляд (словно извиняясь, что увела у меня Димку), тем не менее, охотно присаживается рядом с ним, и эти двое с энтузиазмом принимаются за работу.


Покосившись на этот своеобразный Останкинско-Бакулевский дуэт, которому я сейчас объективно не нужна, я подхожу к сумке. Вынимаю сигареты и выхожу в холл. Ищу выход на лестницу. Немного подумав, толкаю выкрашенную серым дверь, которая, судя по бело-зеленому знаку с бегущим человечком, как раз и ведет туда, куда мне нужно, и выбираюсь на лестничную площадку. Пахнет сыростью и бетоном. Провожу пальцем по перилам. Убедившись в отсутствии пыли, облокачиваюсь и смотрю вниз, на убегающие ступени. Сую сигарету в рот, чиркаю зажигалкой и — ё-ты-моё! — вижу на противоположной стене табличку с перечеркнутой сигаретой. Курить, откровенно говоря, хочется до безумия, но представив, как меня под белые руки с позором выводят из «Бакулевского» плюс последующий за этим едкий комментарий от Абгаряна и, что ещё хуже, от Сечина, чертыхаюсь и бросаю сигарету обратно в пачку. «Так я с вами вообще курить завяжу», — злобно думаю я. Ещё бы: в «Бакулевском» курить нельзя, в поликлинике — нельзя, в детском доме — нельзя, при Даньке тоже нельзя. Ну и где тогда можно?

С этими мыслями (и в соответствующем настроении) возвращаюсь обратно в музей, пообещав себе завтра купить жевачку.


— А, это ты? — услышав мои шаги, рассеянно поднимает голову Димка. — Слушай, а мы тут почти всё закончили.

«Он что, вообще не заметил, как я выходила?» Рассматриваю Карину, безмятежно поправляющую в ухе сережку.

— Значит так, милые девушки, — Димка встает, — вы пока чем-нибудь займитесь — поболтайте, погуляйте или просто так посидите — только, ради Бога, не трогайте меня хотя бы минут десять, потому что я хочу кое над чем подумать.

Выдав это, Абгарян забирает «планшетник» и, покрутив головой в поисках подходящего места, отходит к окну, где стоит третий стул. Садится, по привычке стекает на копчике вниз, широко расставляет ноги и, беззвучно шевеля губами, утыкается в дисплей. Карина тоже поднимается и медленно подходит ко мне, наблюдая за тем, как я прячу в сумку сигареты.

— Я не курила, — на всякий случай предупреждаю я.

— Я так и поняла. У меня бывший мой курит, — и Карина с грустным лицом машет перед носом ладонью, показывая, что курильщиков по запаху можно узнать за версту. Указывает подбородком на Димку: — А Дима что сейчас делает?

— Распаковывает синопсис сценария, — выпрямившись, поясняю я, глядя на Карину чуть сверху вниз (я её повыше). Карина округляет глаза. — Ах да, прости, — спохватываюсь я, — если объяснить нормальным языком, то Дима сейчас занимается тем, что набрасывает поэпизодный план сценария, или, как мы говорим, пишет биты.

— Понятно, — неуверенно тянет Карина. — А фотографии музея ему зачем?

— А Дима продергивает их в сценарную канву, чтобы расставить акценты и понять, чего не хватает.

Карина, уважительно взглянув на Абгаряна, снова переводит любознательный взгляд на меня:

— А вы всегда вместе работаете?

Киваю:

— Да, почти всегда.

— А можно, я у тебя ещё кое-что спрошу?

В этот раз просто киваю.

— Я никогда не была в телецентре, — чуть смущенно признается Карина, — а мне… ну, мне бы очень хотелось узнать, как у вас всё устроено?

— Хочешь на экскурсию или просто поговорить? — невольно копируя стиль Сечина, приподнимаю брови, и Карина смеётся:

— Да, хочу на экскурсию, но сначала просто поговорить. И мой первый вопрос: а у вас действительно в массовку ток-шоу нанимают артистов?

— Нет, конечно. Где же мы столько денег на актеров найдем? — иронизирую я совсем уж в духе Сечина, но, не желая обидеть Карину, принимаюсь рассказывать ей о том, как пишется сценарий, как происходит набор на кастинг, как снимается передача — одним словом, все то, что вы от меня уже слышали. Карина вникает, кивает, забрасывает меня вопросами, пару раз вставляет весьма подходящие к случаю шутки, и в какой-то момент я ловлю себя на мысли о том, что по-человечески ей симпатизирую. «Наверное, я бы могла подружиться с ней», — разглядывая её, думаю я. Да, наверно, могла. Если б только не один человек — Сечин. Потому что надо быть Мисс Само Добродушие или, простите, Мисс Глупость, чтобы близко сойтись с той, кто является твоей потенциальной соперницей. То есть общаться, разговаривать и пить кофе с ней по моей логике можно, а вот дружить — нет, потому что дружба для меня всё-таки означает доверие. А я не готова доверять и довериться женщине, у которой могут быть свои планы на Сечина. Впрочем, есть ещё один важный момент, который никак не отпускает меня.


— Карина, скажи, пожалуйста, — ровным голосом начинаю я, — а это Арсен Павлович попросил тебя встретить нас?

— Нет. Если честно, то я сама вызвалась. — Увидев лёгкое недоумение в моих глазах, Карина фыркает. — Понимаешь, — принимается непринужденно объясняться она, — Арсен сегодня весь день на дежурстве в клинике. Но утром у него всегда обход с нашей ординатурой. Вот сразу после обхода он и сказал, что сегодня к нему приедут из телецентра, и поинтересовался, кто из нас сможет показать журналистам «Бакулевский»? Вызвались трое: два ординатора и я. Но ребят Арсен сразу отмел, потому что у них в четыре семинар по профилактике, а я осталась. Мне, откровенно говоря, было очень интересно увидеть живьём людей из «Останкино».

«А мне — пообщаться с тобой, потому что теперь я знаю, что он для тебя просто Арсен», — думаю я, и колючая, острая, едкая ревность серной кислотой начинает жечь меня изнутри. И хотя у меня по-прежнему нет прямых доказательств личных отношений Карины и Сечина, от этого моя ревность не становится менее болезненной. И мне нестерпимо хочется оцарапать Карину взглядом, словом, колкостью, но… Карина-то тут причем, спросите вы? Вот именно: ни причем. Никто не виноват, что у них с Сечиным отношения.

«Или — их все-таки нет? Тогда почему я так сильно ревную его? Ведь мне он не принадлежит… И вообще, — осеняет меня, — почему я постоянно за него всё додумываю и почему я не могу спокойно реагировать на него, как реагирую на Ритку, Димку, того же Игоря?» Но ответ настолько близок, прост и лежит на поверхности, что несложно понять, что случилось со мной: я увлеклась Сечиным.

К счастью, затянувшуюся паузу заполняет жизнерадостный вопль Димки.


— Всё готово! — голосом Колумба, увидевшего Америку с борта своего корабля, восклицает Абгарян, и Карина, переглянувшись со мной, смеется. — Я говорю, я с битами разобрался, — чуть обиженно поясняет Димка и, усевшись на стуле повыше, принимается раздраженно постукивать себя по колену «планшетником». — И единственное, чего мне пока не хватает до полного счастья, так это понимания, как выглядит ваш профильный телемедицинский центр, ну и самой операции на открытом сердце. Когда это можно посмотреть? — Димка прищуривается на Карину.

— Что, прямо сейчас? — ошарашенно моргает та.

— Да нет, могу дней на пять удовольствие растянуть, — ухмыляется Абгарян, а до меня доходит, что Димка решил основательно здесь прописаться, чтобы быть поближе к объекту своих сексуальных желаний.

— Дней на пять?! — ужасается Карина, и по её лицу скользит не то тень, не то мысль, а, скорей всего, обе сразу.

Явно что-то обдумывая, Карина разворачивается к витрине, поправляет в ухе сережку, долго — почти минуту — изучает в стекле отражение своего потрясающего лица и поворачивается к нам, причем её глаза начинают мерцать и искриться, как у волшебницы.

— А вообще-то, можно, — ни с того, ни с сего решительно заявляет она. — Но сегодня, к сожалению, побывать в телемедицинском центре у вас не получится, потому что там проходят профильные занятия. А вот насчет операции на сердце… Ну, здесь нужно поговорить с Арсеном, причем, сделать это можно прямо сейчас. У вас какие планы на семь?

— В смысле? — моргаю я от внезапности перехода и одновременно ловлю сердитый взгляд Абгаряна, в котором просьба, мольба, а до кучи ещё и угроза виртуально намять мне бока, если я сейчас, что называется, попробую соскочить.

— В том смысле, — безмятежно поясняет Карина, — что у нас есть одна традиция: каждый раз перед сессией Арсен собирает нашу ординатуру в кафе — оно, кстати, здесь неподалеку, — мотивируя это тем, что… — Карина фыркает, — после сессии многим будет не до веселья.

— Это почему? — с интересом встревает Димка.

— Почему? Да потому что после зачета у половины ординатуры будет «неуд» стоять1 — и Карина со знанием дела смеется.

«Ну да, а ты у него, конечно, круглая отличница», — едко думаю я, а вслух говорю:

— Спасибо, конечно, но Арсен Павлович нас в кафе не приглашал.

— А причем тут Арсен Павлович, если мы не снимаем «Успенское» и даже не арендуем там отдельный зал? — Карина удивленно приподнимает брови. — Вход туда свободный, а напитки… ну, — она небрежно пожимает плечами, — поскольку большинство у нас на машинах, то спиртное мы практически не заказываем. Но если вам просто так прийти туда неудобно, то давайте считать, что я вас туда пригласила. Могу же я, в конце-то концов, угостить бокалом вина понравившихся мне журналистов? — смеется Карина, пародируя фразу из какого-то старого фильма[18]. И, в общем, всё идет чудесно и хорошо, если б только в глазах Карины не прыгали чертенята.

«А девушка-то очень себе на уме», — думаю я. Впрочем, я, как известно, тоже давно не ангел. К тому же кафе «Успенское» я, как ни странно, знаю, вход туда действительно свободный, а мысль о том, что там я смогу окончательно разобраться с вопросом, какие отношения связывают Карину и Сечина, заставляет меня поставить три больших плюса против одного жирного минуса, так что я говорю:

— Ладно, спасибо, приглашение принимается.

При этих словах Димка, который смотрел на меня с немым ужасом в темных глазах, выдыхает со звуком спущенного шарика.

— Карина, мы тебя подвезем, — предлагаю я.

— А спиртное тогда за мой счет, — с чисто армянской щедростью добавляет Абгарян.

«Ну всё, — крутится в моей голове, — я — не я буду, если Димка не напоит в дрова половину Сечинской ординатуры».

— Идет, — не подозревая о том, какой градус армянских щедрот её ждет, Карина озабоченно глядит на часы. — Тогда, поскольку сейчас почти полседьмого, а сбор у нас назначен на семь, и Арсен опоздавших не любит, то нам лучше идти собираться. Вы как?

При этих словах Димка встает и принимается энергично запихивать мне в сумку «планшетник».

— Карина, — пользуясь тем, что он отвлёкся, решаю поинтересоваться я, — а может, тебе стоит сначала позвонить Арсену Павловичу и предупредить его о нашем появлении?

— Да ну, — легкомысленно надувает губы Карина. — Ты с ним знакома? — Киваю. — Ну вот, он тебя знает. И, кстати, он хорошо о тебе отзывался, так что, по-моему, он вам только обрадуется.

«Ага, представляю себе, как Сечин обрадуется», — думаю я, но что-то уже бьётся, трепещет и прорастает внутри меня, убивая всю мою злую иронию на корню, потому что… Да. Потому что мне приятны слова Карины.


В итоге, мы с Димкой спускаемся в вестибюль, где ожидаем Карину, которая, по ее словам, должна забежать в ординаторскую, чтобы забрать сумку и домой позвонить. Погоняв в голове кое-какие мысли, хочу всё-таки предупредить Димку.

— Абгарян, — медленно начинаю я, глядя на себя в зеркало и застегивая полушубок, — это, конечно, не мое дело, но ты с Кариной поосторожней.

— Она что, не совершеннолетняя? — пугается Димка и манерно закрывает ладонью лицо. Трясет головой. — Какой ужас! А я, представляешь, даже не догадался у неё паспорт спросить, — паясничает Димка.