Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

Дверная ручка поворачивается, и моё сердце начинает стучать как пулемёт. Он вернулся.

Мама до боли впивается в мою руку.

– В мою спальню!

Она тащит меня через всю квартиру и едва не падает, споткнувшись о груду разбитой мебели.

– Лезь в окно!

Желчь подкатывает к горлу, я начинаю дрожать.

– Нет. Я не уйду без тебя.

Оставить маму здесь – это всё равно что смотреть на песок, убегающий из песочных часов, будучи прикованной цепью к стене. В один прекрасный день Трент не сможет сдержаться, и дело кончится не просто синяками или переломами. Он её убьёт. Время, проведённое с Трентом, – наш смертельный враг.

– Скай! – орёт Трент, входя в квартиру. – Сколько раз тебе говорить, чтобы запирала дверь?

Мама крепко обнимает меня.

– Беги, детка, – шепчет она. – Беги, а через пару недель приезжай снова.

Она отрывает от окна картон, и я в ужасе отпрыгиваю назад, когда в образовавшийся проём просовывается рука.

– Давай её сюда.

Исайя всовывает голову внутрь и хватает меня обеими руками. Я перестаю дышать, вдруг понимая, что один из этих ребят собирается меня убить.

Я выбрасываю руку вперёд. С глухим стуком мяч отлетает от оранжевой коробки, примотанной к чёрной брезентовой сумке, служащей нам мишенью. Сегодня я никак не могу сосредоточиться как следует. Бросать мяч – это главное. Если Логан говорит «в корзину» – бросаю в корзину. Если он командует «за пределы» – бросаю за пределы. Если просит прямо в мишень – я должен сделать и это, без вопросов.

Но я всё думаю о Бет. Она выглядела такой невыносимо маленькой и потерянной, что мне захотелось обнять её и загородить от всего мира. Никогда не думал, что смогу испытать нечто подобное по отношению к Скейтерше. Ладно, за ужином выясню, что с ней такое. Я сыт по горло играми в молчанку.

Я вращаю плечом, пытаясь почувствовать мышцы, но ничего не выходит. Битый час я швырял мяч, а мышцы в руке дряблые, как желе.

Зал у нас совсем простой: обычный ангар с покрытием из искусственной травы и кондиционером на потолке. Кондиционер уныло жужжит над головой, каждые несколько секунд раздаётся удар биты по мячу.

Джон, мой тренер, отодвигает ограждение.

– Отлично, но ты по-прежнему бросаешь мяч только рукой. Не забывай, мощь и вектор броска должны идти от всего тела, от ног! Как рука?

Устала. Бет, наверное, здесь не понравилось. Унылый ангар, набитый парнями, которые отбивают мячи в сетки или забрасывают в сумки. Какая-то часть меня испытывает досаду. Она даже не зашла посмотреть!

– Могу бросить ещё пару раз, если хотите.

– Ты даёшь отдых руке, как мы договорились?

– Да, сэр.

Правда, не слишком усердствую. Сейчас я точно знаю, где находится вращательная манжета моего плеча: примерно в двух дюймах книзу от верхушки плеча, там, где болит.

– Давай на этом закончим.

Я катаю мяч в руке. Бет не единственное, что отвлекало меня во время тренировки, и, как бы я ни гнал от себя эти мысли, они всё равно возвращаются.

– Можно задать вопрос?

– Валяй.

– Если бы вы могли выбирать между тем, чтобы играть в бейсбол за команду университета, или тем, чтобы сразу после школы уйти в профессионалы, то что бы вы выбрали?

Джон скребёт щёку, глядя на меня со смесью удивления и растерянности.

– Ты хочешь поступать в университет?

Я не знаю.

– Так что бы вы сделали, будь у вас выбор?

– У меня не было выбора. Играть в бейсбол за университет было моей единственной возможностью.

– Но если бы?

– Пошёл бы в профессионалы.

Я с размаху шлёпаю перчаткой по мячу. Вот и ответ! О чём я только думаю? Все эти разговоры об университете и литературном конкурсе только отвлекают меня от главного!

– Спасибо.

– Вопрос не в том, что сделал бы я. Вопрос в том, чего хочешь ты.

Исайя крепко обхватывает меня за пояс и вытаскивает из окна. Взгляд блёклых голубых маминых глаз разрывает мне сердце. Она в последний раз провожает меня взглядом, потом захлопывает окно и ставит на место кусок картона.

– Нет!

Я бросила её. Опять.

Исайя ещё крепче сжимает руки, и чем больше я брыкаюсь, пытаясь снова вскарабкаться на подоконник, тем сильнее он тащит меня прочь. У меня разбивается сердце, по-настоящему. Иного и быть не может, потом что боль в груди такая, будто меня насквозь проткнули осколком стекла.

Я обвиваю ногами ноги Исайи. Он крепко обхватывает меня за бёдра, потом легко приподнимает и несёт прочь от моей мамы. Я пытаюсь встать на землю, я пинаю его ногами, молочу коленками.

– Исайя! Отпусти! Там Трент! Он её убьёт!

– Идём отсюда, – орёт он мне на ухо.

– Ты меня слышишь?

Наверное, нет. Мой Исайя никогда не бросит меня умирать, а значит, он не может бросить в беде мою маму! Единственного человека, который мне нужен.

– Да.

Он крепче прижимает меня, и я не могу ему противостоять. Нет! Я отвожу назад локти и обеими ладонями бью его в грудь. Моё сердце содрогается от боли при звуке удара. Я ударила Исайю, ударила своего лучшего друга.

И я сделаю это снова, если он меня не отпустит.

– Ненавижу тебя!

– Вот и славно, – отвечает Исайя.

Его ноздри раздуваются, он слегка встряхивает мои бёдра.

– Значит, я не буду терзаться угрызениями совести, когда переброшу тебя через плечо и отнесу в нашу чёртову машину.

Мои ладони, всё ещё горящие от недавнего удара, прижимаются к его груди. Его сердце колотится как ненормальное, в глазах опять появляется знакомый безумный блеск. Он не шутит. Он сделает так, как сказал.

Как и я.

– Я никуда не уйду без неё!

– Сядь в машину, пока я не затолкал тебя туда силой.

Его руки напрягаются. Это предупреждение. Угроза. Лёгкие у меня сжимаются, я не могу вздохнуть. Не могу думать.

– Он её бьёт!

Я говорю так, будто это тайна. Потому что так оно и есть. Это моя тайна. Мой секрет от всего мира. Секрет, за которым прячется мой самый страшный секрет: Трент и меня бьёт. Исайя об этом уже знает, но слова значат совсем другое. Я произнесла это вслух. Значит, сделала настоящим. Значит, попросила его спасти меня. Попросила спасти её.

Исайя наклоняется, его лицо оказывается невыносимо близко от моего.

– Он больше никогда тебя пальцем не тронет.

У меня перехватывает горло, голос превращается в тоненький писк.

– Я бы согласилась, если бы это спасло её!

Дрожь пробегает по его телу, он разжимает руки, отпускает меня. Мой друг Исайя превращается в кирпичную стену. Он широко расставляет ноги и складывает руки на груди, молчаливо бросая мне вызов.

Я делаю шаг в сторону. Исайя делает шаг вместе со мной. Шагаю в другую. Он – тоже; как зеркало.

– В машину, Бет. Живо.

– Уйди с дороги!

Он не двигается с места, и тогда я превращаюсь в кошку, запертую в коробке. Я бросаюсь на него, царапаю ногтями его грудь. Толкаю. Бью. Визжу. Ору. Матерюсь. Потом просто молочу его кулаками, снова, снова и снова.

Раздавленная. Злая. Преданная.

Но вот его руки пробиваются сквозь град моих ударов, тёплые ладони ложатся на мои щёки. Он вытирает моё мокрое лицо. Понятия не имею, откуда взялась вся эта влага. Я отшвыриваю его руки.

– Если бы ты был моим другом… Если бы тебе было не всё равно… ты бы мне помог!

– Чёрт тебя побери, Бет! Я делаю это потому, что люблю тебя!

Моё сердце делает один удар и замирает, потому что весь мир вокруг вдруг делается пугающе неподвижным. Я вижу по его глазам, что он сказал правду. Я трясу головой.

– Как друга, – беспомощно шепчу я. – Ты любишь меня как друга!

Мы смотрим друг на друга. Наши груди судорожно вздымаются и опадают.

– Скажи, Исайя. Скажи, что любишь меня как друга!

Он молчит, и я чувствую, что у меня сейчас взорвётся мозг.

– Скажи!

Я не желаю иметь с этим дело. У меня нет на это времени. Я обхожу его кругом.

– Ладно, сейчас я её приведу.

– Хрена с два, – шипит он и наклоняется.

Его плечо вдруг оказывается под моей талией, а в следующую секунду моя голова уже болтается за его спиной, а ноги отчаянно молотят воздух. Захлёбываясь визгом, я смотрю сквозь застилающий глаза туман, как он всё дальше и дальше уносит меня от мамы.

Дверь машины с грохотом распахивается. Исайя спускает меня с плеча, пригибает мне голову и, пользуясь тем, что он больше и сильнее, заталкивает меня на заднее сиденье, не давая выскочить обратно. Дверь захлопывается, Исайя мёртвой хваткой держит меня за руку. Я рывком поворачиваю голову влево. Вторая дверь! Заперта. Я выкручиваю руку, пытаясь освободиться и распахнуть вторую дверь, но Исайя лишь крепче сжимает пальцы.

Машина сдаёт назад, двигатель с рёвом оживает.

– Ты вообще, твою мать, что-нибудь соображаешь, Бет?

У меня выкатываются глаза. Ной оборачивается ко мне, не снимая руку с руля. Он и не думает дожидаться моего ответа.

– Исайя всё время говорил, что ты вернёшься за своей матерью, но я думал, у тебя хватит ума держаться отсюда подальше. Чёрт побери, хорошо, что мы знаем тебя как облупленную! Думаешь, мы забыли, что ты всегда заглядываешь в этот вонючий бар перед тем, как идти к матери? Кстати, Исайя, напомни мне заплатить Дэнни вдвое за то, что он сразу позвонил нам.

Дэнни. Вонючий предатель. Значит, это он стукнул Исайе и Ною о том, что я приехала за мамой.

– Как ты добралась до Луисвилла? – интересуется Исайя зловеще бесстрастным голосом.

– Пошёл ты!

Он сказал, что любит меня. Я покрываюсь холодным потом, меня бьёт дрожь. Мой лучший друг только что сказал, что любит меня. Мама. Он заставил меня бросить маму.

– Ты уговорила этого придурка Райана, который портит тебе жизнь, подбросить тебя сюда?

Я кошусь на Исайю, он негромко матерится. Я злобно дёргаю руку.

– Отпусти меня на хрен!

Гнев вспыхивает в глазах Исайи, и, будь это не он, я бы испугалась. Исайя тоже умеет злиться тихо. Он держит свой гнев под контролем. Но если давить достаточно долго и достаточно настойчиво, такой гнев может вырваться на свободу.

– Отпущу, когда увижу, что ты опомнилась и перестала вести себя как полоумная идиотка. Сегодня ты едва не погубила себя. Трент вот уже несколько недель похваляется в баре, что он вырвет тебе руки и ноги, если увидит ещё раз. Через неделю после того, как ты переехала в Гровтон, к нему на квартиру нагрянули копы, и Трент считает, что в этом виновата ты. Он предпочитает не думать о том, сколько у него врагов вокруг.

В голове у меня что-то громко щёлкает, всё тело дёргается, как от удара током. Мы с Исайей разговаривали каждый вечер, но он ни разу не упомянул об этих слухах. Узнай я раньше, я бы действовала быстрее. Если Трент винит во всём меня, значит, он винит и маму, а он и так повадился избивать её без всякого повода. Исайя увёз меня от мамы, он бросил её наедине с этим ублюдком!

Рука Исайи продолжает крепко сжимать моё запястье, но я не хочу, чтобы этот вероломный иуда ко мне прикасался! Я рывком подтягиваю колени к груди и с визгом молочу Исайю ногами.

– Отпусти! Меня! Не! Прикасайся!

Он выпускает меня, чтобы отстранить от себя мои ноги.

– Да что с тобой такое?

– Ты бросил её там умирать!

Исайя в бешенстве бьёт кулаком по спинке кресла Ноя и обессиленно откидывается на сиденье. Его голова запрокидывается назад, он закрывает глаза и надавливает себе на веки большим и указательным пальцами.

Когда в радиоприёмнике раздаются громкие резкие звуки Nine Inch Nails, я забиваюсь в угол и подтягиваю колени к груди. Эти песни разрывают мне сердце. Эти стихи навсегда встроены в мою душу, потому что в них говорится о людях, которых ты любишь, а потом… потом они уходят.

Исайя увёз меня от мамы, он не помог мне спасти её… Он сказал, что любит меня. То, что я считала самой лучшей, самой крепкой дружбой в своей жизни, превратилось в лист, засыхающий на увядшей ветке.

Как и всё в этой жизни.

Через десять минут я выхожу из зала и обнаруживаю, что она сбежала.

Пока я стоял посреди парковки, сходя с ума и гадая, что же мне теперь делать, Бет оттягивалась со своими приятелями. Я паниковал, я боялся, я не мог решить, куда звонить: Скотту, в полицию или своему отцу. Я думал о том, как будет горевать Скотт, как рассердится отец, узнав, что я умудрился потерять племянницу нашей городской знаменитости.

Но сильнее всего я беспокоился за Бет. Я приходил в ужас при одной мысли о том, что её могли похитить. Я молил Бога, чтобы её не обидели и не напугали.

А теперь я чувствую себя круглым дураком.

Несколько минут назад они прикатили на парковку, и теперь Бет ругается с тем татуированным панком, с которым я её видел раньше. Я не смею пошевелиться, чтобы не дай бог не сорваться и не вырвать у Бет все её чёрные волосы. Привалившись к своему джипу, я молча наблюдаю за тем, как Бет и татуированный продолжают свой жаркий спор.