После того, как Бинг поторопился увлечь своего нового друга-адвоката под яркие огни Кэмптон-стрит, Бернард заторопился домой.

Иви стало смешно. Саша разошлась вовсю, и Бернард не знал, что делать. Его участие в разговоре теперь было сведено к минимуму: от него требовалось только кивать головой и говорить «В самом деле?», а Саша продолжала просвещать его в вопросах буддизма и китайского гороскопа и доказывать, что Иисус на самом деле был космическим путешественником.

Веки Бернарда отяжелели. Даже его непокорные волосы поникли. Пора было его выручать.

— Кончай, Саша. Отпусти человека спать.

Это было не очень-то деликатно, но эффективно. Бернард вежливо промямлил: «О нет, нет. Это так увлекательно», — и заспешил, пошатываясь, к дому.

— Спокойной ночи. Большое спасибо за приятный вечер.

— О, бедняжка. — Саша с сожалением покачала головой при виде его поспешно удаляющейся спины.

— Точно, бедняжка, — рассмеялась Иви. Бернард в допотопной потертой одежде, торопливо бегущий через гостиную с развязанными шнурками, действительно выглядел весьма комично.

— Как? Ты это тоже заметила? — хватая ртом воздух, выпалила Саша. — Боже, что же мне теперь делать? Неужели опять? Это ужасно.

— Что такое? О чем это ты?

Иви, вопреки всем правилам, которым обучали ее долгие годы в семействе Крамп, подняла скатерть за четыре угла, соединив их посередине, отчего стол очистился одним махом.

— Я ему понравилась. Я ему по-настоящему понравилась. — Саша улыбнулась с сожалением. — Мне придется как-то осторожно отказать ему.

Иви смотрела на нее во все глаза. В конце концов она проговорила:

— Да, так будет лучше.


В первую очередь Бинг закончил Ивину спальню. В ней все еще пахло краской, но с открытым окном было вполне сносно. Звуки, которые жителям Лондона кажутся привычными и успокаивающими, витали в спокойном воздухе: хлопали дверцы машин, любители вечерних прогулок пели и спорили, возвращаясь домой. Фотографии и афиши были перевешаны на посвежевшие стены, и с них везде улыбается Белл. Из коробок торчат скомканная одежда, книги, косметика, даже плюшевый медвежонок. Все раскидано по гладким доскам пола. Эта работа — на завтра, подумала Иви, опускаясь на высокую, довольно скрипучую, латунную кровать. Она дрожала. Старое стеганое одеяло, все в пионах, лежало свернутым на шкафу. Если встать на кровать, то можно дотянуться. Она так и сделала, и одеяло свалило ее на кровать своей мягкой тяжестью.

Иви зарылась в него; вдыхая слабый аромат лаванды, сирени, роз. Сладкий, поднимающий настроение, смешанный с пылью запах.

— Спокойной ночи, Белл, — прошептала она.

5

«Привет! Детки!» Фургон остановился ровно настолько, чтобы сбросить Иви, и с ревом покатил дальше.

— Ты просто дрянь, Саймон, — высказалась Иви на всю пустую улицу, хотя раньше за ней такой привычки не водилось.

Бинг спускался по лестнице дома номер восемнадцать.

— А вот и ты, мерзкий приставала, — сказала Иви; такой привычки за ней тоже раньше не водилось.

— Ты, конечно, хотела сказать: «А вот и ты! О, сексуальнейший и привлекательнейший, который всегда добивается успеха на сексуальном поприще, вместо того чтобы просто о нем мечтать!

— Как поживает мистер Снайл-младший? — поинтересовалась Иви.

— Довольно весело после восьмой «Пина Колады». До слез занудно — после десятой. Хорошо, что во время девятой я успел…

— Лучше бы я не спрашивала.

Иви пулей влетела в дверь прихожей.

— Да, между прочим, позвони своему агенту. Она сказала, что это срочно.

Иви была у телефона уже до того, как Бинг произнес последний слог. Как и все артисты, она ждала этих слов примерно так же, как ждет собака, пока ты открываешь консервы с ее обедом. Голодное желание — не маскируется, оно всепоглощающее и довольно отвратительное.

Нажимая на кнопки, Иви посмотрела на часы. Черт, шесть двадцать. После шести ни один доктор не охарактеризовал бы состояние Мередит как трезвое. «Только, пожалуйста, не читай мне снова лекцию по поводу моего имени», — молила Иви про себя, слушая гудки в трубке.

— «Дэ Винтер Ассошиэйтс». Добрый вечер.

Голос в трубке звучал прямо как на довоенной RADA[5].

— Мередит, это Иви.

— Иви?

— Да, Иви. Не вынуждай меня произносить мою фамилию.

— Я не знаю Иви. Пожалуйста, набирайте правильно номер.

— Мередит, это Иви Крамп. Ты просила меня перезвонить. Ты для меня что-то нашла?

— А как, черт подери, могу я что-то найти для актрисы с таким именем? Пора от него избавиться. Я хочу сказать, неужели ты действительно ощущаешь себя этой чертовой Крамп, дорогая? Вот, например, Рэдгрейв — это имя. Даже с именем Дэнч еще можно жить. Куда ни шло какое-нибудь типа Хейдз, но, дорогая моя, Крамп…

В словарь Мередит все эти острые словечки прочно вошли еще много лет назад, и она обильно снабжала ими свою речь, с кем бы ни разговаривала: будь то старушки, викарии или другие персоны с изнеженным слухом. Даже мамочка прекратила общение с Иви в тот вечер, когда Мередит за кулисами во время пробы повернулась и прокричала резким голосом: «Эта твоя маленькая сучка — просто суперактриса».

— Что ты хотела, Мередит? — спокойно спросила Иви.

— Бог его знает.

За этим последовал звон всяких женских побрякушек и шелест бумаги. Контора Мередит всегда была в таком виде, как будто грабители только что перевернули там все вверх дном, однако хозяйка объясняла, что всегда может отыскать то, что ей надо.

— Ну вот, все нашла. Прослушивание.

Иви подскочила.

— Правда? — прошептала она.

— Гмм… Да, это тебе не просто «сходи-посмотри». Для рекламы.

Иви присела.

— Хорошо.

«Сходи-посмотри» назывались приглашения на участие в массовках. Сотни актеров приглашались кастинг-директором для участия в одной, максимум двух ролях в рекламном ролике. Вам приходилось ждать довольно долго в комнате, битком набитой другими артистами, как нарочно собранными в одном месте, чтобы накалить обстановку. Если окружавшие ее девушки подбирались одна к одной красавицы, Иви сразу же осознавала, что ее шанс получить работу очень невелик, и то начинала приглаживать свои упрямые волосы как послушная девочка, то тянуть свою слишком короткую юбку на коленки, которые вдруг начинали казаться ей похожими на корявые корнеплоды. Если же соперницы оказывались слишком простенькими, она чувствовала себя униженной. За кого это принял ее этот кастинг-директор? За работницу с фабрики? Кроме всего прочего, всегда существовала опасность встретить в толпе знакомое лицо. «О, что ты тут делаешь?» — автоматически спрашивали они друг друга в таком случае, со страхом ожидая ответа. Каждый опасался, что работа другого окажется лучше твоей. Но Детский образовательный театр, насколько знала Иви, не мог оказаться лучше ни одной работы. Он был джокером в действующей колоде.

— С твоими «Привет! Детки!» я все уладила! Они дают тебе выходной! Как тебе это нравится? — вопрошала Мередит с искренностью королевы, спрашивающей размахивающих флажками девочек-скаутов, не зашла ли она слишком далеко.

— Это хороший опыт, — сказала Иви серьезно.

— Опыт хоть куда, почище аборта. Что, понаслаждаешься?

— Конечно.

— Когда театральный агент тебе что-то предлагает, не смотри ему в рот. Как бы скверно он ни выражался.

— Хорошо, хорошо.

За этим последовал оглушающий треск, как будто рухнула полка с картотекой.

— О черт! Этот идиот Барри поставил полку с картотекой прямо наверх. Убить его мало! Пока.

Иви рассмеялась. Что за неподражаемый образ! Этот Барри, ассистент театрального агентства, будучи старше Мередит, лицом походил на невинного школьника. А все это, судя по его же объяснениям, благодаря тому, что с самого 1963 года он ни разу не был трезвым. О его ошибках в конторе ходили легенды, и часто, заглянув туда на минутку, Иви обнаруживала, что Мередит, со сползшими очками и в съехавшем парике, пытается собрать с его костюма содержимое чайного подноса или старается вызволить его из запертого шкафа. Одной из причин, по которой Рождественские вечера «Дэ Винтер Ассошиэйтс» пользовались такой популярностью, было сумасшедшее желание каждого посмотреть, что Барри выкинет на этот раз. Любимый анекдот большинства клиентов был связан с эпизодом, когда Барри, в панталонах (причем не своих!) и в одном носке, рассказывал Шекспировские сонеты. Но Иви отдавала предпочтение Рождеству 1999-го, когда любимец публики пытался свести счеты с жизнью при помощи пустого стэплера.

Оглядевшись как следует, Иви решила, что их этаж выглядит помолодевшим. Гостиная теперь была наполовину белой. Она прошла в кухню. К сожалению, все еще бордовую. Мысль о тостах с сыром показалась ей неплохой, и она вступила в схватку с допотопным грилем. Он в конце концов сдался. На гриле красовался листок бумаги с надписью «ИЗВИНИСЬ ПЕРЕД КЭРОЛАЙН», выведенной Бингом небрежным почерком.

Повздыхав, Иви все-таки распрямила плечи. Это необходимо сделать. А что, если грубиянка захлопнет дверь у нее перед носом? «А я возьму с собой бутылку вина», — подумала она. Никто не захлопывает дверь перед бутылкой вина. Она вспомнила про Милли. Нужно ей тоже взять что-нибудь вкусненькое. Что же любят дети? Несмотря на существование двух племянников-близнецов, у Иви с детьми было очень мало общего. Она в отчаянии оглядела кухню. Кусочек сыра? Кусочек булочки? Ах! На столе остался любимый напиток Милли. Отлично!

— Кто там? — Голос за дверью квартиры «В» звучал ни на йоту менее агрессивно, чем вчера вечером.

— Иви. — Никакого ответа. — С мирным предложением.

Через пару стуков дверь приоткрылась на маленькую щелочку.

— Гммм… Опять это дурацкое вино. — Однако дверь открылась полностью.

Войти в квартиру «В» означало вступить в малышкино королевство. Игрушки ярких цветов разбросаны по всему полу, в ванной виднеется череда крошечных платьиц и колготок, сохнущих на веревке, и через все это со скоростью, которой никак невозможно ожидать от такого крошечного существа, на четвереньках мчится Милли.

— Правда она всегда смеется? — спросила Иви, присаживаясь возле нее на корточки и улыбаясь.

— Можно посмеяться, когда у тебя нет проблем, — парировала Кэролайн, проходя в крошечную кухню. — Кофе?

Иви была слегка разочарована оттого, что ей не предложили ее же собственного вина, но постаралась этого не показывать.

— Не может быть! — воскликнула Иви, оглядываясь вокруг. — Эта кухня как новенькая!

Аккуратненькие буфеты из светлого дерева, весь набор электроприборов и блестящая хромированная плита очень сильно отличались от примитивных кухонных принадлежностей нижнего этажа.

— Это все Белл. — Кэролайн была не из тех, кто перегружает вас информацией, однако она добавила: — Она считала, что для Милли хорошо, если у меня будет такая кухня…

А сама при этом обходилась старой. Устроившись на протертом диване посреди моря игрушечных рыб, Иви приступила к речи, которую она наспех приготовила, пока поднималась по лестнице.

— Я пришла извиниться за вчерашнюю грубость. Я немного перенервничала из-за всей этой ответственности за дом и за жильцов, которая внезапно на меня свалилась, и, наверно, из-за этого выпила лишнего. Если вам не хотелось выпить за Белл, это ваше личное дело. — Иви немного помолчала и затем добавила: — Щедрость Белл очень много для меня значит, и я знаю, как она заботилась о своих постояльцах. — В конце концов, проглотив подступавший к горлу комок, она произнесла: — Очень сожалею о происшедшем. Кэролайн, давай начнем все сначала?

Кэролайн смотрела куда-то в пространство — в излюбленной своей манере — и после громкого причмокивания произнесла:

— Что ж не начать? Давай.

Милли в это время вела серьезные деловые переговоры по игрушечному телефону. Она была просто прекрасна.

— Да. Она для меня — все.

Кэролайн тут же опустила глаза в кружку, обеспокоенная собственной чрезмерной откровенностью.

Иви, которой вся жизнь представлялась одним длинным сериалом, ужасно хотелось узнать, где же Миллин папа и почему Кэролайн воспитывала дочку без его участия, но из-за болезненной обидчивости Кэролайн приходилось довольствоваться безобидными общими вопросами. К сожалению, и они не встречали особого отклика.

— Откуда у тебя такой акцент? — спросила Иви и, почувствовав недовольство, поспешила с оправданиями: — Мне часто по работе приходится добиваться естественного акцента, поэтому я всегда проявляю интерес к подобным вещам.

— Из Бери.

Односложные ответы были коньком Кэролайн, даже при том, что «р» она произносила весьма специфически.