— Хочу ли я..? — улыбаюсь игриво. — Кто оплачивал счёт — у того все права.

Вскидывает бровь, выражая удивление. Наигранное ли? Расстегиваю оставшиеся пуговицы на рубашке. Практически не дышу, скатывая её вниз по рукам. Слыша в окружающей тишине его громкий выдох. Трепеща от ожидания, с опаской произношу:

— Что прикажешь?

— Провоцируешь… А если перегну, что тогда?

Снимаю обувь, в раз становясь ниже и, кажется, невесомее. Опускаюсь на колени, находясь не более чем в пяти метрах от него. Руки касаются пола. Наблюдает, положив локти на колени. Подперев подбородок руками, сложенными вместе, точно закрывает рот, чтобы молчать. Глубоко вдыхает, разбивая повисшую паузу. Выгибаю спину, точно кошка, томно произнося:

— Вся твоя…

Первые пара метров — под яростным взглядом. Изучающим. Проникающим внутрь. Точно шествуешь по раскаленным углям. С придыханием. Остановкой. Успокоить бешеный пульс. Облизнуть пересохшие губы, чтобы вновь начать движение навстречу этим глазам.

Бесстрашно. Словно всё плохое, что могло быть, уже произошло. С лукавой улыбкой. Потому что по сути уже всё равно… Разве важно, что было? Что будет? Есть только сейчас. Через минуту ставшее прошлым. Памятный миг. Секундная слабость, померкнувшая через мгновенье. Оставшаяся воспоминанием на подкорках души. А нас здесь всего двое. Без лишних глаз. Раскиданы по периметру комнаты. И вместе. И по одному. И друг перед другом оголены… Нормы. Морали. Устои. Вдребезги. На сотни осколков. Если не сейчас, то когда? К чему себя сдерживать? Кому и зачем мы что-то должны? Биться в огражденных рамках в попытке себя отстоять? Или опустить руки и добровольно запереться там? А если момент упустить навсегда? Вдруг он потом не вернётся? И с чем же останусь я? Вновь с болью утраты, что хочу растоптать? Поверить. Довериться. Скинуть все карты. Открыться. Без права на проигрыш. И вновь научить доверять… Получится ли? Иллюзия, маячащая впереди растает в пространстве. Или способна во что-то перерасти?

Покорно. Последние метры. Сняв маски. Отбросив подальше эмоции. Скованность. Стыд. К чему притворяться? Он знает меня любой. Хорошей. Плохой. Капризной. Послушной. Зачем быть хуже? Пытаться из себя строить что-то лучшее? Когда можно быть собой. Делать то, что хочется. Просто. Сейчас. И не важно, что через мгновенье поверишь, что ты безумен. В настоящем ты свободен и волен на любые поступки, слова. Только не переступай черту назад. Не сожалей о содеянном. Жизнь — движение лишь вперёд. Иначе — сойдёшь с ума…

Не отрывает глаз. Достает сигареты из пиджака, скинутого на спинку дивана. На ощупь. Не глядя. Смотря лишь в упор. На меня. Прикуривает, выдыхая завесу. Завуалировав пространство. Пряча под белой стеной мою дерзость. Упрямство. Нахальность. Не задаваясь вопросом поиска пепельницы. Скидывая тлеющий пепел прямо вниз. Устилая серой пылью лобное место. Двигаюсь дальше. Закусываю губы. Замедляясь, отвлекаюсь на падающие серебристые комки. Пробираясь сквозь повисшую пелену в сумраке комнаты. На огонёк, маяком горящий в руке…

Полоса света, разделяющая пространство надвое. Проходящая буквально в метре от него. Останавливаюсь, озираясь. Словно рубеж. Точка невозврата… Пройдена. И плевать на повисшие в воздухе предрассудки. Сантиметры, тающие в воздухе точно дым. Осязаемая красная точка, повествующая о прибытии в место назначения.

Опираюсь локтями на его колени. Поднимаю глаза. Доверчиво и ранимо. Боясь быть вышвырнутой вон за излишнюю наглость. Самонадеянность. Вседозволенность… Что мне делать тогда? Проводит большим пальцем по щеке, с зажатой в этой руке, между средним и указательным, сигаретой. В опасной близости от кожи. Чувствую рядом тлеющий табак. Слегка дергаюсь. Инстинктивно. Потеряв чувство самосохранения. Вперед, под руку. К обжигающей ласке. Даже не думая отстраняться назад. Отводит в сторону, нахмурившись. Глубоко выдыхая:

— Могла обжечься. Не делай так никогда.

— Я тебе доверяю, — улыбаюсь несмело. Смотря в стальной взгляд, едва заметно надломленный теплым оттенком эмоций. Подогревающий мою правоту. Привстаю. Двигаюсь вверх, к губам. Выпаливая в одно слово на выдохе. — Ты не сможешь меня обидеть. — Прикрывая от обилия дурманящего запаха рядом глаза.

— Уверена? — шепчет с усмешкой.

Сглатываю, едва ворочая непослушным языком:

— Да…

— Дай руку, — звенит строгостью, опустив другие эмоции.

Нервно вздрагиваю, глядя на дотлевающий меж пальцев окурок. Подчиняюсь. Поджав губы. Зажмурив глаза. Не дышу. Слыша отголосок шипения рядом… И охватывающую страхом тишину. Робко улыбаюсь, открывая глаза. Замечая в бокале на тумбочке плавающую сигарету. Перевожу взгляд ниже. Моя рука зажата в его кулаке. Что тогда? Снимет кольцо? Не успеваю опомниться.

— Твою мать! — взрываюсь от резкого щелчка. Испуганно дергаюсь, врезаясь кожей в холодный металл.

Успокаивает одним тихим шипением. Отпускает руку, оставляя, точно утяжелитель, маятником качающиеся наручники на моём запястье. Придвигая подбородок к себе. Покрывая поцелуями напряженные скулы. Снимая горячими губами подступающую дрожь. Расслабляя в своих руках. Полностью. Заставляя самой опускать на заклание голову. Доверять. Безгранично. Сполна.

Треск тугих пуговиц на новой рубашке. Впиваясь губами в мои, не глядя вниз, пытается от неё освободиться. С заминкой достигает успеха. Не отрываясь от пьянящего поцелуя, поднимает с колен. Лаская нёбо, сплетаясь языками, едва ощущая сползающее по плечам бельё, скользящие по бедрам брюки. Уже не чувствуя страха, путаясь пряжкой в отверстиях ремня, освобождаю от лишней одежды его. Ощущая прокатывающуюся по телу истому. Находя спокойствие в этих крепких руках. Заведомо соглашаясь на всё, что он может мне предложить. Расслабляясь под воздействием блуждающих по изгибам потемневших глаз. Убаюкиваясь звуком учащенного дыхания, ласкающего слух. Натягивает стальной ремешок, перенаправляя внимание.

— Прикуёшь меня к батарее? — выдаю тихий смешок. — Или к спинке кровати? — это хоть будет удобнее…

— Я могу с тобой сделать всё, что угодно, — обдаёт хрипотцой, разливая по телу очередную волну возбуждения. Льну ещё ближе, безропотно, за ним, поднимая в воздух запястье.

— Обездвижить тебя полностью, — проходит языком по шее, болезненно втягивая в себя кожу. Оставляя видимые следы нашей встречи. Своего незримого присутствия в моей жизни. В невозможности больше стоять, медленно оседаю на пол. Утягивая его за собой. Нависает надо мной, практически ввергая в темноту, загораживая единственный лучик, пробивающийся сквозь шторы. Придавливая к полу своим натиском. Впечатывая в мягкий ковер, посыпанный пеплом. Смешивая с ним воедино. Короткими вдохами пытаюсь унять взбесившийся пульс. Бестолково проваливая исход миссии, едва вновь услышав взрывающие фантазию низкие нотки его голоса.

— Могу наказать тебя за всё, что заставляешь меня испытать, — нервно морщусь, пытаясь разорвать зрительный контакт. Удерживает подбородок в руках, возвращая в исходное положение взгляд. Глаза в глаза. Вскидывает бровь.

— Могу обратить в физическую силу ту боль, которой подвергся морально. Из-за тебя, — напрягаюсь, пытаясь скрыться. В тот же миг отчаянно сковываю его плечи, сжимая мышцы в своих кулаках.

— Могу надломить тебя, взяв жестко, как и куда захочу. Дать тебе почувствовать себя шлюхой. И, поверь, после наше знакомство в клубе еще покажется тебе верхом романтизма, — сглатываю вставший в горле ком, не способная произнести что-то в ответ. Сжимая губы. Вдавливая подбородок в шею. Чувствуя, как глаза плавно застилает полупрозрачная пелена из подступающих слёз. Пытаюсь криво улыбнуться в ответ, зная, что пойду на всё это. Ведь только звучит страшно, правда? А на деле… Начинают дрожать колени от мелькающих в голове картин. Очередной металлический щелчок. Освободил? Дергаю руку, нерешительно поднимая глаза.

— Зачем… тогда..?

— Знаешь, в средние века была такая пытка. Двух людей, особо провинившихся перед властью, сковывали вместе, воздвигая их вокруг опоры, которую нельзя снести. И оставляли на потеху публике, запрещая поить и кормить. Они либо истязали друг друга своими рывками, умирая от полученных ран. Выламывая и перегрызая себе руки в попытке спастись. Либо тихо, смирившись, принимали свой приговор. Находя в нём даже свои прелести. По сравнению с казнями, что творила священная инквизиция, эта пытка была более гуманна. Хотя, конечно, с какого угла подойти…

— Ты специально меня пугаешь?

— И не пытаюсь. Констатирую факт… Ты сама отдала мне власть. И я могу делать всё…

Дергаю руку, сцепленную воедино с его. Плавно поднимая уголки губ. Дрожа, но открыто и насколько это возможно спокойно на него смотря. Притягивая своей рукой его, привстав на локтях и впиваясь в горячие губы. Падая на его пальцы, удерживающие затылок от удара об пол. Жадно отбирая воздух, которого в комнате резко стало так мало. Уверенная в нём. Чтобы ни звучало в ответ. Стоящая на своем до конца.

— Ты не сможешь меня обидеть… Но приковал к себе… где же тогда непробиваемая опора? Решил посмотреть, какой вариант выберу я?

— Могу. Только не стану. Не так… Хотя и хочется порой заткнуть тебя. А опора… чем для неё не подхожу я?

Утыкаюсь в шею, нервно хихикая. Слизывая опьяняющий аромат с кожи. Целуя. Лаская. Пропитываясь этим мужчиной. Сходя по нему с ума, как никогда. Тонущая в его прикосновениях. Удерживающая свободно сцепленные вместе руки. И не желающая их отпускать…

— Звучит почти как предложение… — краснея, увожу глаза. — Я не буду сопротивляться. Можешь приковать вторую. К себе, — кусаю за нижнюю губу, свободной рукой, наконец, пытаясь вместе с ним избавить нас от остатков белья. Сквозь шепот, скользящий на обрывках поцелуев, глотая согласные, не своим голосом произнося:

— И знаешь, я бы ответила «да»…

Глава 24

— Я уезжаю на неделю, — нежным прикосновением ласкает спину, непроизвольно заставляя содрогаться мышцы. Откинувшись на подушки, прячу в них разочарованный взгляд. Какой длинный временной отрезок, заполненный грустью и ожиданием, маячит у меня впереди.

— А после вновь, без предупреждения, ураганом ворвёшься в мою жизнь? Перевернёшь всё с ног на голову, желая услышать нелепые попытки тебя остановить? — усмехаюсь, не сдерживая болезненного надлома в голосе.

Отвечает глубоким выдохом, покрывая позвоночник краткими поцелуями. Двигаясь к шее, откидывая волосы, разметавшиеся по подушке. Наваливается сверху, выдавливая из груди хриплый стон. Вызывая тающую на губах грустную улыбку… Как же я буду скучать по нему… по этому волшебному запаху. Родному, любимому. Возбуждающему тонкими нотками. Путающему сознание. Заставляющему мелькать перед глазами единственный образ, пленящий своей улыбкой. Купить себе такой? Забрызгать подушку, чтоб не так тоскливо было засыпать? Одной… Бесполезная идея. В его аромате намного больше, чем голый парфюм. В нём он… такой единственный и неповторимый. Которого хочется задушить в объятиях и никуда, никогда не отпускать… Поджимаю губы, зная, что промолчу. Не попрошу остаться, как бы ни обливалась слезами душа. «Твоё не уходит,» — утверждает мама… Даже если отпускаешь. Смиряешься. Возвращается, захватив навсегда. Глупая надежда. Отголосок наивности. Он отсекает любые разговоры, касающиеся нас. Дерзко затыкая ласками и поцелуями, сводящими с ума. Невозможностью и нежеланием даже прошептать что-то сквозь наполняющие пространство стоны. Я его люблю… Чёрт… как же я его люблю… и молчу, не в праве нарушить тишину банальностью избитых фраз. Только тело отвечает за меня. Тяготится по каждому прикосновению. Тает под ними, словно шоколад в горячих руках. Неосознанно льнёт к его коже. К пальцам, губам. Дышит одним на двоих дыханием, пытаясь впрок насытиться кислородом, чтоб не задохнуться после его ухода. Оставшись одной. Обдаёт жаром, признавая его господство. Тая хрупкую надежду, что он вернётся… Не в город. Ко мне. Позвонит. Позовёт. И как бы ни щемило внутри осознание, что на данном этапе его связывает со мной лишь секс… хороший, кстати, секс. Бесподобный… Остальные эпитеты, приходящие в голову, явно скроет цензура… Я приду. И сделаю всё. Буду любой. С ним. Порочной. Скромной. Хорошей. Плохой. Шлюхой. Сукой. Стервой. Самой невинностью… чистейшей, почти святой. Лишь бы он захотел вернуться. Хоть на мгновение, забывшись, был мой… Переступив через застывшую истуканом гордость. Позабыв про все комплексы, брезгливо морщащиеся внутри. Перекроив сознание. Потому что иначе нельзя. Пропитываюсь инъекцией яда, введенного под кожу умелой рукой. Меняя ради него. Корректируя отношения, обтачивая грани. Не изменяя ему. Перечерчивая разорвавшиеся линии жизни. Перестраивая себя.

— Я немного перестарался, — кривлюсь от легкого нажима пальцев на шею, ощущая болезненные импульсы, прокатывающиеся по телу. — Останутся синяки.