Её рука непроизвольно ложится на живот.

Чёрт. Я оказалась права, отчасти. Она сказала ему, что беременна, только я не думала, что это была правда. Она была беременна и потеряла ребёнка. Если бы я знала, то никогда не сказала бы ничего такого. Меня мутит от стыда и раскаяния.

– Постой, Эллисон. Я ничего ей не говорил!

Скотт бросается к Эллисон, но его рука повисает в воздухе, потому что она отстраняется. Он снова протягивает руку, на этот раз Эллисон застывает на месте, и Скотт обнимает её обеими руками, крепко прижимает к себе. Он наклоняется к её уху, но я не слышу, что он шепчет. Плечи Эллисон начинают дрожать, а я чувствую себя мерзавкой, подсматривающей в щёлку интимную сцену.

Я на цыпочках проскальзываю в свою комнату и закрываю дверь, стараясь сделать это бесшумно. Солнце ослепительно светит в обе стеклянные стены. Забравшись в кровать, я поджимаю колени и обхватываю себя руками. Ненавижу этот дом. Здесь слишком много окон. Огромных окон, от пола до потолка. Открытых. Прозрачных. Из-за них я чувствую себя… беззащитной.

Райан

Я стою в гараже, перед дверью в отцовский кабинет, и готовлюсь к предстоящему разговору. В левой руке крепко сжимаю документы на участие в литературном конкурсе. Собравшись с силами, дважды стучу в дверь, и отец приглашает меня войти.

В этой комнате всё, кроме рабочего кресла, сделано руками отца: хромированный стол и такой же стеллаж, стойка для принтера, большой чертёжный стол с пачкой проектов для нынешних клиентов. Отец собственноручно подстрелил двух оленей, головы которых украшают стену. Кондиционер работает на полную мощность, бумаги, лежащие на полу под ним, трепещут и шуршат.

Отец поддерживает свой кабинет в идеальном порядке, у него всё под контролем. Он взглядывает на меня и снова переводит глаза на инструкцию, лежащую перед ним. Галстук он уже снял, но остался в белой рабочей сорочке.

– Чем могу помочь, Райан?

Я сажусь на стул напротив него и подыскиваю слова. До отъезда Марка мне никогда не было трудно говорить с отцом. Слова лились сами собой. Но теперь они даются очень нелегко. Я опускаю глаза на бумаги, зажатые в моей руке. Это всё неправильно. С тех пор как Марк уехал, только написанные слова делают мою жизнь более-менее терпимой.

– Ты помнишь прошлогодний проект по литературе?

Отец непонимающе смотрит на меня и чешет затылок.

– Ты ещё огорчался из-за того, что он пришёлся как раз на весенний плей-офф, – подсказываю я.

Включается лампочка, отец кивает и снова утыкается в инструкцию.

– Кажется, ты писал о питчере, который восстал из мёртвых, или нечто в этом роде?

Вообще-то это был рассказ о питчере, который продал душу дьяволу за победу в сезоне, но я здесь не за тем, чтобы спорить.

– Учительница английского осталась недовольна? Слишком много крови?

Во рту вдруг становится сухо, я с усилием сглатываю.

– Нет. Я… м-м-м… я вышел в финал конкурса.

Это привлекает его внимание.

– Ты участвовал в литературном конкурсе?

– Нет. Миссис Роув представила работы всего класса на литературный конкурс штата. Это был конкурс для учащихся средней школы, за исключением выпускников. Летом комиссия прочитала все работы, и я вышел в финал.

Отец моргает, его улыбка задерживается, но в конце концов нехотя появляется.

– Поздравляю. Ты уже рассказал маме? Она всегда радуется твоим успехам в учёбе.

– Нет, сэр, ещё не рассказал. Я хотел сначала сказать тебе.

Я бы предпочёл сообщить им обоим сразу, но после отъезда Марка моих родителей очень редко можно было застать в комнате одновременно.

– Непременно расскажи ей, – улыбка исчезает, он отводит глаза. – Это её порадует.

– Обязательно, – я втягиваю в себя воздух. Ничего, я справлюсь. – Через несколько недель в Лексингтоне начнётся второй этап конкурса. Чтобы выиграть, я должен буду присутствовать там.

– Миссис Роув устроит поездку или же школа позволит тебе ехать самостоятельно?

– Это будет в субботу, поэтому я могу сам доехать.

– В субботу, – повторяет отец. – Миссис Роув огорчилась, когда ты сказал ей, что не сможешь? Если возникли какие-то сложности, то я сам с ней поговорю. Хотя я не понимаю, с чего бы ей расстраиваться. Отправят кого-нибудь другого.

Он откидывается на спинку стула, складывает руки на животе.

– Кстати, вчера я видел на твоей игре Скотта Риска. Он не мог задерживаться надолго, но он видел твой бросок, и могу сказать, что ты сумел произвести на него впечатление. Он упомянул о тренировочном лагере «Янкиз», который, возможно, будет организован осенью. Знаю, знаю, ты хочешь сказать: «Только не “Янкиз”», но с чего-то надо начинать. Когда ты хорошо себя зарекомендуешь, то сможешь сам выбирать команду.

Голова у меня идёт кругом. Скотт Риск приходил на мою игру. Это одновременно и грандиозно, и странно. Грандиозно, потому что Скотт знает многих нужных людей, в том числе агентов. Странно, потому что Бет, конечно же, нажаловалась на меня дяде.

Но это неважно. То есть важно, но не сейчас. Я пришёл сюда, чтобы поговорить о литературном конкурсе. О конкурсе, к которому мой отец никогда не относился всерьёз.

– Я думаю, мне стоит принять участие в конкурсе. Я могу сыграть в четверг и попрошу кого-нибудь из наших питчеров сыграть вместо меня в субботу.

Лоб отца собирается складками.

– Но зачем это? Все стоящие команды играют именно по субботам!

Я пожимаю плечами.

– Миссис Роув сказала, что на финал конкурса приедут рекрутеры из разных университетов и что финалисты получат стипендии. Я подумал, что по окончании школы смогу рассчитывать на какую-нибудь спортивную стипендию, а если добавить к ней стипендию, которую я выиграю в случае победы в конкурсе, то тебе не придётся много доплачивать за моё обучение.

Отец поднимает руку.

– Стоп, стоп. Помедленнее. Рекрутеры из университетов, стипендии. С каких пор тебя это интересует?

До разговора с миссис Роув вообще не интересовало.

– И ты, и Марк – вы учились в университете. Да, мы никогда это не обсуждали, но я подумал, что это неплохой шанс, и почему бы…

Лицо отца багровеет, следующие слова он не говорит, а выплёвывает в меня:

– Он – другое дело! В НФЛ нельзя попасть прямиком из школы. Поэтому ему пришлось сначала поступить в университет. Но ты можешь прямо из школы попасть в младшую лигу. Бог мой, Райан! Ты можешь попасть сразу в Главную лигу!

– Но Марк говорил…

– Никогда больше не произноси при мне его имя! Слышишь? Ты не будешь участвовать в конкурсе. Всё, закончили.

Нет, папа. Не закончили.

– Папа…

Он хватает со стола конверт и бросает мне.

– Полная оплата за машину, по двести долларов в месяц, чтобы ты мог ездить на игры и тренировки!

Конверт падает мне на колени, у меня перехватывает дыхание.

– Страховка, деньги на добавки, на форму, дорожные расходы, взносы в лигу…

– Отец… – я хочу его прервать, но он не останавливается.

– Бензин, отдельные занятия с тренером… Я содержал тебя целых семнадцать лет!

Гнев ударяет мне в голову.

– Я уже говорил, что пойду работать!

– Бейсбол – вот твоя работа!

Отец ударяет кулаком по столу, как судья, завершающий прения сторон в зале заседаний. Стопка бумаг, лежащая с краю, падает на пол.

Тишина. Мы смотрим друг на друга, не мигая, не шевелясь. Воздух сгущается от тяжёлого напряжения.

Отец опускает глаза на стол, делает глубокий вдох.

– Неужели ты хочешь бездарно потратить четыре года жизни на университет, вместо того чтобы выходить на поле и играть за деньги? Ты посмотри на Скотта Риска! Он пришёл из ниоткуда и, видишь, кем стал! А ты начинаешь не с нуля, Райан. У тебя такие возможности, каких у него никогда не было. Задумайся о том, что ты можешь сделать со своей жизнью.

Я с такой силой сжимаю в кулаке бумаги, что они хрустят. Разве это справедливо? Пусть речь идёт всего об одной игре, но разве я имею право плевать на то, ради чего мои родители столько трудились и стольким пожертвовали?

И потом, это же бейсбол! Бейсбол – это моя жизнь, мой выбор. О чём мы вообще спорим?

– Райан… – голос отца прерывается, он проводит рукой по лицу. – Райан… прости меня. Прости за то, что кричал на тебя, – он снова замолкает. – Это всё… проблемы на работе… проблемы с твоей матерью…

Мы с отцом никогда не ссорились. Наверное, это странно. Я знаю кучу парней, у которых большие сложности с отцами. Но только не у меня. Отец никогда не требовал, чтобы я был дома к определённому времени. Он считает, что у меня достаточно ответственности, чтобы самостоятельно решить, какие неприятности я хочу получить на свою задницу, и достаточно ума, чтобы найти выход из положения. С бейсболом он поддерживал меня на каждом шагу. Делал гораздо больше, чем другие родители. Он заботился обо мне и подстраховывал всю жизнь. И теперь… теперь он опять заботится обо мне.

Я несколько раз киваю, прежде чем заговорить, будто соглашаюсь с чем-то, сам не знаю, с чем. С чем угодно, лишь бы прекратить эту ссору.

– Да ладно. Это моя вина, – я сминаю бумаги в руке. – Ты прав. Это… – я поднимаю скомканные листы, – это пустяки. Ерунда какая-то.

Отец натянуто улыбается.

– Вот именно. А теперь иди расскажи маме. Она будет в восторге.

Я встаю, чтобы выйти, и стараюсь не обращать внимания на странную пустоту в груди.

– Райан, – говорит отец.

Стоя у двери, я оборачиваюсь к нему.

– Будь так добр, не рассказывай маме о финале конкурса. Она в последнее время вся на нервах.

– Конечно.

Какой смысл ей рассказывать? Мама всегда догадывается, когда я лукавлю, а я не хочу убедиться в том, что сказал отцу неправду.

Бет

На часах девять сорок пять, а Исайя приходит с работы в десять. У меня уже онемел палец, прижатый к кнопке быстрого набора номера. Солнце наконец-то село, в комнате темно. Я так и не вылезла из постели. Скотт ко мне не заходил. Как и Эллисон. Никто не пилил меня за школу, за скандал с Эллисон и даже не позвал ужинать.

Я дважды влипла. Теперь Скотт отправит маму в тюрьму. Наверное, он уже звонил в полицию. Знаете, что самое смешное в этом кошмаре? То, что я старалась. Я старалась – и облажалась. Представляете?

В десять я позвоню Исайе и попрошу его приехать за мной. Мы уедем к океану. Сбежим. Жаль, что я не смогу уговорить маму уехать с нами. Мы с Исайей могли бы забрать её до того, как это сделают копы.

Я поднимаю голову, волна надежды захлёстывает меня, перед глазами всё плывёт. Я смогу уговорить маму! Мы сбежим ото всех – вместе.

В дверь стучат. Я прячу телефон под покрывало.

– Да.

Скотт входит в комнату и включает свет. Сейчас на нём чёрная футболка и синие джинсы. Впервые за это время я вижу в нём что-то от того парня, который заботился обо мне, когда я была маленькой, и моё глупое сердце тут же откликается. Я слезаю с кровати. Я должна попросить у него прощения.

– Скотт…

Он обрывает меня, не поднимая глаз от ковра.

– Я не собираюсь выслушивать твои оправдания. Если ты ещё раз позволишь себе так разговаривать с Эллисон, ты об этом пожалеешь. Она моя жена, и я её люблю.

Я киваю, но Скотт этого не видит, потому что не смотрит на меня.

Он вынимает бумажник и швыряет на тумбочку визитную карточку. На ней имя и телефон маминого инспектора по надзору.

– Я разговаривал с ним сегодня вечером. Приятный мужик. Ты знаешь, что твоей матери грозит десять лет, если она не выдержит условный срок? Десять лет. И это без учёта того, что ей предъявят, если я расскажу полиции всё, что знаю. Выбор за тобой, Элизабет. Или ты живёшь здесь до тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать. Или же… От тебя зависит, сядет твоя мать в тюрьму или нет.

Облегчение с такой силой прокатывается по моему телу, что у меня подгибаются ноги. Он не отправил маму в тюрьму. По крайней мере, пока. Я всё ещё могу всё обстряпать. Мой мозг вскипает от множества задач. Я должна придумать, как добраться до Луисвилла, как уговорить маму бежать со мной, а потом нужно будет всё уладить с Исайей…

– Последний шанс, – прерывает мои размышления Скотт. – И на этот раз я хочу, чтобы всё было идеально.

Он снова хлопает ладонью по тумбочке, и последняя сигарета, которую я стрельнула, выкатывается из папки и падает прямо на пол. Вот чёрт.

Скотт наклоняется и рассматривает сигарету, прежде чем поднять её. Он ведёт себя так, будто это косяк, а не табак. Чёрт, чёрт. Как будто это шприц с героином.

– Дай я объясню.

Вообще-то нет. Но однажды я слышала, как Ной сказал так Эхо и тем самым выиграл время.

Скотт выпрямляется, и я вижу, что у него дрожат руки. У папы тоже тряслись руки.

– Прекрати врать! Я привёз тебя в свой дом, – он с усилием подбирает слова, и я понимаю, что он с трудом сдерживает ярость. Меня пугает то, что он на меня не смотрит. – Я дал тебе дом, а тебе не хватает совести даже попытаться следовать моим правилам.