Джордж Элиот - Адам Бид

Теперь Адам был бы в состоянии зажить отдельным домом и снабжать всем необходимым свою мать в старом. Его виды на будущее позволяли ему жениться в очень непродолжительном времени; и если Дина согласится выйти за Сета, то их мать, может быть, будет очень рада жить не вместе с Адамом. Но он решил про себя, что не станет торопиться, не станет подвергать испытанию чувство Хетти к нему, пока оно со временем не сделается сильным и твердым. Завтра, однако ж, после обедни он отправится на господскую мызу и сообщит там касавшиеся его новости. Мистер Пойзер, он знал, обрадуется им более, чем пятифунтовому билету, и он увидит, заблестят ли глаза у Хетти, когда она услышит эти новости. Быстро пройдут месяцы за всем, что будет наполнять его мысли, и эта безрассудная пылкость, овладевшая им в последнее время, не должна побуждать его к преждевременным речам. Между тем, когда он возвратился домой и, сидя за ужином, сообщил своей матери добрые вести, причем она почти заплакала от радости и требовала, чтоб он ел вдвое против обыкновенного по случаю такого счастья, он не мог преодолеть себя и нежно стал приготовлять мать к будущей перемене, говоря, что старый дом был слишком мал и они не могли оставаться в нем всегда все вместе.

Было сухое воскресенье, действительно веселый день для второго ноября. Солнце не сияло, но облака шли высоко, и ветер был так тих, что желтые листья, слетевшие на землю с вязов, образовывавших изгороди, вероятно, слетели просто от того, что завяли. Тем не менее мистрис Пойзер не пошла в церковь, потому что простудилась, и ее простуда была слишком серьезна, чтоб можно было пренебречь ею. Не более как две зимы назад она пролежала несколько недель благодаря простуде. Так как жена не шла в церковь, то и мистер Пойзер думал, что вообще ему лучше также остаться дома «для компании». Он, может быть, и не мог дать определенную форму причинам, по которым дошел до этого решения, но всякому опытному уму хорошо известно, что наши самые твердые убеждения нередко зависят от нежных впечатлений, для которых слова служат слишком грубым средством. Как бы то ни было, из семейства Пойзер никто не пошел в церковь после обеда, кроме Хетти и мальчиков; однако ж у Адама хватило настолько смелости, что он присоединился к ним после службы и сказал, что пойдет домой с ними, хотя всю дорогу через деревню он, казалось, преимущественно занимался с Марти и Томми, рассказывал им о белках в бинтонском леске и обещал взять их когда-нибудь туда. Но когда они вышли на поля, он сказал мальчикам:

– Ну-ка, кто из вас самый сильный ходок? Кто первый будет у ворот дома, тот первый отправится со мною в бинтонский лесок на осле. Но Томми должен начать свой путь вот от того столбика, потому что он младший.

До этого времени Адам никогда не вел себя так решительно, как влюбленный. Лишь только оба мальчика тронулись с места, как он посмотрел на Хетти и спросил умоляющим томом, будто уже спрашивал ее и она отказала ему: «Не хотите ли опереться на мою руку, Хетти?» Хетти взглянула на него, улыбаясь, и в одно мгновение положила свою кругленькую ручку на его руку. Ей не значило ничего взять Адама под руку, но она знала, что для него это было не вздор идти с нею под руку, и желала, чтоб он думал об этом таким образом. Сердце ее не билось скорее, и она смотрела на полуобнаженные изгороди и вспаханное поле с тем же чувством тягостной скуки, как и прежде. Но Адам почти не чувствовал земли под собою. Он думал: Хетти должна знать, что он прижимал ее руку немного, очень немного. Слова приливали к его губам, слова, которые он не смел произнести, которые он твердо решился не произносить еще несколько времени; и он молчал, пока они прошли все поле. Спокойствие и терпение, с которым он некогда ожидал любви Хетти, довольствуясь только присутствием девушки и мыслью о будущем, покинули его около трех месяцев назад со времени ужасного сотрясения. Волнения ревности придали его страсти новое беспокойство; страх и неизвестность были для него почти невыносимы. Но хотя он не мог говорить Хетти о своей любви, он сообщит ей о своих новых надеждах и посмотрит, будет ли ей это приятно. Таким образом, когда он достаточно подавил свое волнение, он сказал:

– Я хочу сообщить вашему дядюшке новости, которые удивят его, Хетти; я думаю, он обрадуется также, когда узнает эти новости.

– Что ж это такое? – равнодушно спросила Хетти.

– Видите ли, мистер Бердж предложил мне участвовать в его делах, и я принял это предложение.

В лице Хетти произошла перемена, конечно, вовсе не причиненная приятным впечатлением этих новостей. Действительно, она почувствовала мгновенную досаду и беспокойство. Она слышала, как часто намекал ее дядя на то, что Адам мог бы со временем жениться на Мери Бердж и получить участие в деле, если б только захотел, и соединила теперь оба предмета вместе и немедленно вообразила себе что Адам, может быть, отдалился от нее оттого, что случилось в последнее время, и обратился к Мери Бердж. С этою мыслью, и прежде чем она успела припомнить какие-нибудь причины, почему это могло бы быть несправедливо, ею снова овладело чувство одиночества и обманутого ожидания. Единственный предмет, единственный человек, на котором останавливались ее мысли в своей ужасной скуке, ускользал от нее, и капризное чувство несчастья наполнило ее глаза слезами. Она смотрела вниз, но Адам видел ее лицо, видел слезы, и, прежде чем успел кончить вопрос: «Хетти, дорогая Хетти! о чем плачете вы?», его пылкая, быстрая мысль пролетела по всем причинам, которые он мог постигнуть, и остановилась наконец вполовину на верной: Хетти думала, что он намерен жениться на Мери Бердж. Ей не хотелось, чтоб он женился; может быть, ей хотелось, чтоб он женился только на ней самой? Всякая осторожность исчезла, исчезли все причины быть осторожным, и Адам чувствовал только трепетную радость. Он наклонился к ней, взял ее за руку и сказал:

– Я мог бы жениться теперь, Хетти, я могу доставить жене спокойную жизнь, но я никогда не пожелаю жениться, если вы не выйдете за меня замуж.

Хетти посмотрела на него и улыбнулась сквозь слезы, как было в первый вечер, когда она находилась с Артуром в лесу, думала, что он не придет, а между тем он пришел. Облегчение и торжество, которые она чувствовала теперь, были слабее, но большие черные глаза и прелестные губы были так же прекрасны, как всегда, может быть, даже прекраснее, потому что в последнее время в Хетти развилась более роскошная женственность. Адам с трудом мог верить в блаженство этой минуты. Его правая рука держала ее левую, и он прижимал ее руку к самому сердцу, наклоняясь к ней:

– Действительно ли любите вы меня, Хетти? Хотите ли вы быть моею женой, которую я буду любить и о которой буду заботиться всю свою жизнь?

Хетти не говорила, но лицо Адама было очень близко к ее лицу, и она прислонилась своею круглою щечкою к его щеке, как кошечка. Она ждала, чтоб ее приласкали; она хотела чувствовать, будто Артур был снова с ней.

Адаму незачем было говорить после этого, и они почти более не разговаривали друг с другом во всю остальную дорогу.

– Могу я сказать об этом вашему дядюшке и вашей тетушке? – спросил он только.

– Да, – отвечала Хетти.

Красное пламя в камине на господской мызе освещало в этот вечер радостные лица, когда Хетти отправилась наверх, и Адам воспользовался благоприятным случаем сообщить мистеру и мистрис Пойзер и дедушке, что он видел возможность содержать жену теперь и что Хетти согласилась выйти за него замуж.

– Надеюсь, вы не станете делать возражений против того, чтоб я стал ее мужем, – сказал Адам. – Я, правда, человек еще небогатый, но она не будет нуждаться ни в чем, пока я могу работать.

– Возражений? – сказал мистер Пойзер, между тем как дедушка наклонился вперед и протяжно произнес: «Конечно, нет». – Какие возражения можем мы иметь против вас, мой друг? Что вы тут говорите, что еще небогаты! Да в вашей голове есть деньги, как есть деньги в засеянном поле, но на все нужно время. У вас довольно для начала, а мы можем дать вам домашних вещей, которые вам будут нужны. Ведь у тебя, я думаю, порядком припасено перьев и холста, не правда ли?

Этот вопрос, конечно, относился к мистрис Пойзер, которая сидела закутанная в теплую шаль и очень охрипла, так что не могла говорить с своею обыкновенною легкостью. Прежде всего она выразительно кивнула головой, но вскоре была не в состоянии противостоять искушению выразиться точнее.

– Это была бы плохая история, если б у меня не было перьев и холста, – сказала она хриплым голосом, – когда я не продаю ни одной птицы, не ощипав ее, а самопрялка работает все будни.

– Подойди, дружочек, – сказал мастер Пойзер, когда Хетти спустилась вниз, – подойди сюда и поцелуй нас, дай нам пожелать тебе счастья.

Хетти подошла очень спокойно и поцеловала толстого добродушного человека.

– Ну вот так! – сказал он, потрепав ее по плечу. – Теперь поди поцелуй тетку и дедушку. Я желаю пристроить тебя так же хорошо, как если б ты была моя родная дочь. Того же самого желает и твоя тетка – ручаюсь тебе в этом, потому что она обходилась с тобой в эти семь лет, Хетти, как с своею родною дочерью. Подойди, подойди сюда теперь, – продолжал он, уже шутливым тоном, лишь только она поцеловала тетку и старика. – Адам, я готов побожиться, также ждет поцелуя, и он имеет на то теперь полное право.

Хетти, улыбаясь, отошла к своему пустому стулу.

– В таком случае, Адам, возьмите сами, – настаивал мистер Пойзер, – иначе вы не мужчина.

Адам, этот высокий крепкий парень, встал, покраснев, как маленькая девочка, и, обняв Хетти, нагнулся и нежно поцеловал ее в губы.

Это была прелестная сцена, освещаемая пламенем, пылавшим в камине, потому что свечей не было. Да и к чему тут свечи, когда огонь был так ярок и отражался в оловянной посуде и полированном дубе? Никому не нужно было работать в воскресенье вечером. Даже Хетти чувствовала нечто похожее на довольство среди всей этой любви. Привязанность Адама к ней, ласки Адама не волновали ее страстью, не могли даже удовлетворить ее тщеславию, но жизнь не представляла ей в настоящее время ничего лучшего, а они обещали ей некоторую перемену.

Много было разговоров, прежде чем Адам ушел, о возможности найти дом, в котором он мог бы удобно поместиться. Свободным был только один домик в деревне, рядом с домиком Вилла Маскри, да и тот был теперь слишком мал для Адама. Мистер Пойзер настоятельно утверждал, что лучше всего было бы выехать Сету с матерью, а Адаму остаться в старом доме, который можно было бы увеличить через несколько времени, так как на дровяном дворе и в саду было довольно места. Но Адам не соглашался выселить мать из дома.

– Ну, хорошо, – сказал наконец мистер Пойзер, – нам нет никакой крайности решить все непременно сегодня вечером. Мы должны иметь время обсудить все хорошенько. Раньше Пасхи вам нечего и думать о свадьбе. Я не люблю долгого ухаживания, но надобно же время на то, чтоб устроить все как следует.

– Конечно, конечно, – сказала мистрис Пойзер смелым шепотом. – Нельзя же христианам жениться, как кукушкам, я так полагаю.

– А мне становится несколько страшно, – сказал мистер Пойзер, – когда подумаю, что мы, может быть, должны будем оставить этот дом и взять ферму милях в двадцати отсюда.

– Э-э-эх! – сказал старик, выпучив глаза на пол и размахивая вверх и вниз руками, опиравшимися на локотники его кресла. – Плохая будет это история, если мне придется оставить старое место и если меня похоронят в чужом приходе. Да и тебе, может, придется платить двойную цену за ферму, добавил он, взглянув на сына.

– Ну, батюшка, не тревожься прежде времени, – возразил Мартин-младший, – может быть, капитан возвратится домой и помирит нас с старым сквайром: я крепко рассчитываю на это. Ведь я знаю, капитан хочет, чтоб всем оказывали должную справедливость, где только это зависит от него.

Адам был очень занят в это время, от начала ноября и до начала февраля, и только изредка мог видеть Хетти, кроме воскресенья; несмотря на то, это было счастливое время, потому что оно все ближе и ближе придвигало к нему март, когда назначена была их свадьба. Все незначительные приготовления к новому хозяйству указывали на то, что желанный день приближался все более и более. Две новые комнаты были надстроены к старому дому, так как, после всех рассуждений, мать и Сет оставались жить с ними. Лисбет плакала так жалобно при мысли о расставании с Адамом, что он пошел к Хетти и спросил ее, будет ли она, из любви к нему, переносить странности его матери и согласится ли жить с нею. К его немалому восторгу, Хетти отвечала: «Да, мне все равно, живет ли она с нами или нет». Мысли Хетти в это время тяготило затруднение, которое было гораздо хуже странностей бедной Лисбет, и потому ей было не до них. Таким образом, Адам был утешен в своих обманутых ожиданиях, причиненных Сетом, когда последний возвратился из Снофильда, куда ходил, чтоб видеть Дину, и сказал: «Напрасно ходил я туда… сердце не влечет Дину к замужеству». Когда он сказал своей матери, что Хетти согласна на то, чтоб они жили вместе, и не было более нужды думать им о расставании, она сказала более довольным тоном, чем говорила с того времени, когда он сообщил ей о своем намерении жениться: «Голубчик мой, да я буду так тиха, как старая кошка, и работать только то, что она оставит мне и чего сама не захочет делать. Тогда нам не нужно будет делиться тарелками и всеми другими вещами, которые стояли все вместе на полке с твоего рождения».