– Вы не любите маленьких людей, – хихикнула вторая.

– Это те самые маленькие люди, которые не дадут вам спокойно вечером дойти от станции метро до дому. Заметьте, это не герои великой русской литературы XIX века, а герои современной передачи «Криминальная хроника». – Она обернулась к Нине с Гришей: – Нельзя ли потише? Вы здесь не одни, молодые люди! – И злобно прошипела своей подружке: – Натуральное быдло.

И без того заведенная Нина в два прыжка оказалась у столика дам. И, подбоченясь, пошла в наступление:

– Я тебе сейчас весь парик ощипаю! Думаешь, если у тебя норковый берет, ты культурная? У нас в городе одна сумасшедшая в таком берете ходила. Вот клянусь, точно такой же! И весь в дырках! Слушай, ты на нее так похожа!

Испуганные женщины застыли от ужаса.

– Ради бога, молчите, они могут начать драться! – шепнула одна другой.

– Я? Драться? – взвизгнула Нина. – Посмотри на меня! Несчастная! У меня прабабка княжна! У нас дома два серебренных блюда, которым по сто лет! Не то что твой берет из вонючей кошки!

Женщины вскочили и бросились к выходу.

Нина вернулась за столик:

– Одно блюдо я продала, когда в Москву ехала, – сказала она Грише. – А как бы иначе я добралась?

Смущенный Гриша опустил глаза.

Нина вздохнула:

– Они правы. Мы быдло! Например, ты знаешь, каким ножом рыбу едят? Я – нет! Поэтому так и осталась голодная. Пошли домой!


Дома Гриша все сделал по совету Терещенко. Усадил Нину смотреть телевизор, а сам – на кухню. Сыр нарезал, потому что в ресторане они не наелись. Вина достал. И свечи. И готовился уже войти с этим вином и свечами в комнату, как услышал Нинин голос.

– Скоты все мужчины, это я давно знала. Один мой любимый – интеллигентный человек. На пароходе меня возил. Представляешь, море, волны и мы на корме целуемся. Как будто это фильм «Титаник».

– А он ди Каприо… – злобно прошептал Гриша, зажигая свечи.

– Е те амо, гуэррида. Я люблю тебя, дорогая. По-испански мне говорил… – кричала Нина восторженно, вспоминая своего переводчика.

– Ё-моё коррида, – повторил иронично Гриша, заранее планируя, как он сейчас ринется в бой…

Но тут Нина снова подала голос:

– Все мужчины действуют одинаково. Сначала зовут тебя в ресторан, потом приводят домой, потом включают телевизор или музыку, а потом приносят вино и свечи. И думают, что ты с ними пойдешь в кровать. Ну не нахалы? Но я знаю – ты не такой.

Гриша замер. Как она угадала?

– Я знаю, ты другой, – ласково сказала Нина. – За это я тебя и ценю. Ну что ты там застрял, иди сюда! Неси свой сыр, кушать очень хочется!


Гриша быстро запихнул обратно в холодильник вино, а заодно свечи в подсвечнике и сыр. Потом достал сыр обратно… Нет, сегодня ничего не получится.

Вошел в комнату угрюмый и с сырной тарелкой.

– Смотри, что я нашла! – Нина потрясла снятой с полки оранжевой книжонкой. – Небо послало нам эту книгу. Уверена, она не твоя и не твоего друга Леши. Это, наверное, от хозяев осталось! «Хорошие манеры на каждый день». Вот! Вот чем мы будем заниматься! Учиться хорошим манерам! Чтобы стать людьми, а не быдлом!


По заснеженным рельсам медленно двигались трамваи. На трамвае Гриша всегда провожал Нину. До ее кафе всего две остановки.


ГОЛОС ГРИШИ:

– «Если тебе удалось занять свободное место, не делай вид, что тебя занимает пейзаж за окном и ты не видишь стоящей около тебя пожилой женщины. Пока на твоих висках не засеребрится седина, ты должен чувствовать себя во всех видах транспорта, как заяц в чистом поле…»

Эту дурацкую книжку мы с ней зачитали до дыр. Но ей нравилось изучать хорошие манеры. Потому что она мечтала выбиться в люди. А мне нравится все, что нравится ей!

Вчера пришло письмо от матери. Мать пишет – сохрани себя. Я-то сохраню. Только кому мы такие нужны в столице? Тут, мама, дружба – это вроде предрассудка какого. Потому когда людей много, то не до чего. Лишь бы самому выжить. Один у меня друг – Нина. И в ту я влюблен. Вот тебе и задача!


Гриша читал Нине учебник хороших манер. Она сидела на подоконнике и смотрела в окно.

Вошел Терещенко. Увидав Нину, вздрогнул:

– Мама дорогая, звиняйте меня, думал, шо Гриша один тут. – Он двинулся к девушке. – Дама, я по искусству. На гармонике играю. Имею работу. Обслуживаю похороны и свадьбы. Если надо, обращайтесь.

Нина засмеялась:

– Похороны мне не надо, свадьбы – да! Я тоже артистка! Певица!

– Коллега! Дозвольте ручку! – потянулся к ней Терешенко. И так припал к руке, что Нина прошептала Грише:

– Он, что, маньяк?

– Ой, коллега! Какой с меня маньяк? – усмехнулся Терещенко. – Может, мы споем с вами вместе?

– Нет! Мне пора!

Нина спрыгнула с подоконника, оделась и убежала.

– Яка сексуальна! – простонал Терещенко вслед.

– Что ты наделал! – схватился за голову Гриша.

…Терещенко загладил свою вину тарелкой фирменного борща.

– Ну, первый раз не вышло, ничего страшного. Другой раз выйдет, – утешал он Гришу. – Я тебе вот что лучше расскажу. Была у нас в городе артистка с музично-драматичного театра. На возрасте. Не то тридцать восемь, не то сорок три. Она ж про себя думала, шо всегда двадцать два. По дому ходит в пеньюаре. Попугай на плече. А роли – одна фраза за спектакль: «Просчайте, миледи!» Она ж мечтала Офелию или там леди Макбет сыграть, а ей одних горничных. Разве в горничных талант раскроется? Тут ее режиссер с Киева в кино позвал, пробу сделал. Она уж старалась, так старалась, а он ее не берет, гад! Поглядит ту пробу и говорит: «Галя, в вас нет загадки!» Она ко мне кинулась вся в слезах – Серега, ты мне расскажи, как загадку сделать? А я ей отвечаю – загадка, она или есть в душе, или ее нема. – Терещенко склонился к уху Гриши. – Я ж тебе шо умное говорю, я на бабу твою глянул. Загадка есть!

– Она не моя! – печально сказал Гриша. – И до ресторана ничего не было, и после…

– Она еще погуляет, остепенится, до тебя вернется. Главное что? Видная женщина! И с загадкой!

– Она чужая! – не унимался Гриша.

– Ты стишок ей прочел, шо я учил? – строго спросил Терещенко.

– Забыл, – простонал Гриша.

– Вот телок! А свечи где?

– Где-где… В холодильнике. Я их со страху туда попрятал…

Глаз Терещенко зажегся.

– А портвейн-то цел?

– Цел.

– Так шо ж ты молчишь, бисов сын? Неси, пока Лешка не пришел!

…Гриша не пил. А Терещенко «уговорил» всю бутылку. И все «втирал» Грише про загадку, что в Нине видна. И про породу. И про то, что однажды у него все получится…


В кафе Нина наигрывала на фортепьяно мелодию «Амаполы».

За одним из столиков сидели Гена и Ира. Гена был мрачен. Ира пыталась его развеселить:

– Как попугай поживает?

– Попугай поживает хорошо. Привет вам передавал.

– Разве мы не на «ты»?

– Мне бы не хотелось навязывать свою дружбу. Ведь нас связывает работа. И вы – старший по званию! – довольно сухо ответил он.

– Во-первых, никакой я тебе не старший по званию. Во-вторых, если бы мне была неприятна наша дружба, я нашла бы способ сохранить официальность в отношениях. Ведь это я настояла, чтоб мы пришли сюда! – Ира явно не хотела ссориться. – Мне нравится наше общение. И эта девочка мне нравится – которая поет. Мне нравится, что ты не задаешь вопросов. Возможно, со временем я сама тебе расскажу…

– Ты ничего не обязана мне рассказывать, – мрачно сказал Гена.

– Ты многого обо мне не знаешь.

– Возможно, я знаю больше, чем ты думаешь, – слегка усмехнулся он.

– И все же ты не знаешь ничего, – вздохнула она.

– Возможно, я не захочу этого знать.

– Я не понимаю тебя. Ты вообще какой-то странный… У тебя что-то случилось? Нет, ты можешь не отвечать…

Гена нервно перебил ее:

– Ничего у меня не случилось. Все в полном порядке.

– А у меня случилось, – грустно призналась Ира. – Но пока тебе ничего не скажу. Тебе самому сейчас не очень легко! Не буду грузить своими проблемами!

– Ну и напрасно! Я всегда готов тебе помочь, – тут же отозвался Гена.

– Не знаю, может ли мне кто-нибудь помочь…

Гена увидел, как в больших глазах Иры блеснула слеза.

Потом Ира молчала весь вечер, слушала, как поет Нина.

И песни в этот вечер были только грустные…


У небольшого зеркала вертелся Воронков. Костюм сидел на нем, как на корове седло.

– Эта ж Хьюга Босс, в секонд хенде взял. Дешево и сердито, – несказанно радовался он покупке. – Сразу видать – фирма. Смотрю на себя в этом прикиде, Гриня, и думаю – пробьюсь! Выйду в люди. Весь наш городишко мною гордиться станет. Приеду на «Мерседесе», на крайняк на «Вольве», пройду по главной улице – все ахнут, скажут – Воронков приехал! Крутой парень! А чё ты вместо прикидов фигню всякую покупаешь? Кассеты, блин… Время переводишь только и деньги. Надо человеком становиться! Я ж тебе, как брат, я тебе хорошего хочу! А ты…

Гриша его не слушал.

Воронков продолжал любоваться собой и костюмом.

– Язык, что ль, английский выучить? А! И так сойдет! Орел!

– Орел! – подтвердил с иронией появившийся в дверях Терещенко. – Ты мне, Леш, костюм одолжишь, когда я буду ходить на богатые свадьбы?

– Фиг тебе! – отрезал Воронков. – О, дружбаны! Один не просыхает, другой по жизни бескультурный. Чего в Москву приехали? Зачем вам столица? Один Леша у нас… орел!


Они пробирались по сугробам. Нина торопилась на важную встречу – шла к некой даме-банкирше.

– Женщина! Все добро в этом мире от женщин, – восхищенно тараторила она. – Я чувствую в ней родственную душу. Представляешь, сама позвала меня к себе в офис. Сказала, что очень важный разговор. Тут наверняка все чисто, никаких ужинов со свечами, никаких диванов… Э, родной мой, женщины благороднее мужчин. Я произведу хорошее впечатление. Уверена! Остался один шаг до славы!


Бизнес-леди, женщина лет тридцати пяти, была безупречно причесана и одета. Она просматривала бумаги.

Нина предстала перед ней в потертых джинсах и тесном свитере.

– Здрасьте!

Леди посмотрела на нее с плохо скрываемой брезгливостью, однако быстро взяла себя в руки.

– Садитесь. Чай, кофе?

– Чай, пожалуйста. Можно с конфетами?

Нина была не из стеснительных.

Леди достала коробку такой красоты, что в ней золото хранить, а не конфеты. У Нины аж челюсть отвисла.

– Марина, два чая, – скомандовала леди секретарше, а потом обратилась к посетительнице: – Вот что, Нина… Как вас по отчеству?

– Зачем по отчеству? Я артистка.

– И все-таки! – настаивала хозяйка.

– Георгиевна.

– Вот что, Нина Георгиевна. Я сама давно хотела приобщиться к миру прекрасного, да все недосуг. У меня есть к вам деловое предложение. Прошу его рассмотреть.

– Обязательно рассмотрю, конечно! Любое! Меценатство – это замечательно! – засияла Нина.

– Речь идет не о меценатстве. У вас голос – у меня деньги. Вы умеете петь, а я зарабатывать. Но я тоже хочу петь! – вдруг заявила леди.

– Зачем? – изумилась Нина.

– Я давно мечтаю петь, но у меня нет голоса. Зато есть деньги! Вы нуждаетесь, насколько я понимаю…

Она еще раз оглядела одеяние девушки.

– Дальше, дальше давай, – занервничала Нина, невольно переходя на «ты».

– Дальше? Пожалуйста. Вот проект договора. Вы записываете для меня фонограмму, я оплачиваю услуги композитора, хорошую студию.

– Замечательно, спасибо, вы святая! Дайте я вас поцелую, как сестру!

Нина встала, но леди остановила ее.

– Постойте, постойте! Вы неправильно меня поняли. Мне эта фонограмма нужна самой. Теперь ясно? Под эту фонограмму буду петь я. Такой у меня каприз, и я в состоянии его оплатить! Мне немного славы, тебе немного денег. По рукам, Нина Георгиевна?

Наконец до Нины дошло.

– По рукам!

Она схватила огромную коробку с конфетами и треснула ею по голове банковской дивы…


– Ты что, с ней подралась? – спросил Гриша, снова взглянув на огромный синяк под глазом Нины.

– Зачем я буду драться с женщиной? Я с ее охранником подралась. Читай дальше.

У Гриши в руках была книга про хорошие манеры.

– «Ты и я, и каждый из нас – все мы люди, частицы человечества. И лучше всего не бросаться в глаза, не выделяться на общем фоне, как пятно от томатного соуса на белоснежной скатерти».

Нина не слушала, думала о своем.

– Мало я дала этой сволочи! Ничего, я еще окажусь на большой сцене! Я докажу! Знаешь, мой любимый разрешит мне петь, даже когда я буду замужем. Он культурный, просвещенный человек. Он будет сидеть в зале и слушать как я пою… А ты тоже будешь сидеть рядом, в зале, – добавила она.

– А нельзя, чтобы в зале я… один? Без него? – спросил Гриша.

Нина секунду подумала:

– Можно. Он будет сидеть в этот день дома. С нашими детьми. У нас их будет трое. И еще трое! Я им всем обеспечу блестящее будущее.