Только вся беда в том, что и машина, и квартира подарены этим самым червяком. Так что красиво уйти можно, только оставшись голым и босым. Фигурально, конечно, выражаясь. Потому что одежду и обувь Павел всё-таки иногда покупал на свои деньги. Но вот всё остальное…

Зарычав от осознания собственной слабости и новой волны накатившей на него ненависти, он посмотрел на бумаги, которые всё ещё сжимал в руках, и зло, смачно, грязно выругался. Обложили. Со всех сторон обложили. Ну, что ж? Дядя ещё пожалеет. Жизнь его ненаглядной Оленьки превратится в кошмар. Он сам этого хотел. А пока нужно сделать всё, чтобы завоевать её. ВСЁ. Абсолютно. И он на это готов.


Потом Павел долго разрабатывал не лишённый изящества и коварства план. Только собрался воплощать в жизнь, как мать пожелала поехать на воды в Чехию и непременно в его, Павла, сопровождении. Дядя милостиво позволил. Как же, любимая сестричка не должна ехать одна. Только вернулись, как улетела в Грецию Ольга, не соизволившая даже поставить его заранее в известность. Он скрипнул зубами, изобразил заботу и страдания от долгой разлуки и даже проводил-встретил, старательно играя запланированную роль.

Так и получилось, что красивый многоступенчатый план его вступил в фазу реализации лишь в конце августа. Дабы отвести от себя подозрения и как следует помариновать Ольгу Павел сообщил ей, что уехал в командировку, а сам, чувствуя себя Брюсом Ли, Джеки Чаном и другим Брюсом, Уиллисом, в одном флаконе, начал действовать.

Разбить витрину оказалось очень легко. Только вот звону и грохоту было столько, что он даже испугался, что поймают, непременно поймают. Поэтому в Томилино поехал, вооружившись краской. Наносилась она почти бесшумно и быстро. Именно тогда, чувствуя себя под покровом ночи хитрым, ловким, сильным и смелым, он испытал такое удовлетворение от творимого, что дальше действовать стало не только легко, но и приятно.

Приятно было видеть изуродованную витрину, приятно слышать страх в голосе маленькой продавщицы, которая ответила на его звонок, приятно отправлять гадкие, пугающие послания Ольге. А уж протыкать колёса и вскрывать хлипкие ворота гаража её отца – вообще сплошное удовольствие.

Он планировал появиться через неделю – две после начала «кампании» запугивания. Появиться, утешить, пожалеть, поддержать и как апофеоз – вычислить и наказать злодея. Даже договорился по этому поводу с найденным через десятые руки детиной на редкость зверской наружности о том, что тот сыграет роль злоумышленника. Парень, работавший санитаром в больнице, оказался славным малым, добрым и не отказавшимся помочь «страдающему от неразделённой любви» Павлу. Доверчиво выслушав историю о неприступной красавице, он с готовностью согласился, что у «спасителя» больше шансов добиться её расположения, и горел желанием помочь, выступив в роли злоумышленника, поверженного Павлом.

Предполагалось, что, попугав Ольгу как следует, Павел «вычислит преступника и спасёт девушку».

– И как бы ты мне объяснил, что нужно «злодею»? – не выдержала Ольга.

– Козни конкурентов – идеальный вариант, – пожав плечами, откликнулся Павел.

– Какие конкуренты? Нет никого. Только бедный азербайджанец Эльчин, который, кстати, в ближайшее время уезжает в Питер насовсем, – Сергей вопросительно посмотрел на Павла.

– Кто бы стал в этом разбираться? – свысока посмотрев на Ясенева, отозвался тот. – Обиженная девушка есть? Да. Есть спаситель. Имеется злодей. И в наличии хеппи-энд. Что ещё нужно для счастья?! Дальше только свадьба…

– И дядюшкино наследство, – проворчала Матрёна Ильинична, покачав головой, – что ж ты такой убогий-то получился, Павлик? Маму я твою помню, хорошая девочка была. Дядя – золотой парень. Дед с бабкой – тоже достойные люди. Да и вся семья – слова плохого не скажешь. В кого ж ты-то такой? В отца, что ли?

– Папу не троньте, – сердито глянул на неё Павел, – он умер рано.

– Вот именно. А ты его память позоришь.

– А кто виноват? Кто меня в такие условия поставил?

– Ми-лай, – протянула бабушка, снова старательно прикидываясь малограмотной, – серде-ешнай, тебе сколько годков, что ты виноватых ищешь? Ой, горе горькое у тебя, Ваня.

Орехов низко склонил голову:

– Да, радоваться нечему, Матрёна Ильинична… Давай, Паша, продолжай.

– Что продолжать-то? Хороший был план, продуманный. Только…

– Только рисовали на бумаге да забыли про овраги, а по ним ходить…

– Тут этот появился, бывший муж. Когда я на двери надпись сделал, сам остался ждать на пятом этаже…


…Он ждал этажом выше. В окно увидел, как подъехала большая «Ауди», похожая на сильного и прекрасного зверя, из которой выскочила Ольга. Быстро простучали вверх её каблучки. Павел спустился чуть ниже и встал так, чтобы хорошенько рассмотреть происходящее. И сначала всё было не просто хорошо – очень хорошо. Просто замечательно.

Ольга на ходу рылась в сумке – ключи искала. Нашла, зазвенела связкой и вдруг шаги её резко оборвались, будто она налетела на стену. Павел, радуясь тому, что на лестничных клетках горели тусклые лампы, а сама лестница и вовсе освещалась по остаточному принципу – что дойдёт с этажей, – свесился через перила. Ольга стояла, прижав руку с ключами к горлу, и в ужасе таращилась на дверь. Выходит, не зря он старался и ходил на рынок за свежей, не замороженной печёнкой. Да и реакцию Ольги просчитал верно. Она никогда не визжала, просто не умела. Не издала ни звука и сейчас. Это было очень кстати. Ему совсем не нужно, чтобы соседи начали выглядывать.

А вот дальше… дальше всё пошло наперекосяк. Вместо того, чтобы зайти в квартиру, Ольга сделала пару шагов в сторону двери, с ужасом всмотрелась в буквы, пошатнулась и, держась за стену, села на лестницу. По лицу её катились крупные слёзы, он даже в полумраке их разглядел. Можно было бы выйти и сыграть свою роль. Можно было бы, но находился он там, где не должен был быть. И идти пришлось бы сверху, с пятого этажа, что, конечно, вызвало бы вполне справедливые вопросы у Ольги.

Оставалось только ждать, когда она наревётся и всё же войдёт в квартиру. Воспользовавшись очередной серией довольно громких всхлипов, Павел на цыпочках вернулся наверх.

Ольга тихо, обессиленно плакала, Павел, начиная уставать от этой растянутой во времени сырости, утомлённо ждал. И тут в написанную и неплохо сыгранную им до этой сцены пьесу ворвался персонаж, которого не было и не должно было бы быть.

Прыгая через три ступеньки, снизу примчался взволнованный здоровенный молодой парень и плюхнулся на ступени рядом с Ольгой. Ничего не понимающий Павел снова выглянул: его будущая жена, его золотоносная жила сидела, уткнувшись мокрым лицом в куртку незнакомца, а тот… Павел даже через перила перегнулся и шею вытянул от удивления. Потому что здоровущий этот утешитель обнимал Ольгу как-то уж слишком неравнодушно, слишком по-хозяйски. Собственнически – вот как! Автор «пьесы» заскрежетал зубами: это он, он должен был утешать Ольгу. Для этого, собственно, всё и задумывалось. Для этого всё и игралось.

Ах, как всё красиво и эффектно было придумано и сложено, составлено, проиграно в его голове! Либретто было безукоризненно, безупречно. Не зря столько времени потратил.

Итак, занавес открывается. Увертюра. Действие первое. Влюблённый юноша волею судеб вынужден покинуть свою возлюбленную и уехать… Нет, не в крестовый поход, в командировку. В его отсутствие тучи собираются над прелестной белокурой головкой девушки. Враги всячески вредят ей, заставляя трепетать от страха и чувства незащищённости. Доведённая до крайности девушка с нетерпением ожидает возвращения своего верного поклонника.

Действие второе. «Влюбленный» в его, Павла, лице наконец-то возвращается… нет, не из экспедиции Христофора Колумба, из командировки. И возвращается как раз в самый острый, самый драматичный момент. Именно в этот дождливый тёмный вечер злые недруги кровью написали на воротах замка, в котором и живёт прелестное созданье, страшные, пугающие слова. Девушка в ужасе. Страх не даёт ей спать. Она страдает от своего одиночества и чувствует абсолютную незащищённость. И вот именно в этот момент её смелый возлюбленный, её верный рыцарь, бросив все дела, сквозь мрак и холод добирается к ней, готовый защищать её до последней капли крови. Изнемогшая от нахлынувших несчастий, она с чувством неимоверного облегчения, благодарности и любви кидается ему на грудь, покрытую… нет, не доспехами. Промокшей под проливным дождём курткой. «Влюблённый» паладин играючи решает все её проблемы, одной рукой побеждая злодея, а другой обнимая благодарную и страстно мечтающую выйти за него замуж девушку.

Фанфары. Занавес.

Но из-за здорового шумного парня, каким-то немыслимым образом оказавшегося на месте героя, то есть его, Павла, ничего не вышло. Немного порыдав на широкой груди, Ольга, так тщательно, так продуманно подготовленная Павлом к возвращению «рыцаря», ушла в квартиру в сопровождении этого амбала. А прекрасный принц Павел, помаявшись под дверью и попытавшись услышать хоть что-нибудь, злой и расстроенный, вынужден был ретироваться паническим галопом, услышав шаги громилы у самого порога. Снова замерев между пятым и четвёртым этажами, Павел наблюдал за происходящим. Здоровяк вышел с мокрой тряпкой и собрался мыть дверь. Хозяйственный!.. Тьфу! Потом зачем-то сбегал в машину и прибежал с фотоаппаратом, несколько раз зачем-то щёлкнул надпись и снова скрылся в квартире Ольги…


– Это я на всякий случай, – пояснил Сергей. – Могу, кстати, показать.

– Обязательно, – кивнул Иван Николаевич…


…Павел зло сплюнул и побрёл на улицу – ждать развития событий. Его даже не утешило, что у Ольги неизвестный герой пробыл совсем недолго. Стоя в темноте под козырьком соседнего подъезда, Павел с ненавистью смотрел на неспешно выезжающую со двора большую дорогую машину. Приходилось срочно, в авральном порядке придумывать ещё одно действие его прекрасной и продуманной пьесы, которая вдруг неожиданно стала длиннее и запутаннее, чем предполагалось изначально.

Сама Ольга так некстати, не вовремя затеявшая вдруг разговор о расставании, натолкнула его на отличную мысль. Слушая её восторженную оду бывшему мужу и с трудом сдерживая острую, жгучую ненависть к женщине, посмевшей пренебречь им и так осложнившей его жизнь, он, тем не менее, сделал из её слов нужные выводы. Итак, ей нужен герой, защитник, заступник, спаситель. Именно таким он и собирался предстать перед ней накануне. И предстал бы, если бы не шустрый неизвестный здоровяк. Ну что ж, придётся выстроить другую мизансцену. И теперь ему уже никто не помешает! И теперь-то Ольга, эта высокомерная цаца, для которой он оказался недостаточно хорош, будет вынуждена пасть ему на грудь.

Ах как наивен он был! Если бы он знал, если бы только предполагал, как нескладно и неудачно всё выйдет…

Времени на отшлифовку замысла не было. Залив на заправке два литра бензина в пластиковую бутылку и одевшись понеприметнее, Павел приехал к дому Ольги. В подъезде было тихо. Жили здесь в основном одни старики, рано ложившиеся спать, и несколько молодых семей с малыми детьми, режим дня которых тоже не предполагал ночные гулянья. Павел местную публику презирал и искренне не понимал, почему Ольга не переедет из этого сонного клоповника в новый хороший дом. «Мне здесь хорошо и спокойно», – объясняла она. А Павел недоуменно пожимал плечами: бред какой-то.

И вот теперь, поднимаясь по лестнице, он испытывал к этим мелким людишкам с их мелкими делишками что-то вроде благодарности: мирно почивая в своих обывательских кроватках, они не мешали ему делать его важное дело.

Между вторым и третьим этажом Павел, однако, чуть не споткнулся о копошащегося на ступенях Ольгиного соседа. Дядю Колю? Дядю Борю? Тот был в состоянии, метко определённом словами «на бровях». Павел брезгливо обошёл его и подумал, что «встреча» их, если её можно назвать встречей, ничем исполнению его дивной красоты замысла не помешает. А потому, разве что чуть ускорив шаг, отправился вершить их с Ольгой судьбы. Ещё немного, и спасённая им от безвременной кончины благодарная Ольга, застигнутая врасплох, непременно согласится выйти за него замуж. А там… А что там? Порадуем выжившего из ума дядю и мать свадьбой, дождёмся смерти старика и дадим ненужной жене коленом под её, надо признаться, хорошенький задик. И всё! И ничегошеньки его дядюшка, считающий себя таким предусмотрительным, сделать не сможет. А мать? А что мать? Она и слова поперёк ему, Павлу, без поддержки дяди сказать не смеет.

Вдохновлённый столь радужными перспективами, Павел облил светлую дверь Ольгиной квартирки бензином. Сзади раздалось копошение. Вздрогнув, поджигатель обернулся и увидел бессмысленную пьяную улыбку на одутловатом лице соседа.

– Иди спать, я тебе приснился, – насмешливо пропел Павел. Пьяница благостно кивнул и, на удивление ловко попав ключом в замок, исчез за дверью своей квартиры. Павел отошёл на пару шагов назад, чиркнул спичкой и кинул её в сторону двери. Заполыхало мгновенно. Сначала раздался вроде бы удивлённый вздох, и уже через несколько секунд весело горела, источая невыносимую вонь, вся обивка, а также косяки и придверный коврик. Павел собрался было уже звонить, как вдруг сквозь гул огня услышал шаги внизу. Чертыхаясь, он взлетел по ставшему уже привычным пути на пятый этаж и затаился. К Ольгиной квартире подбежал всё тот же давешний амбал, на секунду замер в растерянности, потом сорвал с себя куртку, обмотал ею руку и с диким грохотом забарабанил, громко крича: