Чарли сумел более или менее связно объяснить, как пройти к усадьбе, и к вечеру беглецы прибыли туда. Ни Джек, ни Дэн пока не представляли, куда направляться дальше, они давно проголодались, замерзли, поэтому остановка пришлась бы весьма кстати. Но они не ведали, что ждет их там, и решили действовать осторожно.

То, что Чарли назвал усадьбой, представляло собой запущенный дом с несколькими хозяйственными пристройками, часть которых давно обветшала, и с большим пустынным двором. Позади, вдоль холмов, тянулись поля, тоже покинутые и бесплодные. Между постройками гулял вольный ветер, и казалось, что здесь уже много лет никто не живет.

Возле крыльца спала большая старая овчарка, но люди не показывались.

— Что они там у тебя, вымерли, что ли? — сказал Дэн. — Я все обошел кругом, нигде никого.

Троица скрывалась в густом кустарнике, окружавшем двор.

— Что ж, я попробую зайти в дом, — предложил Джек. — Сколько можно ждать?

— Не надо, — возразил Чарли. — Я сам пойду. Там, кроме нее, никого нет.

— Ладно, иди…— согласился Джек.

Он навидался всего, не боялся ни тьмы, ни призраков, но все же ему показалось жутким это пустое место, где слышался только вой ветра. Дом, лишенный людей, часто становится страшнее самого глубокого и мрачного подземелья.

Потом они увидели, как на крыльцо вышла женщина в черном платье; безмолвная, черная, тощая, словно обглоданный сук, она, как показалось беглецам, ничуть не нарушила своим появлением этого пугающего безлюдья.

Чарли направился к дому неуверенной, спотыкающейся походкой; казалось, он вот-вот упадет, но он не упал и вскоре удалился на большое расстояние.

Ни Джек, ни Дэн не поняли, что закричала женщина в черном, когда заметила приближающегося к ней человека, они видели только, как она, взмахнув руками, мгновение стояла словно окаменевшая, а потом резко подалась вперед к обессилевшему Чарли, и они оба упали на колени, не разжимая объятий, и не двигались с минуту, а затем встали и, бережно поддерживая друг друга, побрели в дом, а вокруг них вертелась, сходя с ума от радости, большая серая собака.

Джек вспомнил Керби; вот кто обрадовался бы ему! Собаки — совсем особенные в своей преданности существа… Хотя, кто знает, насколько длинна их память? Зато известно, как коротка их жизнь: когда берешь в дом собаку, волей-неволей приходится мириться с тем, что когда-нибудь станешь свидетелем ее смерти. И Керби, должно быть, давно уже нет…

— Похоже, мы тут лишние, — мрачно произнес Дэн. Джек усмехнулся.

— Как и везде!

Женщина вышла из дома и направилась к ним. Она остановилась неподалеку от того места, где они прятались, и оглядывала кусты, чуть приподнявшись на цыпочки, и словно бы покачиваясь на ветру. Издали она казалась моложе, теперь же Джек заметил, что волосы ее у висков и надо лбом седые, а кожа вокруг усталых глаз испещрена морщинками. И все же нельзя было не заметить, что когда-то она была, должно быть, дивно хороша собой.

В просторной комнате с высоким темным потолком и бревенчатыми стенами стоял громоздкий длинный стол, за которым свободно могло поместиться человек двадцать; во главе его красовалось тяжелое сидение с резной спинкой. Все было покрыто толстым слоем пыли; безмолвствующее ныне воображение (способное производить лишь картины задержания и наказания за побег) не позволяло Джеку и Дэну представить, как из углов мрачного помещения вылетают, хлопая крыльями, зловещие черные птицы, но они ясно почувствовали некое непонятное неудобство. Оставаться здесь не хотелось,

— Садитесь, — пригласила женщина.

В углу комнаты в огромном камине горел слабый огонь. Собака лежала возле огня; завидев посторонних, она слегка приподняла голову, но не зарычала. Чарли здесь не было.

— Жаль, у меня нет хорошей еды, — ровным голосом произнесла женщина.

— Черт возьми, наемся ли я когда-нибудь досыта? — тихо сказал Дэн.

Однако и тем, что ему принесли (грибная похлебка, ягоды, пресные лепешки), он остался доволен, как и приготовленной постелью; утомленные беглецы долго отсыпались, благо, наряду с тревогой, внушаемой этим мрачным жилищем, в них поселилась уверенность: уж здесь-то их никто не сумеет найти.

Об этом сказала им и мать Чарли, когда Дэн и Джек, очнувшись от тяжелого сна, выползли из комнаты на полуразвалившееся крыльцо.

— Есть такие места, куда не очень-то легко проникнуть. И дело не только в том, что кругом лес и нет ни души…

Потом она рассказала о своем муже и сыновьях, из которых он сделал шайку грабителей: их всех повесили, и лишь младший, не успевший, по ее словам, ничего совершить, был отправлен на каторгу. Она говорила медленно и спокойно, не интересуясь, слушают ее или нет, говорила, скорее, самой себе. Взгляд ее оставался неподвижным.

Она была какая-то странная, слегка не в себе, живущая, похоже, в своем особом замкнутом полублаженном мире, она внушала людям особого рода опасение, заставляя их отгораживаться от нее как от чего-то чуждого и непонятного.

— Надо сматываться отсюда, — вполголоса произнес Дэн.

— Да, пожалуй, — согласился Джек. Его мысли сейчас текли медленно и лениво: мешало припекающее солнце… Лес, чистота неба и воздуха — настоящее блаженство, но порой его что-то словно кололо изнутри: нечему радоваться, совсем нечему, даже свобода вовсе не казалась свободой, он уже вроде бы свыкся с нею, она не опьяняла его и не приносила чудес.

— Все дело в том, что у нас нет денег, — пожаловался Дэн. — И достать негде! Что делать будем — ума не приложу!

Он, похоже, тоже освоился с новым положением, но, в отличие от Джека, воспрянул духом и стремился к достижению еще больших результатов.

— Деньги можно получать двумя способами, — сказал Джек, — работать или воровать. Но работать я не хочу, а воровать боюсь.

У него мелькнула мысль: а не остаться ли навсегда в этом заколдованном месте; непривычным и страшным показался ему предполагаемый выход в полузабытый большой мир. Мир, который наверняка не примет его.

— Парнишку этого здесь оставим? — спросил Дэн.

— Да, наверное…

— Старуха сказала: ему намного лучше, он поправится… А ты чем занимался-то раньше? — прищурив глаза от солнца, поинтересовался Дэн. Выглядел он по-прежнему страшновато, но это его, видимо, ничуть не занимало и не тревожило; вообще он был, как решил Джек, обычным простоватым парнем, изначально, по природе своей, незлобивым, с обычными, присущими каждому недостатками.

Джек вспомнил свое лицо, которое увидел в найденном осколке зеркала: в глубоко запавших глазах давно появился блеск недоверия и злобы, который не исчез и сейчас, он отталкивал и пугал, этот неспокойный взор светлых глаз, окаймленных синевой. Сероватого оттенка кожа обтягивала скулы, а сжатые губы были бескровны… Элси, видно, так и не узнала его, хотя это неудивительно, столько лет прошло. А Агнесса? Возможно, испугалась бы даже… Ведь зачастую один и тот же человек, встреченный несколько раз через большие временные промежутки, в различные периоды жизни, воспринимается как несколько разных людей.

— Я объезжал коней. Далеко отсюда, в Калифорнии, — ответил Джек на вопрос Дэна. И тут же вспомнил ослепительно-яркое время беспечной жизни, когда он мог многие мили проехать верхом под палящим южным солнцем, и все было нипочем! У него никогда ничего не болело, он не знал страха, всегда был полон сил! Он уныло вздохнул: а что теперь?

— А туда за что попал? — поинтересовался Дэн.

— Черт дернул грабить дилижансы на дорогах!

— Жалеешь?

— Радуюсь.

Дэн замолчал. Потом опять спросил:

— Сколько ты отсидел?

— Восемь лет без малого. А ты?

— Три. Тебе сколько оставалось, если б не сбежал?

— Все, что осталось, то и оставалось.

— Пожизненное?

Джек кивнул.

— Сам-то за что? — спросил он.

Дэн засмеялся нелепым сдавленным смехом.

— Убийство.

— Кого прикончил? — произнес Джек почти равнодушно.

— Жену и ее любовника, — последовал ответ. Джек слегка оживился.

— Жену?!

— Да, чего удивляешься? Правда, охранника при побеге стукнул, но это я не хотел, получилось так. Может, он и не умер. Да слушай, что ты смотришь на меня так, будто я невесть какой бандит?! — разозлился Дэн.

— Да я ничего, — успокоил Джек. — А ты что же, застукал их? Жену и этого?

— Конечно. Зашел, а они… Я сказал ей, что поеду на соседнюю ферму, меня туда хозяин послал. Так оно и было, но только получилось, что мне пришлось вернуться с полпути. Я работал у одного фермера, а она была служанкой в доме, ну и спуталась с фермерским сынком. Вот, значит, я их застал, кинулся на него с ножом и в драке зарезал. Потом ее… Да и себя здорово поранил… Сначала жить не хотелось, а потом… все прошло. — Он опять засмеялся, а Джеку вновь нестерпимо захотелось его ударить.

«Когда-нибудь я сделаю это», — подумал он.

— У тебя есть кто-нибудь? Родные, жена?

— Никого, — ответил Джек. Дэн прищурился с недоверием и хитрецой.

— А с девчонки на прииске ты что вытрясти хотел? Я слышал…

— Не твое дело! — грубо оборвал Джек.

— Пусть, — согласился Дэн. — Если нет никого — тем лучше. Пожизненное — это ж, считай, мертвец! А одной памятью сыт не будешь.

«Черт с ним, что бы там ни было, но Агнесса должна узнать, что я не умер», — решил Джек.

Они договорились уйти следующим вечером. Джек понятия не имел, что делать дальше: это состояние было ему знакомо еще со времен жизни на прииске. Он лег, закрыл глаза, постарался не думать ни о чем. Заснул и увидел во сне Агнессу: она вошла в дом в красивом платье, очень похожем на то, которое носила давным-давно, когда они еще встречались тайком на берегу океана… Она входит и, спокойная и печальная, останавливается у окна. Джек поднимается с места; подходит к ней, но она не глядит на него, всецело поглощенная чем-то своим. Он хочет обнять Агнессу, но она выскальзывает из его рук и снова останавливается неподалеку. Холодная улыбка, какой Джек никогда у нее не видел, делает лицо девушки неузнаваемым, чужим. Джек бросается к Агнессе, пытаясь поймать, но она вырывается, а он вдруг совершенно против своей воли ударяет ее по лицу, и она отшатывается, но не вскрикивает, а только смотрит на него с болью и укором и молчит. Самым страшным оказывается то, что она молчит, не произносит ни единого звука. Джек хочет как-нибудь загладить свою вину, но вместо этого бьет Агнессу еще сильнее — девушка падает с громким стуком, словно она не живой человек, а деревянная кукла, а Джек, желая остановиться, и не имея возможности это сделать, ибо тело не повинуется ему, начинает жестоко втаптывать ее в пол. И когда наконец останавливается, то видит перед собой уже не Агнессу, а какую-то грязно-бурую тряпку. Джек поднимает ее, осознает, что это белое платье Агнессы, и понимает: от нее самой ничего не осталось. Он стоит в безмолвном ужасе: он — убил Агнессу?!

Джек проснулся с этим диким чувством и, лежа во тьме, долго размышлял, не вещий ли это сон.

«Нет, — подумал он, — надо убираться отсюда! Чертовщина какая-то, мрак!»

Все огни погасли вдали, впереди была неизвестность. Он не имел ни имени, ни чести, ни истинной свободы, ни власти, ни богатства, ни сил, ни родных и близких людей, у него не было дома; лишь вечное изгнание определила ему судьба, но Агнесса… Он надеялся, что где-то там, пусть очень далеко, существует проблеск счастья… Кто знает, что стал бы он делать, если б узнал, что у него уже ничего нет?

ГЛАВА V

— Нет, Агнесса, поверь мне, пожалуйста: это как раз то, что тебе нужно. Неужели ты не видишь сама?

— Может быть, все-таки другое?

— Нет-нет, только это!

Агнесса стояла перед большим, во весь рост, зеркалом своей гардеробной, одетая в бальное платье ослепительного, дивного цвета морской волны и бросала нерешительный взгляд на другое, жемчужно-серое, только что отвергнутое Орвилом.

— Ты считаешь, оно не годится?

— Оно идет тебе, дорогая, но ты так редко надеваешь что-то яркое, необычное, — мягко произнес Орвил.

Он сидел в кресле и оттуда смотрел на жену. Агнесса сосредоточенно собиралась на первый в своей жизни бал. Собственно, он намечался завтра, но необходимо было все подготовить заранее.

«Бал» — одно из немногих слов, способных сразу заворожить любую женщину, и Агнесса не являлась исключением. Один бал в ее жизни был, в пансионе, бал без кавалеров, на котором девушки-выпускницы показывали свое искусство танцев под взглядами строгих наставниц, но на таком грандиозном торжестве, как нынешнее, ей не случалось присутствовать. Агнесса волновалась, ее успокаивало лишь то, что там она, как и везде, будет одной из многих. Месяц назад, получив приглашение, она заказала туалет. Все было просто, без вычурности, но изящно: жемчужно-серое платье с широкой юбкой, узкое в талии, с открытыми плечами, ожерелье из прозрачных камней на шее, а в гладко причесанных волосах — белые цветы. Но сегодня вдруг принесли это платье, такого же фасона, но другого, потрясающего цвета, из переливчатой ткани, купленное Орвилом втайне от жены. Это был настоящий сюрприз, но Агнесса растерялась: она не привыкла к смелости в выборе одежды, хотя считала, что Орвил не прав — она и дома часто одевалась нарядно. Просто это платье решительно затмевало все ее прежние туалеты.