Кэти МакГэрри - А тебе слабо?

– А мама?

Он отвечает не сразу. Вместо ответа он долго смотрит на шрам, белеющий на его левой руке, – след ножа, которым дедушка порезал его, когда Скотт был ребёнком.

– Это не моя ответственность, да и не твоя тоже.

– Нет! Вот в этом ты ошибаешься! Мама – моя ответственность. Это я виновата, что она несчастна.

– Ты заблуждаешься.

– Неважно! Я вот тут подумала… Ты не мог бы дать ей немного денег? Мы бы положили её в какой-нибудь реабилитационный центр, а когда её там почистят, мы бы перевели её в место получше. Мама раньше работала, мы нашли бы ей какую-нибудь работу. Она так долго жила в нищете, Скотт! Я знаю, она держится за этого Трента только потому, что у него водятся деньги. Я знаю, если ты ей поможешь, она сможет выкарабкаться.

– Я не могу.

Моя голова откидывается назад, как будто он меня ударил.

– Что значит – не можешь?

Я же сделала это! Я попросила его о помощи. Я доверилась ему, а он швыряет моё доверие мне же в лицо?

– Я дал Эллисон и себе много разных обещаний, когда мы переехали в Гровтон и, самое главное, когда я вернул тебя в свою жизнь. Твоя мать – это черта, которую я не могу пересечь.

Нет. Нет, нет, нет. НЕТ! Не так мы должны были разговаривать!

– Но ты должен!

Комната вдруг начинает давить на меня, я вскакиваю. Мне нужно выйти отсюда. Но всюду, куда ни повернись, здесь или окно, или проход в другую комнату. Неужели в этом огромном грёбаном доме вообще нет двери наружу?

– Элизабет, – медленно говорит Скотт, – может быть, ты сядешь?

– Ты должен ей помочь! (Потому что я этого сделать не могу и схожу с ума от этой мысли.) Отправь её в реабилитационный центр! Помоги ей избавиться от зависимости. Она сразу станет другой, вот увидишь. Ты просто не понимаешь. У неё никогда в жизни не было шанса. У нас с ней никогда ничего не было. Нам никто никогда не помогал.

– Я посылал ей деньги, – негромко говорит Скотт.

В моей голове раздаётся оглушительный гул, я застываю на полпути. Я стою на кухне, но понятия не имею, как я здесь очутилась.

– Что ты сказал?

Скотт подходит к кухонному острову.

– Каждый месяц я присылал твоей матери деньги. Я открыл банковский счёт на её имя, и каждый месяц она снимала с него всё до цента. Мне не хватало мужества позвонить тебе, но хватало сполна, чтобы платить за свои ошибки. Несколько месяцев назад Эллисон узнала об этом счёте и решила, что у меня связь на стороне. Я привёз её сюда, в Гровтон, чтобы доказать, что не вру насчёт тебя и твоей матери, но мне совсем не понравилось то, что я здесь узнал. Мы остались, но я дал Эллисон слово, что прекращу переводить твоей матери деньги. Было ясно, что мои деньги не идут на пользу ни ей, ни тебе.

– Ты врёшь! – ору я и с силой ударяю рукой по столешнице. – Ты врёшь, твою мать!

Он врёт, врёт, он не может не врать!

– Если хочешь, я могу показать тебе выписку со счёта.

Я не могу дышать. Не могу… не могу дышать. Не могу.

– Элизабет, – говорит Скотт, – сядь.

Я пытаюсь вздохнуть, но не могу. Вцепившись в край стойки, я складываюсь пополам, пытаясь сделать хоть глоток воздуха. Скотт говорит неправду. Это не может быть правдой. Мама никогда не поступила бы так со мной. Никогда. Почему я не могу, блин, дышать?

– Элизабет!

Скотт отбрасывает стоящий между нами табурет и подхватывает меня, когда я оседаю на пол. Он сидит рядом со мной, я роняю голову на руки.

– Просто дыши, – приказывает Скотт.

Мои вдохи похожи на хрипы, я чувствую, как мой разум раскалывается пополам.

– Всё нормально, – говорит Скотт.

Но нет. Всё совсем не нормально.

Бет не пришла прошлой ночью. Что ж, это понятно. Мои родители вернулись в Гровтон, к тому же Бет весь день и вечер провела в больнице, ей нужно отдохнуть. И всё-таки я надеялся, что она придёт. В субботу я видел её всего несколько секунд, да и то под бдительным оком Скотта. Она выглядела разбитой. Мне нужно поговорить с ней, мне нужно сказать ей, что я её люблю, и услышать это в ответ.

Ничего, я перехвачу её до начала уроков и целый день буду из кожи вон лезть, чтобы она улыбнулась. Лейси, Крис и Логан тоже помогут. Вчетвером мы сумеем её растормошить!

Я открываю холодильник, беру бутылочку «гаторейда», хватаю со столешницы ключи от машины и отступаю в сторону, чтобы не столкнуться с мамой.

– Извини. Увидимся на игре.

Там же я официально представлю Бет своим родителям. Я же знаю, что они ни за что не закатят сцену на публике.

– Ещё рано. Сядь, – мама проходит мимо меня.

Она с утра при полном параде. Нарядные брюки. Пуловер в тон. Жемчуг. Сегодня у неё обед в клубе. Отец выходит на кухню из столовой, на маму он даже не смотрит. Предполагалось, что неделя отпуска сможет спасти их брак. Вчера ночью мои родители спали в разных комнатах.

Ключи звякают у меня в кулаке.

– У меня кое-какие дела перед уроками. Может, потом поговорим?

Вместо ответа мама садится за стол и жестом показывает мне на свободный стул. Я с вызовом прислоняюсь к дверному косяку.

– Хорошо, – мама разжимает правую руку, и пачка презервативов, раскрывшись, как гармошка, падает на стол. – Не изволишь объяснить?

Ключи больно впиваются в мою руку, когда я пытаюсь сдержать гнев.

– Ты обыскиваешь мою комнату?

– Мы – твои родители. Мы имеем право знать.

Я смотрю на отца, который спокойно разглядывает меня из противоположного угла кухни. К панике примешиваются тошнота и всплеск адреналина, но будь я проклят, если позволю им увидеть это на моём лице. Как много они уже знают? Они уже нашли диплом победителя конкурса? Они рылись в моём компьютере? Они нашли мои рассказы? Точно так же они повели себя с Марком, когда он в первый раз приехал из университета на каникулы. После этого он сказал им, что он гей.

– Я их пересчитала, – продолжает мама. – Одного не хватает.

Я никогда в жизни не испытывал ненависти к маме, но сейчас… сейчас – да.

– Что тебе надо?

– Кто эта девушка?

– Я тебе не скажу.

Только не сейчас, когда мама осквернит Бет, превратив её всего лишь в девушку, с которой мне понадобился презерватив. Мама может самые прекрасные вещи сделать грязью одним своим прикосновением.

– Это была девушка? – интересуется отец.

Я ещё сильнее стискиваю в руке бутылку «гаторейда».

– Что ты такое говоришь?

Отец напрягается и отходит от двери. Мама вскакивает со своего стула и бросается между мной и отцом.

– Вчера, во время ужина, до нас с твоим отцом дошли кое-какие слухи. Я была уверена, что это неправда, потому что ты никогда не нарушил бы наш запрет. Я хотела поговорить с тобой об этом ещё вчера, но тебя не было дома. Поэтому мне пришлось разбираться самостоятельно.

– Ты могла дождаться меня, мама, а не рыться в моих вещах.

– Ты встречаешься с Бет Риск? – спрашивает она.

– Или ты с ней только развлекаешься? – уточняет отец.

Мама вихрем оборачивается.

– Эндрю!

– А что такого? С одними девушками встречаются, с другими спят. Так делают все парни.

– Я в курсе твоего поведения в школе! – шипит мама. – Но мой сын не такой, он не будет на людях встречаться с одной девушкой, а тайком спать с другой! Гвен заслуживает лучшего. Я тоже заслуживала лучшего!

– Прекратите!

Как же я устал от их ссор.

– Это была всего одна ночь, Мириам! – орёт отец. – Двадцать пять лет назад!

Я швыряю бутылку «гаторейда» через всю кухню. Стекло со звоном разбивается о китайский буфет, мама в ужасе закрывает голову руками.

– Вы вообще слышите себя? Вы слышите, что вы говорите? Вы хоть раз в жизни потрудились выслушать Марка? Вы меня слышите? Я не встречаюсь с Гвен, и не впутывайте сюда Бет!

– Райан! – ревёт отец, а мать вскидывает руки, чтобы заставить его замолчать.

– Райан, – тихо и медленно говорит она. Её руки снова теребят жемчужное ожерелье. – Райан, Бет Риск не та, за кого ты её принимаешь. Гвен очень тревожится из-за того, что ты продолжаешь с ней встречаться, несмотря на наш строжайший запрет, поэтому была вынуждена обратиться к своим родителям… снова.

Я еле слышно проклинаю Гвен. Она просто не понимает, что натворила!

– Не сердись на Гвен, – продолжает мама. – Она переживает за тебя и поступила совершенно правильно. Видишь ли, отец Гвен знает всю правду о Бет Риск. Она не переехала в Нью-Йорк вместе со Скоттом, как все мы думали. Все эти годы она жила не со своим дядей. Её отец попал в тюрьму, а её мать вместе с ней переехала в Луисвилл. Мать Гвен знакома с сотрудницей из администрации школы, в которой Бет училась в Луисвилле. Мне горько это говорить, Райан, но некоторым детям на роду написано стать копией своих родителей. Бет – наркоманка. Она была под арестом, а её репутация в старой школе…

Я больше не желаю ничего слышать.

– Гвен об этом знает?

Потому что раньше она этого не знала. Иначе она выложила бы мне все эти ценные сведения, чтобы заставить порвать с Бет.

– Конечно. Её родители при ней рассказывали нам об этом.

Сжимая в кулаке ключи, я поворачиваюсь к маме спиной.

– Райан! – кричит она из кухни. – Райан, вернись!

Слишком поздно. Я бегу в гараж, завожу джип и вылетаю с подъездной дорожки. Если Гвен знает, значит, она расскажет всей школе.

Скотт подъезжает к входу в школу и ставит машину на парковку. Мы приехали рано. За завтраком мы почти не разговаривали. Я ничего не ела. Скотт – тоже.

– Ты уверена, что хочешь сегодня пойти в школу? – в десятый раз спрашивает он. – Я не возражаю, если ты проведёшь денёк дома. Мы с Эллисон слышали, как ты ходишь внизу, я знаю, что ты почти не спала последние несколько ночей. Эллисон беспокоится за тебя, и я – тоже.

Я слишком устала, чтобы закатить глаза в ответ на его откровенную ложь по поводу Эллисон. Тревожится она за меня, как же! Сегодня мы с мамой должны были уехать. Я собиралась пропустить школу и на такси доехать до Луисвилла. После этого мы с мамой должны были сбежать. Я чувствую себя так, будто внутри у меня всё избито, растоптано и растерзано. Как будто Трент добрался до меня. Но страшнее всего спазм в лёгких, ощущение, что я тону.

Я дотрагиваюсь до ленточки на своём запястье.

– Нет, я хочу пойти в школу.

Мне нужно увидеть Райана. Он сказал, что у меня здесь есть корни. Мне нужно услышать, как он скажет это ещё раз. Мне нужно посмеяться вместе с Лейси. Я хочу улыбаться, слушая, как Крис и Логан подкалывают друг друга. Я хочу убедиться, что не совершаю самую страшную ошибку в своей жизни, бросая маму.

Мой рюкзак лежит на полу под сиденьем, а учебник естествознания я прижимаю к груди. Я хорошо учусь по естествознанию. Нет, правда. И учительница меня любит. Вместо того чтобы заорать, когда однажды во время ответа у меня случайно вырвалось крепкое словцо, она только рассмеялась и подмигнула мне. А после урока оставила меня в классе и попросила следить за моим грёбаным языком. Я получила четвёрку за последний доклад, а на прошлой неделе учительница сказала, что я близка к пятёрке. Я, Бет Риск, могу получить пятёрку!

– Я вообще не хотел рассказывать тебе про деньги.

Я качаю головой, и Скотт умолкает. Лучше об этом даже не думать. Слишком больно. Я пытаюсь отогнать мысли о маме, о деньгах и о том, что я бросаю маму наедине с Трентом. Лучше я буду думать о Лейси. Она называет меня своей лучшей подругой и пригласила прийти к ней в гости с ночёвкой на следующей неделе. С восьми лет, с тех пор как я уехала из Гровтона, я больше ни разу не ночевала у подруги. И подруг у меня тоже не было. Лейси сказала, что мы будем смотреть кино и есть мороженое. Теперь у меня есть лучший друг – подруга.

– Ты плохо выглядишь, малыш.

Вчера я ударила Трента, значит, он опять изобьёт маму. Я хриплю, пытаясь вздохнуть. Как я могу так поступить? Как я могу её бросить?

– Мама давала мне слово, что никогда не сядет на героин.

– Мне жаль, – обыденно говорит Скотт.

Как будто он разговаривает с ребёнком, который наконец понял, что Санта Клауса и пасхального зайца не существует. Ему, конечно, жаль, что сказки кончились, но в то же время он рад, что дитя вступает в реальный мир.

Мама не сможет дать отпор Тренту, когда он опять начнёт её избивать. Мне нужно ехать в Луисвилл.

– Отец ширялся героином. И торговал им.

Скотт резко выключает двигатель.

– Я не знал.

Я бросаю родную мать, хотя я всем ей обязана. Она никогда меня не бросала.

– Он был незлой, когда кололся. Чаще всего просто спал. Я боялась шприцев. Мама очень нервничала, когда я играла рядом с ними.

– И что случилось потом?

Почему мама сама ему не рассказала? Или Ширли? Почему это должна делать я?

– Отец меня не хотел.

– Твой отец был слишком молод. Он сам не знал, чего хочет. Ты ни при чём.