Словно по команде, дверь распахнулась за спиной Адама, и кто, вы бы думали, явился на сцену? Грант Симмонс собственной персоной.

— Не надо, Адам! — выкрикнули в один голос Лаура и Питер.

Но было поздно. При виде Симмонса Адам побагровел и молниеносно врезал ничего не подозревающему молодому человеку прямо в челюсть. Симмонс спикировал в открытую дверь в приемную и ударился о бронзовую вешалку. Агитатор и тяжелая вешалка рухнули к ногам миссис Сондерс.

Старшая секретарша возопила что есть мочи, увидев несчастного молодого человека, погребенного под грудой плащей и пальто. Прекрасно нанесенный Адамом удар поверг его противника в нокаут.

Адам был явно доволен собой, чего нельзя было сказать о Питере, который, напротив, остался крайне недоволен поведением брата. Проклиная все на свете, Питер промчался мимо Адама в приемную, чтобы как-то привести в чувство пострадавшего.

Лаура отбросила пакет со льдом и обессилено взглянула на Адама.

— Ах, Адам, Адам. Это не Симмонс подбил мне глаз.

Адам опешил.

— Не Симмонс?

Лаура неторопливо поднялась и подошла к нему. Адам не мог глаз отвезти от ее изувеченного лица.

Ну ладно, положим, с Симмонсом я просчитался. Но пусть Лаура только скажет мне, кто виновник, и я из-под земли его достану. А что касается Симмонса, то я с ним рассчитался.

— Но кто же, Лаура?

Наступило гробовое молчание. Его нарушил не кто-либо из них, а Питер, который закричал, что Симмонс приходит в себя, и что он отправит его под присмотр медработницы компании.

Лаура взглянула на Адама, но откликнулась на голос Питера:

— Отлично. Правда, когда он встанет со стола в медпункте, будет чудом, если он сядет за стол переговоров.

— Он явился сюда на переговоры? — выпучил глаза Адам.

— Да, Адам, — сухо отозвалась Лаура. — А если б ты был здесь с нами пораньше, то мы бы избежали всей этой кутерьмы.

Адам ничего не ответил. Он чувствовал себя маленьким и жалким. А, судя по настроению Лауры, она не собиралась особенно нянчиться с ним.

— К сожалению, Адам, твои братья правы. Эти несколько недель, которые ты провел в конторе Форчэнов, были для тебя всего лишь забавой. Ты это делал только для того, чтобы произвести на меня впечатление. Кстати, можешь занести в свой реестр: кое в чем ты действительно преуспел. Временно, правда. А когда мишура спала...

— Лаура...

— И вот что еще, раз уж ты так интересуешься моим положением. Да будет тебе известно, что это Питер подбил мне глаз.

Адам и вовсе лишился дара речи.

— Пит ударил тебя?

— Нечаянно. Он хотел втащить меня в магазин, когда кучка протестующих пикетчиков совсем разбушевалась, а мой глаз, на беду, оказался на пути его локтя.

Она улыбнулась с некоторым торжеством.

— А теперь слушай. Ты хотел смеха. Так вот тебе самое смешное: Грант Симмонс вечером ворвался сюда с новыми требованиями, увидел фонарь у меня под глазом и решил, что это его рук дело, поскольку он-то помнил, что вовсю размахивал кулаками. Симмонс готов был сквозь землю провалиться, так он расстроился. А когда я рассказала ему, как все было на самом деле, его словно подменили. Я так понимаю: он зауважал меня за то, что я не воспользовалась случившимся, чтобы обвинить его в избиении женщины. Он даже согласился внимательно ознакомиться с нашими предложениями и затем вернуться и сесть с нами за стол переговоров, чтобы попытаться выработать пакет взаимоприемлемых соглашений. Но сейчас что-то подсказывает мне, что какое-то время у него будет настроение не для взаимных соглашений.

— Лаура, я очень сожалею. Сначала я увидел в программе «Новости», как Симмонс врезал Питеру. Потом являюсь сюда и вижу у тебя синяк под глазом. Естественно, я решил... Господи, ну кто бы мог подумать!

Лаура не могла оправдать Адама, однако она была тронута мотивами, толкнувшими его на этот поступок. Она не могла сдержать улыбки.

— Ты часто так делаешь?

Адам улыбнулся в ответ.

— Последний раз я ударил человека в подготовительной школе на соревновании по боксу. Если говорить правду, то я никогда прежде не попадал в такую историю. Ты первая женщина, с которой я... которой подбили глаз. — Он чуть придвинулся к Лауре. — Лаура, очень болит?

Она ответила вопросом на вопрос:

— Почему ты не приехал сюда днем, Адам? Тебе ведь звонила бабушка и все объяснила. Я разговаривала с ней, и она сказала, что ты вернулся в Денвер до трех. Я была уверена, что ты приедешь прямиком сюда. Ты так был нужен здесь.

Адам вздохнул и долго смотрел на Лауру.

— А как, ты думаешь, я должен был себя чувствовать, проснувшись утром и найдя твою записку, Лаура? Мы пробыли вместе эти невероятные сутки, а потом ты убегаешь ни свет ни заря, будто мы провели случайную ночь в номерах. Мне казалось, я заслужил лучшего отношения к себе. Ты даже не подождала меня и не дала возможности как-то объясниться.

Лаура опустила веки, опасаясь, что он увидит в ее глазах тоску и любовь.

— Этого-то я и боялась: что тебе удастся меня уговорить, — искренне призналась она.

Адам начал мерить шагами кабинет.

— И вот, прошатавшись по улицам Сан-Франциско, мучимый тоской и отчаянием, я возвращаюсь в апартаменты, и тут раздается звонок, и бабушка велит мне лететь, не теряя ни минуты, сюда, потому что ты отчаянно нуждаешься во мне.

Он перестал ходить по комнате, но не решался встретиться с ней глазами.

— Естественно, мне показалось, что ты передумала.

— Понимаю, — только и сказала Лаура.

Адам поднял голову и наконец посмотрел ей прямо в глаза.

— Может, я действительно из всего делаю проблему.

— Это было бы трудно отрицать, — улыбнулась Лаура.

Они находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Адам выглядел таким несчастным и растерянным, что у Лауры ладонь невольно потянулась к его лицу.

— Ты что, Адам, действительно думаешь, что я не могу постоять за себя?

Он прикрыл ее руку своей. Достаточно было одного ее прикосновения, и все в душе его моментально улеглось, и он опять почувствовал себя Адамом Форчэном.

— У меня голова кругом идет от одной мысли, что тебе кто-то может причинить боль.

— Ну, не такая уж это боль, — прошептала Лаура. — Питер от всего этого мучается гораздо сильнее. Хотя это чистая случайность, и он пытался спасти меня от обезумевшей толпы, он прямо скорбит оттого, что поставил мне фонарь. — Лаура не могла сдержать улыбку. — Но лично я не считаю, что это подмочит его репутацию.

С необыкновенной осторожностью и нежностью Адам притронулся пальцами к ее подбитому глазу.

— Бедненькая, — прошептал он. Адам внимательно изучал ее лицо: сначала, не отрываясь, смотрел на ее глаза, затем на губы, затем еще ниже.

Грудь Лауры поневоле начала вздыматься. Она опустила глаза.

— Все проходит, Адам, — прошептала она так тихо, что сама не была уверена, услышал ли он ее.

Адам ничего не отвечал и продолжал пожирать ее глазами. Лаура почувствовала беспокойство — и возбуждение.

— Я должна... пойти проверить... Симмонса.

Она попыталась ускользнуть, но Адам схватил ее за руку.

— Ты о чем-нибудь сожалеешь, Лаура?

Она раскрыла рот, но не могла произнести ни слова.

— О чем? — наконец пролепетала она. — О нас? О том... что... между нами... было? — Она прикрыла глаза. — Нет.

— Ты боишься, что потом пожалеешь?..

Эти слова он выдохнул во впадину между ее шеей и плечом.

— Это нечестная игра, Адам, — запротестовала Лаура. — Я... в проигрышном положении.

Он чуть-чуть отстранился.

— Послушай, Лаура, если все, что произошло, кажется тебе несколько экстравагантным... ради Бога, только скажи! Я могу... изменить стиль. Будем ездить на рейсовых автобусах, заберемся в горы... и никакой икры — перейдем на сардины.

На лице Лауры появилась гримаса.

— О, только не сардины, умоляю.

— Отлично, отлично — никаких сардин. Клянусь. Только скажи, что ты от меня хочешь, Лаура. Только скажи — и это твое. — Адам улыбался, но был серьезен.

Лаура едва не выдала то, что было у нее на уме, с губ ее чуть не слетели слова, которые бы Адаму вряд ли пришлись по душе, но в которых заключалось то, чего она по-настоящему хотела от него. Однако она, как и Адам — хотя совсем по другим причинам, — была пленницей мира иллюзий.

Лаура пыталась собраться с мыслями и навести порядок в чувствах. Ну какой может быть смысл в этой безнадежной, беспомощной, бессмысленной любви к человеку столь неподходящему? Всего несколько недель длился их безумный роман, а она уже мечтает о том, как выйдет за него замуж, вырастит детей и будет тихо-мирно доживать с ним свои дни в любви и — как это она чуть не забыла? — бедности. Но печальная истина заключалась в том, что в поведении Адама не было абсолютно ничего, что поощряло бы подобные фантазии. Страсть, обожание, готовность сделать для нее все, что она пожелает, — таков Адам, но брак совершенно определенно не входит в его программу — и он об этом заявил прямо и честно с самого начала, винить его здесь не в чем.

Адам внимательно следил за выражением лица Лауры. Он видел, как в ней борются противоречивые чувства. Всю жизнь Адам привык получать то, что хотел. Как говорила Лаура, все давалось ему слишком легко. Поначалу так было и с Лаурой. Она свалилась в его объятия — по другому и не скажешь, — ее изумрудно-зеленые глаза излучали благодарность, а потом — и очень скоро — в них появилось обожание. И все то время, что они были вместе, Адам неколебимо верил в то, во что верил всегда, а именно: что он ведет светскую жизнь.

— Послушай меня, Адам, — наконец промолвила Лаура, когда молчание уже стало невыносимым. Дыхание перехватило. И все же она решилась и должна была теперь все высказать начистоту. — Тут ничего не поделаешь. Ты такой, какой ты есть — невероятно красив, очарователен, в расцвете сил, жизнелюбив, щедр до расточительства, романтик до мозга костей...

— В жизни не чувствовал себя столь гадко от комплиментов.

Лаура постаралась ободряюще улыбнуться.

— Но это в самом деле комплименты, Адам. Ты ужасный человек. Могла ли я мечтать... — Лаура не договорила и отвела глаза. — О, Адам, ни один из нас не готов к серьезным отношениям. Лучше порвать сейчас — тогда у нас... останутся хотя бы прекрасные воспоминания.

Адам бросил на нее подозрительный взгляд, почуяв в ее голосе какие-то новые нотки — впечатление было такое, будто она сама поражена, что вспоминает об этих днях с теплотой.

— Но я не хочу останавливаться, Лаура. И не верю, что ты этого хочешь.

— Адам...

— Посмотри мне прямо в глаза, объяви во всеуслышание, чего ты хочешь. Скажи: «Я хочу с этим покончить, Адам».

— Адам... — Дальше имени она двинуться не могла.

— И никаких теперь записочек. Никаких ускользаний на рассвете. Чтобы я просыпался, желая обнять тебя, а тебя уже след простыл. Нет, на сей раз лицом к лицу, — жестко настаивал он. — Скажи, что ты хочешь с этим покончить.

— Сейчас не время для дискуссий такого рода. В компании кризис, — запротестовала Лаура, больше для того, чтобы оттянуть время.

Адам грубо потряс ее за плечи.

— Скажи, Лаура, от чего ты хочешь бежать: от меня или от своего прошлого? Или что-то начинаешь припоминать? Может, ты боишься? Боишься того, как я это восприму?

— Ах, Адам, все так запуталось. Я просто ума не приложу... В голове какая-то каша. На душе кошки скребут. — Рука ее потянулась к его груди. — Мне просто не продохнуть. Особенно когда ты рядом.

Адам одарил ее одним из своих обворожительных взглядов.

— Почему это — особенно когда я рядом? — Он не сомневался, что знает ответ, но ему ужасно хотелось услышать это из ее уст. Вернее даже, чтобы она услышала.

Лаура тяжело вздохнула, и в ее вздохе слышалось отчаяние.

— Ты сводишь меня с ума, вот почему. У меня колени подгибаются от одного твоего вида. Я не могу выкинуть из головы воспоминание о том умопомрачительном ощущении, когда мы занимались любовью. — Она бросила на него взгляд, полный безнадежности. — Мне даже кажется, «умопомрачительном» не то слово. Из-за тебя мне приходится заниматься словотворчеством, потому что привычные слова не подходят. — Все это она выпалила на одном дыхании, а в конце толкнула Адама в грудь — не настолько сильно, чтобы он грохнулся на пол, но достаточно, чтобы чуть сдвинулся с места. — Ну что, — бросила она, — теперь твоя душенька довольна? Ты счастлив? — Не дожидаясь ответа, она кинулась к двери. — Но это ничего не меняет. Я все равно уезжаю, Адам. Вот только... помогу Питу покончить с этой забастовкой. Это лишь потому, что все вы были ко мне так добры, и я столь многим вам обязана. Я пообещала твоим братьям сделать все, что в моих силах, чтобы им помочь. И я их не подведу.