Алика Смехова - А и Б сидели на трубе…

После общей исповеди Арина встретилась со священником и рассказала ему о себе и своей жизни. Отцу Владимиру уже было известно, что она оказалась в трудном положении и нуждается в духовной помощи. Выслушав ее, он сказал, что это испытание послано не за что-то, а для чего-то, она должна смирить гордыню и молиться о Борисе, о том, чтобы Бог дал ему здоровье ментальное и физическое, ибо он явно нездоровый душевно человек, ведь он отказался от своего ребенка и ведет войну против беременной женщины.

– Не исключено, что человек этот одержимый, – словно подтверждая ее мысли, сказал батюшка, – а мы, православные, не имеем права бросать вызов бесам. Для такого случая есть специальные люди, те, которые от бесов отчитывают. Обычному человеку, даже обычному священнику, это не по силам.

И еще отец Владимир сказал:

– Ты все решила правильно. Женщина искупает свои грехи рождением детей, а мужчина – благочестивой жизнью, и быть отцом означает не просто дать жизнь, но поддерживать своих детей, защищать их и о них заботиться. Может быть, эти страдания даны тебе для того, чтобы ты смогла принять его таким… или воплотить пережитое в своем творчестве.

Эта встреча дала ей покой и уверенность. По возвращении в Москву она стала регулярно ходить в храм, исповедоваться и причащаться. Еще Арина полюбила ездить к чудотворным иконам, навещать монастырь, где покоятся мощи блаженной Матроны. И всякий раз, приходя в храм, она писала записочки о здравии Бориса и молилась за их будущего ребенка. Особенно хорошо на душе становилось после молитв перед иконой преподобного Серафима Саровского, и она решила: если Борис после рождения сына так и не объявится и ей самой придется давать ему имя, она наречет его Серафимом.

Новая жизнь началась с еще одной неприятности: едва вернувшись из Вены, Арина узнала, что домработница Наташа, которую в свое время порекомендовали Толику знакомые, исчезла, прихватив немало вещей, денег, несколько купленных Борисом чемоданов и даже пару подаренных им часов. Не погнушалась она и взять детские вещи, «приданое», которое Арина собирала в ожидании рождения сына.

В милицию Арина заявлять не стала. Она даже с облегчением подумала, что это все-таки не самое страшное из того, что могло с ней случиться.

Между тем врачи сказали, что ее состояние их тревожит, и ей придется смириться с тем, что ребенок появится на свет чуть раньше срока.

– С мальчиками так бывает, – обнадежили ее в одной из московских клиник, куда она обратилась по рекомендации хорошей знакомой.

– А как же Вена? – спросила Полина.

– Видишь, не судьба. И денег собрать не успела…

– Давай я отвезу тебя в роддом. Ты когда собираешься?

– Врачи предлагают в понедельник или среду, но лечь нужно накануне.

– Понедельник лучше всего, искать не будут. В воскресенье появишься у отца в театре, а ночью я тебя отвезу.

Так и получилось. Глухой ночью Полина привезла ее в клинику, а утром Арина уже держала на руках аккуратно запеленутую маленькую копию Бориса – и принимала поздравления. Букетов было много, прислал цветы и милый Толик, и родители, и подруги, и заботливый Семен. Даже Арсений объявился – с извинениями и белыми розами.

– Они сильнее пахнут, – опустив ресницы, говорил он. – Мне хотелось, чтобы ты чувствовала себя как в цветнике.

– Спасибо, Ксюша, ты у меня золото, – радовалась его вниманию Арина.

– Почему так много цветов? – спохватившись, спрашивала она у медсестры. – Откуда стало известно, что я здесь?!

– А как же, – отвечала та, вкривь и вкось ставя цветы в вазы, – в газетах ведь написали!

Арине рассказывали о том, что персонал московских клиник за деньги поставляет прессе информацию о знаменитостях, но сама она никогда с этим не сталкивалась, и только теперь поняла, что это, должно быть, считается уже в порядке вещей.

Ближе к вечеру она получила эсэмэску от Жеребцова: «Поздравляю, у тебя завидное чувство юмора», – написал он. При чем тут чувство юмора, недоумевала Арина. Ей казалось, после их последней встречи он никогда уже больше не позвонит и не напишет. Увы, она ошибалась. Этому человеку все было нипочем.

От наркоза она отошла довольно быстро, и теперь наслаждалась своим счастьем. Рядом с ней сопел маленький человечек, удивительно похожий на Бориса. У него был золотистый чуб и длинные пальчики с совсем понарошечными ноготками. Арине казалось, что она хорошо помнит, каким был новорожденный Алеша, но теперь выяснилось, что все забывается, и она как будто сызнова открывала для себя это счастье, эту нежность, это чувство покоя и умиротворения.

Малыш мирно посапывал со сне, а она, любуясь им, думала: может, все-таки позвонить? Может, Борис жалеет о том, что все так получилось?.. Но не могла решиться, боялась его реакции, боялась, что ее сообщение вызовет у него новую волну агрессии. Вдруг он продолжит войну, теперь уже не только с ней, а еще и с этим крохой? И потом, он мог и сам узнать об этом, например, из газет – если бы захотел.

Днем начались визиты, приезжали родители, Полина, Татьяна, даже ненадолго забежал Толик, принес цветы и крошечные пинетки для пока еще безымянного мальчугана. Каждый раз, когда открывалась дверь палаты, она ждала, что увидит Бориса. Она знала: он обязательно придет, он не мог не прийти к своему сыну, к женщине, которая любит его и ждет.

Но чуда так и не произошло…

Три месяца она не пела. Это было какое-то удивительное время. Она кормила ребенка, гукала и смеялась с ним, обсуждала с Алешей его школьные новости, читала, много спала.

Недели две после выписки из роддома она ждала Бориса, чтобы вместе дать имя малышу. Но Борис не появился, и тогда Арина, как и решила прежде, назвала сына в честь преподобного Серафима Саровского. Крестил его отец Владимир, который как будто случайно приехал в те дни в Москву. В загсе, когда выписывали свидетельство о рождении, Арина попросила в графе «отец» оставить пустое место. В тот момент она не думала, как будет выглядеть метрика, в которой указана только мать. Но получив документ, расстроилась. После родов слезы все время были близко, и она долго училась с этим справляться.

Вокруг нее было много людей: одна приятельница подарила ребенку кроватку, Люда принесла приданое для младенца, много красивой дорогой одежды и игрушки. Она довольно часто теперь заезжала, каждый раз поражаясь сходству Серафима с отцом.

– Как похож на мою! – восклицала Люда, беря его на ручки. – А какой тяжелый!

Арина улыбалась: она заново открывала для себя счастье материнства. Ей многое теперь представлялось не таким, как прежде. Она уже не винила себя за развод с Толиком, понимая, что рано или поздно ей необходимо было это сделать, и была благодарна Борису, что родила второго ребенка, ведь сама она уже вряд ли бы на это решилась. Арина вдруг обнаружила, что научилась лучше понимать других людей, которые что-то пережили в жизни, и думать о вещах, которые прежде не занимали ее воображения. Она научилась постоянной внутренней работе, без которой оказывается, невозможно достойно проживать свою жизнь.

Учитель, с которым Арину познакомила Люда, проповедовал карма-йогу, и она слушала проповеди, медитировала, записывала под его диктовку мантры, читала книги, которые он ей давал. Учитель был очень строг. Она привыкла к тому, что ее все жалеют, и была поражена, когда он сказал ей: «Так ты страдаешь? А почему ты страдаешь? Принимай свою жизнь как она есть и стремись измениться к лучшему. Сильно печалиться и сильно радоваться нельзя, ко всему происходящему ты должна относиться отстраненно. Это карма, причина и следствие. Все, что происходит в жизни с человеком, и хорошее и плохое, это карма». Возможно, то, что Борис сейчас богат, объясняется заслугами прошлых жизней, а случившееся с ней связано с тем, что в прошлой жизни она была мужчиной и именно так обошлась с женщиной, а теперь должна отработать карму. Мы расплачиваемся за свои поступки, совершенные не только в этой, но и в прошлых жизнях, усвоила Арина. Все хорошее в жизни быстро заканчивается, если ты привык поступать дурно. Но если идешь духовным путем, соблюдаешь заповеди медитируешь, читаешь мантры, слушаешь наставления учителя, то есть занимаешься практиками, – непременно придешь к тому, что успокоишься, избавишься от страданий, а твои проблемы уже не будут такими болезненными.

Люда иногда упоминала, что собирается встретиться с Борисом.

– Мне надоело сочинять для дочки истории про папу. По-моему, им пора встретиться… Как ты говоришь? Он сказал, что делал ДНК?

– Да, сказал.

Арине передали, что как раз в те дни, когда она рожала, Борис устроил праздник на своей новой яхте, пригласив туда артистов, в том числе из ее театра, и ухлестывал за одной солисткой, а всем вокруг говорил, что ребенок у Шутовой не от него и что это подтвердил анализ ДНК.

– Я на днях с ним увижусь, могу спросить, почему он от анализа отказался, – предложила Люда.

– Не стоит… Ну если только к слову придется. В следующий свой визит Люда, уже уходя, будто вспомнив, сказала, что видела Бориса они вместе пообедали, и тот неплохо выглядит, шутит – впрочем, как всегда.

– Вы говорили о Серафиме? – не удержалась Арина.

– Знаешь, не получилось. Я сказала, что мы с тобой иногда встречаемся, он аж в лице переменился. Пришлось поскорее сменить тему…

Арину поразило сделанное ею в тот момент открытие: прежде ей казалось, что Люда сочувствует ей и действительно хочет помочь, а теперь она поняла, что подругу никто, кроме нее самой, не интересует. Может, она и права, ведь ей о своем ребенке нужно беспокоиться, что ей за дело до нас с Серафимом? Она вспомнила о «вице-мисс» и той женщине с двумя девочками и поняла, что не испытывает к ним неприязни. И к жене, с которой он до сих пор не разведен. Она даже иногда пыталась себе представить, как должно быть горько жене узнавать о новых подружках Бориса, которым столько лет, сколько их дочери.

Заявление, которого от нее потребовала через адвоката Гита, Арина категорически отказалась подписывать. Она все еще любила отца своего ребенка и, подпиши она заявление, это означало бы, что она как будто согласилась бы с мнением Борисова окружения о том, что она просто гулящая, которая родила неизвестно от кого да еще и попыталась на этом подзаработать. И потом, если бы Арина такую бумагу подписала, это стало бы предательством по отношению к сыну. У ее ребенка есть отец, и он имеет право когда-нибудь узнать об этом.

– Пусть что угодно со мной делают, я это не подпишу! – говорила Арина маме.

И мама молча кивала.

Адвокат понимал и поддерживал ее, хотя было очевидно, что отныне судебные тяжбы сильно растянутся во времени и будут безжалостно вытягивать из Арины и ее семьи последние силы и средства – у другой стороны и сил и средств было более чем достаточно.

Адвокат снова и снова пытался договориться о встрече с Гитой, объяснить ей позицию Арины и попытаться найти компромисс, но та отказывалась с ним говорить, а ее помощники сообщали: занята, не может подойти, на переговорах, в командировке…

Однажды утром маленький Серафим все никак не мог успокоиться, заходился в плаче. Арина кормила его, передавала няне, та укладывала в кроватку – и он тут же начинал истошно кричать. Арина негодовала:

– Как тебе не стыдно?! Ты сухой, чистый, тебя покормили, что тебе еще? – и ей казалось, что у этого крохи чуть ли не с рождения проявился тяжелый, капризный характер Бориса.

– Почему он плачет? Он заболел? – спросила Арина у приехавшего по вызову врача.

– Скажите, чем вы его кормите? – поинтересовалась врач. – Мне кажется, у него пустой желудок…

Отец как-то встретился в кулуарах с очень известным деятелем культуры. Они давно друг друга знали, и им было о чем поговорить. Александр Илларионович рассказал о бедах, которые обрушились на их семью, и тот человек вызвался ему помочь.

– Я хорошо знаю этих людей, – сказал он. – Хочешь, я поговорю с Борисом? Мне только важно знать, на что вы претендуете, почему они начали против вас эту войну. Вы хотите денег?

– О деньгах речи не идет, Арина не собирается ничего у него отсуживать. Но писать унизительное заявление, предавать своего ребенка она не будет. Он знает, что это его сын, а почему так себя ведет… Бог ему судья…

Через несколько дней Александр Илларионович приехал к Арине и сообщил ей, что уголовные дела против них прекращены, а иски отозваны.

– Как ему это удалось?! – поразилась Арина, думая об адвокате.

– Не ему, это сделал другой человек. Он просто поговорил с Борисом, напрямую спросил, зачем тот сводит счеты с беспомощной женщиной. Как ты думаешь, что Борис ответил?

– Не знаю… Мне трудно себе представить… – У Арины были глаза на мокром месте, и она пыталась это скрыть.

– Он признался, что и сам не понимает, мол, затмение нашло, бес попутал…