Выскочив на крыльцо, Сергей увидел, как под навесом блеснул хромированным рулём старый Лёлькин велосипед «Салют», он помнил его ещё по тем, доразводным временам. Решив, что в машине он не сможет ничего слышать, да и по многочисленным узким тропинкам проехать не удастся, а пешком будет совсем медленно, Ясень схватил велосипед и помчался по полутёмным, освещённым лишь нечастыми фонарями улицам. Изъездив вдоль и поперёк всю деревню, расспросив всех попавшихся на пути аборигенов, очень, впрочем, немногочисленных, и останавливаясь, чтобы прислушаться, у каждого окна, за которым раздавались голоса, он с сожалением констатировал, что был слишком самонадеян, найти Лёльку никак не удавалось.

Наконец, почти потеряв надежду, Сергей выехал на просёлочную грунтовую дорогу, шедшую по задам посёлка. Раньше Лёлька рассказывала ему, что эта граница, отделяющая дома от полей, была в детстве её любимым местом для прогулок. Он вырулил туда, ругая дождь, мокрый песок и велосипед, норовивший завалиться обязательно в лужу, близкую по размерам к небольшому озерцу. Сердце бухало в ребра, от страха ли, от усталости, будто в медный таз. Он доехал до последнего фонаря. Всё, дальше только поле, карьеры, в которых добывали песок, и далёкий, чёрный, как чернила, на фоне чуть сереющего в стороне заката неба лес. Несколько старых, полуразвалившихся заброшенных домов спускались по небольшому уклону в сторону карьеров, куда даже дороги не было. Этакий хвост деревни.

Ясень стоял, в страшной тревоге вглядываясь во всё сгущающуюся темноту. А вдруг Лёлька пошла к карьерам, оступилась, съехала по песку и не может выбраться? Нет, глупости. Ушла она, по словам бабушки, в восемь. Уже конец сентября, в это время темнеет, не до прогулок по полю и песчаным разработкам. Но если всё-таки представить, что пошла и упала, то выбраться смогла бы. Там дорога, по которой здоровенные грузовики выезжают со дна глубокой ямы. Да и стенки довольно пологие. Во всяком случае, были такими, когда он в детстве с друзьями ездил туда на великах смотреть за работой экскаваторов и купаться в старых, уже наполнившихся водой карьерах. Даже если и скатишься по таким вниз, сильно не пострадаешь.

По лицу текли струйки холодного и надоедливого дождя. Сергей в отчаянии завертел головой и чуть не завыл, не закричал: ну, где же ты, моя хвалёная интуиция, зря, что ли, мама мне всегда о ней твердила?! Он на всякий случай зычно рыкнул несколько раз, чувствуя себя смертельно раненным зверем:

– Лёль-ка-а-а-а! – а вдруг услышит и откликнется?

Ничего. Только собаки залаяли вдалеке. Он бросил велосипед в придорожную, пожухлую уже траву и от полного отчаянья сделал несколько шагов в сторону заброшенных домов, вглядываясь в песок дороги. Но даже Шерлок Холмс ничегошеньки бы не смог прочесть на мокром песке – дождь благополучно вылизал дорогу до абсолютно нечитабельного состояния.

Дурак! Какой же дурак он был! Увёз, спрятал, называется! Куда уж очевиднее: деревня, где живёт любимая бабушка. Любой мало-мальски знающий Лёльку человек о Матрёне Ильиничне слышал, и наверняка в курсе, где она живёт. Если и искать где Лёльку, то здесь в первую очередь… Вот и нашли, и… В голове вертелись такие ужасы, что он лишь нечеловеческим усилием воли отогнал их и ещё походил, прислушиваясь.

Ждать уже было нечего, но почему-то эта нежилая околица, этот отмерший кусок посёлка его не отпускал. Он повернулся снова в сторону фонаря, от которого ушёл уже довольно далеко, и увидел, как что-то блеснуло под дождём на песке. Вяло, будто из него всю душу вынули, подошёл, собрался ковырнуть ногой и замер. Перед ним, сверкая, как бриллиантовая, лежала бирюзовая стрекоза-шпилька, подаренная им накануне Лёльке. Сергей нагнулся, схватил её и сжал в кулаке, жалея, что он не поисковый пёс. Хотя и собака, даже самая умная, как и Шерлок Холмс, впрочем, ничего не нашла бы – дождь, треклятый дождь!

Давайте, интуиция, логика и что там ещё? Действуйте. Он постоял несколько секунд, чувствуя, как в нём будто отключилось всё нанесённое цивилизацией и остались лишь дикие, первобытные инстинкты. Потом глянул ещё раз на стрекозку, сунул её в карман и решительно зашагал в сторону тёмных заброшенных домов.

Их было три. Два – совсем развалюхи, ни окон, ни дверей. Один вблизи оказался ещё вполне крепким, может, и не абсолютно покинутым, а лишь оставленным на время. Ясень с топотом и грохотом обследовал все три и в отчаянии снова вышел на улицу – никого и ничего, что привело бы его к Лёльке. Треснув в бессильной злобе кулаком в стену из брёвен, он огляделся. Дождь уже прекратился, и в рваную дыру в тучах даже выглянула луна, яркая, будто помытая и посматривающая на землю с интересом, изучающе.

Наверное, только поэтому в зарослях старого сада Сергей увидел покосившийся сарай и довольно широкий проход, вытоптанный кем-то в крапиве. Он пошёл по нему, не обращая внимания на мокрую уже до нитки одежду и отвратительное чавканье в мокасинах. Бесполезный плащ мешал, цепляясь за траву и голые то ли из-за осени, то ли от старости ветки яблонь, но некогда было снимать его. И Сергей так и шёл ледоколом, с мокро хлопающими за спиной полами.

Сарай был заперт. Во вбитые в стену по бокам двери скобы кто-то вставил старый ломик. Ясень рванул его, вытащил одним широким резким движением и отбросил в сторону. Дверь раскрылась легко, даже без скрипа. И он шагнул в показавшуюся абсолютной темноту. Шагнул и сразу услышал то ли всхлип, то ли вздох. Кинулся на него, спотыкаясь обо что-то на полу и ругаясь сквозь зубы, больше всего на свете боясь, что услышал он крыс, а не Лёльку, неведомо как оказавшуюся здесь.

Но это была она. Он, уловив звук, доносившийся откуда-то снизу, вспомнил про телефон, вытащил, чуть не вырвав кусок ткани, из кармана, и включил, повернув экран в глубь сарая. Экран был маленький, света давал немного, но и его хватило, чтобы увидеть Лёльку.

Она лежала на полу, связанная, с какой-то грязной тряпкой во рту, примотанной скотчем прямо по коже, по волосам – Ясеню почему-то это сразу бросилось в глаза – и мелко-мелко дрожала. Ему вдруг пришло в голову, что она-то не видит его лица, и он тут же тихо и ласково заговорил:

– Лёлька, это я. Родная моя, не бойся. Сейчас, сейчас я тебе помогу.

Она застонала, и по лицу её тут же потекли слёзы. Зажав телефон зубами, трясущимися руками он захлопал по карманам и достал сувенирный многофункциональный ножичек, привезённый Грушей из Германии. Крошечный, не чета знаменитым швейцарским ножам, синий брелок с ножничками, лезвием, плоскогубцами и штопором. Его было очень удобно носить с собой. И Ясень, в котором, как и во всех мальчишках, выросших ещё в Советском Союзе, была сильна тяга к такого рода вещичкам, раньше совершенно недоступным, пришёл в восторг и прицепил за специальное колечко к ключам. И вот теперь подарок друга пригодился.

Сергей лихо расправился с верёвками и принялся за скотч. От лица и волос он отрывался трудно, больно. Лёлька морщилась и плакала, но не пищала и не вырывалась. Он, нежно дуя на покрасневшую кожу, вытащил вонючую ветошь у неё изо рта и аккуратно, боясь навредить, протёр ладонями её грязное и мокрое от слёз лицо. Она судорожно всхлипнула и уткнулась ему в грудь. Обоим было страшно холодно, Ясеню – от промокшей насквозь одежды, Лёльке – от долгого лежания на ледяном полу. Разминая ей ноги и руки, Сергей потихоньку поднял невесту с пола и негромко сказал:

– Пойдём, пойдём, моя родная, надо домой. Там бабушка с ума сходит.

– Пойдём, – с трудом выговорила она и, шатаясь, пошла за ним, обеими руками держась за него, как маленькая. Они выбрались из сарая. Небо стало ещё чище, и луна, так выручившая их обоих, с интересом смотрела вниз, уже совсем не закрываемая тучами. Лёлька хотела было скорее уйти от места своего заточения. Но Сергей повернулся, нашарил в траве ломик и снова запер сарай.

– Зачем? – чуть слышно спросила Лёлька.

– Я сейчас тебя домой отвезу, а потом сюда вернусь и попробую этих гадов схватить. А ломик вставил, чтобы не спугнуть их сразу, а то издалека увидят, что дверь не заперта, поймут, что здесь кто-то был.

– Логично, – смогла улыбнуться она. Он этого, конечно, не увидел, но почувствовал, нагнулся и поцеловал нежно-нежно.

Они оба почти добрались через крапиву до дома, когда вдруг Сергей замер и придержал её за руку.

– Что? – спросила Ольга, чувствуя, как сердце ухнуло вниз.

– Машина остановилась неподалёку. Ну-ка, давай назад, спрячемся у сарая вон за тем кустом.

Они, стараясь поменьше шуметь, насколько смогли быстро вернулись назад и укрылись за каким-то не облетевшим ещё до конца довольно крупным кустом. Лёлька стояла перед Сергеем, и он тёрся щетинистой щекой о её спутанные пыльные волосы. Пучок растрепался, но из него весело поблёскивали в свете луны бабочка, божья коровка и пчёлка. «Кого-то не хватает, – подумал Ясень, – ах да, стрекозки». Он сунул руку в карман и нащупал её, указавшую ему дорогу к Лёльке, и машинально пересчитал: раз, два, три, четыре… А должно быть пять. Ещё одной не хватает. Да, точно, смешной мушки, похожей на журчалку. Потерялась, видимо, во время этого безобразия. Жалко, надо будет новую купить, чтобы в золотых волосах его Лёльки сидели пять забавных «мошек» и она снова была как весна…

Но додумать эту жизнеутверждающую мысль ему не дали: раздались неуверенные шаги, и из-за дома показался человек, мужчина. Он довольно бодро прошагал до середины участка, потом вдруг, словно вспомнив о чём-то, остановился и несколько раз громко позвал:

– Оля! Оля! Ты здесь? – подождал немного и пошёл дальше, разговаривая, словно сам с собой, но при этом во весь голос. – Где же мне тебя искать? Откликнись! Душа не на месте!

– Павел! – одними губами ахнула Лёлька, вся подавшись вперёд, но Сергей услышал и тихо взял её за ледяную ладонь, не дав выскочить из-за куста.

Тем временем Павел, одетый в прекрасный костюм-дождевик, состоящий из специальных штанов и длинной куртки с капюшоном, подошёл к сараюшке, ещё раз окликнул Ольгу и чётко и внятно, будто на сцене, промолвил:

– Попробую здесь глянуть. Вдруг найду. Господи, помоги мне её найти!

Сергей вдруг поймал себя на мысли, что то, как говорил сейчас Павел, было очень похоже на игру в прятки с маленькими детьми. Когда его племянница Василиса была совсем крошкой и прятаться не умела, он именно так и играл с ней. Посчитает, сообщит, что идёт искать, обернётся, а она на диване сидит, прикрывшись подушкой. Ножки торчат, ручки торчат, головка кудрявая сверху видна. Только личико спрятала и думает, смешная, что никто её не найдёт. И вот тогда Ясень начинал нарезать круги по комнате и, делая вид, что не слышит счастливый смех из-под трясущейся подушки, приговаривал:

– Где же моя Василиса? Может быть, за шторой? Нет. Наверное, под столиком? Нет. А, знаю, в шкафу! И здесь нет. Как же мне её найти? Вот как хорошо спряталась моя девочка.

И вот сейчас неведомый ему Павел с очень похожей интонацией разыгрывал непонятную сцену у сарая. А в том, что это игра, Сергей был почти уверен. Хотя, конечно, кто его знает, может быть, он так выражается и в обычной жизни?

Наконец Павел вынул ломик и шагнул вперёд, в руке его вспыхнул довольно мощный фонарь. Через пару секунд до них донёсся полный недоумения и даже ужаса голос, уже абсолютно без наигранных нот:

– Оля! Ты где? Не может быть! Зараза! Стерва! Убил бы гадину! Сбежала! Как?! Как она умудрилась это сделать? – с этим криком он выскочил из сарая и попал прямо в объятья Ясеня.

– Я ей помог, Павлик.

– А! – истерически выкрикнул пойманный и, дёргаясь, пытаясь вырваться, и заикаясь, залепетал:

– Вы кто? Что?! Что вы от меня хотите?!

– Правды, – изуверски невозмутимо заявил Сергей, хотя внутри у него всё тряслось от ненависти. – Или я тебя тут оставлю, гада. Свяжу, как ты Лёльку, рот той же вонючей тряпкой заткну и брошу. Сколько ты продержишься, уродец? Три дня? Четыре? Где-то я читал, что от жажды в нежаркую погоду умирают максимум через пять суток.

– Какую Лёльку?! О чём вы вообще?! – взвизгнул Павел, вмиг растеряв весь свой лоск. – Вы не можете!

– Могу.

– Меня будут искать!

– Да ради бога. Как раз к концу пятых суток, может быть, и найдут, да будет поздно, Павлик.

– Кто вы?! – снова, чуть не плача, запричитал пленник, которого Ясень держал за шкирку, прижав спиной к стене сарая. – Я ничего плохого не делал!

– Я – муж Ольги Ясеневой. А ты, гнида подрейтузная, – Сергей уже отошёл от удивления и вовсю развлекался, пугая негодяя грозным видом и блатной лексикой, – сделал очень много. За что ж ты её так? Ну! Объясняй, пока тебя ещё слушают…

– Я объясню, – раздался сзади спокойный негромкий голос, и тут же вспыхнули лучи сразу нескольких фонарей.

Спина Ясеня окаменела, но он продолжал крепко держать вырывающегося Павла и лихорадочно соображал, что может сделать в этой не самой удачной ситуации. Только бы Лёлька догадалась сидеть тихо. Глядишь, её бы и не нашли. Как же он так сплоховал, а? Как не услышал? Подпустил к себе так близко?