– Нет, мистер Масси, – сказал Адам, которому причуды своего старого друга казались сегодня серьезнее обыкновенного, – не будьте так жестоки к существам, которых Бог создал быть нашими спутницами в жизни. Рабочему человеку было бы плохо жить без жены, которая должна смотреть за домом и пищей и вносить в дом чистоту и спокойствие.

– Вздор! Может ли умный человек, подобный вам, верить в такую нелепую ложь и говорить, будто женщина вносит в дом спокойствие? Это одна выдумка, потому что женщины существуют, и надобно же найти для них какое-нибудь дело. Поверьте, все под луной, что только должно быть сделано, мужчина может сделать лучше женщины, разве только родить детей, да и в этом-то деле на женщину, право, жаль смотреть, лучше, если б это было предоставлено мужчинам. Поверьте, женщина будет вам печь пирог каждую неделю всю свою жизнь, и никогда не узнает, что, чем краснее печь, тем меньше нужно времени для печенья. Поверьте, женщина будет варить вам похлебку каждый день в продолжение двадцати лет и никогда не подумает о том, чтоб вымерить настоящую пропорцию муки и молока… немного больше или меньше, по ее мнению, ничего не значит… вот похлебка и выходит по временам нехороша; если она дурна, то тут виновата мука, или молоко, или вода. Посмотрите на меня: я сам пеку хлеб, и между всеми моими хлебами в продолжение целого года нет никакой разницы, но если б у меня в доме была еще какая-нибудь женщина, кроме Злюшки, то я должен был бы только молить Бога при каждом печении о том, чтоб он дал мне терпение, если б хлеб нехорошо поднялся. Что ж касается чистоты, то мой дом чище всякого другого в общине, хотя половина домов набита женщинами. Мальчик Билля Бекера приходит помочь мне как-нибудь утром, и мы без всяких хлопот в час вычистим все, на что женщине понадобится три часа, да все это время она будет посылать вам под ноги ведра с водой и расставит по середине пола на целые полдня каминную решетку и кочерги, так что вы и ноги разобьете о них. Не говорите мне, что Бог создал эти существа, чтоб быть нашими спутницами в жизни. Может быть, действительно он создал Еву для того, чтоб она была спутницей Адама в раю: там не приходилось портить кушанья, там не было другой женщины, с которой можно было бы кудахтать и делать неприятности; да и то вы знаете, что за беду она сделала при первом удобном случае. Но это мнение нечестивое, небиблейское, будто женщина есть благодать для мужчины в настоящее время; после этого вы можете сказать, что змеи и осы, свиньи и дикие звери также благодать, между тем как они зло, принадлежащее к нашему испытанию, зло, которого человек имеет законное право избегать, сколько может, в этой жизни, в надежде освободиться от него навсегда в будущей… в надежде освободиться от него навсегда в будущей.

Бартль до того разгорячился и разгневался во время этой тирады, что даже забыл о своем ужине и употреблял нож только для того, чтоб стучать рукой по столу. Но к концу речи удары сделались столь резки и часты и голос столь гневен, что Злюшка почувствовала себя обязанной выскочить из корзинки и неопределенно залаять.

– Молчать, Злюшка! – заворчал Бартль, обращаясь к ней. – Ты точно все другие женщины: всегда сунешься с своею речью, не узнав прежде, в чем дело.

Злюшка снова возвратилась в свою корзинку, униженная, а ее господин продолжал ужинать в молчании, которое Адам не хотел прерывать: он знал, что старик будет в лучшем расположении духа, когда поужинает и закурит трубку. Адам очень часто слышал, как он говорил таким образом, но все-таки не был знаком с прошлой жизнью Бартля настолько, чтоб знать, основывалась ли его точка зрения на семейную жизнь на опыте. Касательно этого предмета Бартль был нем; даже было тайной, где он жил прежде последних двадцати лет, в продолжение которых, к счастью крестьян и ремесленников окрестной страны, он поселился между ними как их единственный школьный учитель. Если решались обратиться к Бартлю с некоторого рода вопросом по этому предмету, то учитель всегда возражал: «О, я видел много мест… я долгое время был на юге»… и жители Ломшейра скорее готовы были спросить о каком-нибудь особенном городе или селении в Африке, нежели на «юге».

– Ну, мой друг, – сказал наконец Бартль, наполнив себе вторую кружку эля и закурив трубку, – ну, теперь мы поболтаем. Но скажите мне прежде, не слышали ли вы особенных новостей сегодня?

– Нет, – сказал Адам, – нет, сколько мне помнится.

– А, это содержится в тайне, это содержится в тайне, кажется. Но я узнал об этом случайно, и новость может касаться вас, Адам, в противном же случае я подумаю, что не умею различить квадратный фут от кубического.

Здесь Бартль несколько раз затянулся громко и быстро, серьезно смотря в это время на Адама. Нетерпеливый болтливый человек не думает, что может поддержать огонь в трубке, куря спокойно и верно; он всегда дает ей почти потухнуть и потом наказывает ее за такую небрежность. Наконец он сказал:

– Сачелля разбил паралич. Я узнал об этом от мальчика, посланного в Треддльстон за доктором, сегодня утром раньше семи часов. Ему уж далеко за шестьдесят, вы знаете; он уж едва ли перенесет это.

– Ну, – сказал Адам, – я думаю, приход больше обрадуется, нежели опечалится о том, что он должен слечь. Он был человек самолюбивый, злостный, переносчик при всем том, никому им не сделал столько вреда, как самому старому сквайру. Впрочем, порицать за это нужно самого же сквайра: такого глупого человека он сделал управляющим по всем частям, и только для того, чтоб сберечь издержки и не иметь порядочного управителя, который надзирал бы за имением. И он потерял больше от дурного управления лесами, я в том уверен, нежели сколько могли бы стоить ему два управителя. Если Сачелл отправится, то надобно ожидать, что его место займет человек лучше его, но все-таки я не вижу, каким образом это обстоятельство может касаться меня.

– А я так вижу это, а я так вижу это, – сказал Бартль, – а кроме меня еще другие. Капитан скоро будет совершеннолетним – это вам так же хорошо известно, как и мне, и надобно ожидать, что у него теперь будет больше голоса в делах. А я знаю, да и вы также знаете желание капитана касательно лесов, если б только представился благоприятный случай к перемене. Он при всех говорил, что сделал бы вас управителем лесов завтра же, если б только это было в его власти. Вот и Карроль, буфетчик мистера Ирвайна, слышал, как капитан говорил это пастору несколько дней назад. Карррль заглянул к нам, когда мы собрались и курили трубки в субботу вечером у Кассона, и рассказал об этом; а если кто-нибудь скажет о вас доброе слово, то пастор всегда поддакнет, за это я вам поручусь. Я могу вам сказать, что у Кассона было довольно говорено об этом деле, и некоторые, правда, бросали и каменьями в вас. Ведь если ослы примутся петь, то вы знаете, что выйдет за музыка.

– А мистер Бердж слышал, как вы говорили обо мне? – сказал Адам. – Или его не было там в субботу?

– Нет, он ушел еще до прихода Карроля, а Кассон – вы знаете, он всегда знает все лучше других, – настаивал на том, что управление лесом следовало бы поручить Берджу. «Человек зажиточный, – говорил он, – который около шестидесяти лет все возился с строевым лесом, Адам Бид мог бы точно так же действовать под его руководством, да и трудно предположить, чтобы сквайр назначил такого молодого парня, как Адам, когда есть под рукой люди и старше и лучше его». Но я сказал ему: «Это прекрасное замечание с вашей стороны, Кассон. Ну, Бердж – человек, который сам должен покупать лес для себя; неужели вы отдадите леса в его руки и позволите, чтоб он торговал в свою пользу? Вы, я думаю, не допустите, чтоб ваши посетители сами записывали бы мелом, что выпили – не правда ли?.. что ж касается лет, это все-таки зависит от достоинства напитка. Ведь всем нам очень хорошо известно, кто был правой рукой Джонатана Берджа во всех делах».

– Благодарю вас за доброе слово, мистер Масси, – сказал Адам – Но при всем том Кассон был отчасти прав. Не очень это вероятно, чтоб старый сквайр согласился назначить меня: я оскорбил его года два назад, и он не простил мне этой обиды.

– Что, как же это случилось? Вы никогда не говорили мне об этом, – сказал Бартль.

– О! это была сущая глупость. Я делал рамку для ширмочки Лидии – вы знаете, она всегда занимается своею гарусною работою, – и она дала мне подробные приказания касательно этой ширмочки, тут столько было разговоров и размериваний, словно нужно было дом построить. Как бы то ни было, работа была очень миленькая, и я охотно занялся ею. Но знаете, эти маленькие безделки стоят очень много времени. Я же работал над этой вещью только в свободное время, часто поздно ночью, а между тем должен был нередко ходить в Треддльстон, то за кусочком меди, то за другими пустыми принадлежностями. Я выточил крошечные шишечки и ножки и сделал резную работу по образцу так мило, как только могло быть. Я был необыкновенно доволен своею работою, когда она была готова. Когда я снес ее в дом, то мисс Лидия приказала послать меня в гостиную, чтоб показать мне, как вставить вышиванье, чрезвычайно миленькую работу, Иаков и Рахиль целуются, а кругом овцы, словно картина, и старый сквайр сидел тут же в комнате; он все больше сидит с ней. Ну, она была очень довольна ширмочкой и потом хотела знать, что стоит. Я не говорю как попало, вы знаете, во мне нет этого; я рассчитал все очень аккуратно, хотя и без всякой записки, и сказал: один фунт тринадцать шиллингов. Это значило заплатить за материалы и заплатить мне, но вовсе не слишком много за мою работу. Но старый сквайр при этом взглянул на меня, поглядел, знаете, по-своему на ширмочку и сказал: «Один фунт тринадцать за такую игрушку! Лидия, моя милая, если вы должны тратить деньги на такие вещи, зачем же вы не покупаете их в Россетере, а платите двойную цену за такую топорную работу, такие вещи вовсе не дело плотника, как Адам. Дайте ему гинею, но уж никак не более». Ну, мисс Лидия, я думаю, поверила ему, да и сама она нельзя сказать, чтоб охотно расставалась с деньгами… она в сущности недурная женщина, но выросла у него под большим пальцем; таким образом она стала рыться в своем кошельке и покраснела как лента. Но я поклонился и сказал: «Нет, благодарю вас, сударыня, я подарю вам ширмочку, если угодно. Я назначил за работу правильную цену, и знаю, что работа сделана хорошо. Прошу вашу милость извинить меня, но я знаю, что вы не получите такой ширмочки в Россетере менее чем за две гинеи. Я охотно отдаю вам мою работу, она исполнена в мое собственное время, и до нее нет дела никому, кроме меня, но если вы хотите заплатить мне, то я не могу взять меньше той цены, которую спросил, потому что тогда, пожалуй, можно было бы сказать, будто я спросил больше, чем следовало. С вашего позволения, сударыня, желаю вам доброго утра». Я поклонился и вышел, так что она не успела ничего сказать: она стояла с кошельком в руке и имела почти глупый вид. Я вовсе не думал выказать неуважения и говорил, как только мог вежливо, но я не могу поддаться человеку, который хочет доказать, что я стараюсь обмануть его. Вечером лакей принес мне один фунт тринадцать, завернутые в бумагу. Но с тех пор я видел очень ясно, что старый сквайр не может терпеть меня.

– Это очень вероятно, очень вероятно, – сказал Бартль в раздумье. – Только одним способом можно было бы помирить его с вами, это – доказать ему, что в этом заключается его собственный интерес.

– Ну, не знаю, – сказал Адан. – Сквайр довольно проницателен; но одной проницательности еще недостаточно для того, чтоб человек мог видеть, в чем именно заключается его интерес. Требуются еще совесть и вера в хорошее и дурное, я вижу это очень ясно. Вам едва ли удастся когда-нибудь заставить старого сквайра поверить, что он получит такой же барыш прямым путем, как уловками и изворотами, да и кроме того, у меня нет ни малейшей охоты работать под его начальством; я не хотел бы ссориться ни с каким джентльменом, в особенности же с старым джентльменом под восемьдесят лет, а знаю, мы недолго жили бы в согласии друг с другом. Если б капитан был хозяином в имении – о! тогда это было бы другое дело: у него есть и совесть и желание делать добро, и я скорее был бы готов работать для него, чем для кого-нибудь другого на свете.

– Хорошо, хорошо, мой друг, если счастье стучится к вам в дверь, не высовывайте голову в окно и не говорите ему, чтоб оно отправлялось по своим делам, вот и все. Вы должны приучаться к равному и неравному в жизни, точно так же, как и в цифрах. Я скажу вам теперь, как говорил десять лет тому назад, когда вы отколотили молодого Майка Гольдсворта за то, что он хотел сбыть вам фальшивый шиллинг, не узнавши вперед, шутит ли он или поступает серьезно. Мы слишком торопливы и спесивы и готовы оскалиться на всякого, кто вам не по сердцу. Если я немного вспыльчив и упрям, то это еще не беда – я старый школьный учитель и никогда не пожелаю забраться на шест повыше. Но к чему же истратил я столько времени и учил вас писать, чертить и мерить, если вы не подвинетесь вперед в свете и не покажете людям, что есть же какое-нибудь преимущество, когда имеешь на плечах голову, а не тыкву? Неужели вы хотите задирать нос при всяком удобном случае, потому что он слышит запах, которого не замечает никто, кроме вас? Это такая же глупая мысль, как та, которую вы сказали прежде, будто жена приносит с собою уют в дом рабочего человека. Вздор и пустяки!.. Вздор и пустяки! Пусть думают так дураки, которые не сумели уйти далее простого сложения. Да и хорошо сложение-то! Дурак да еще дура, и в продолжение шести лет их будет еще шесть дураков… все они одной цены, большие и малые, и сколько их ни складывай, они не делают никакой разницы в сумме.