— А ты что? — продолжает сыпать вопросами подруга.

— А я вот обратно на лекции иду. Через полчаса семинар по внутренней медицине. Доклад читать, — вздыхаю тяжело. Не люблю я эти семинары с докладами, гораздо интереснее руками работать, а не из пустого в порожнее переливать.

— У Корзина?

Нет, определенно с подругой разговора сегодня не выйдет. Допрос какой-то, ей-богу.

— У Василича, ага, — соглашаюсь, петляя между учебными корпусами. Терпкий еловый аромат щекочет ноздри, вызывая приступ тошноты. Достаю платок, зажимаю нос. Тошнота застревает противным комком в горле, но позволяет дышать. Ускоряю шаг, сворачиваю к главному корпусу. Идти на семинар совершенно не хочется — бессмысленное это занятие. Но Корзин приглашенную звезду обещал, светило хирургии. И доклад как раз по профилю «звезды». — Он сегодня нам светило обещал. Надо сходить.

— Да ну их, этих светил, — отмахивается Леська. — Тебе сейчас покой нужен, так что слушай сюда. Профессора я беру на себя, а ты немедленно мчишь к нам! Я приеду часа через полтора, и мы все решим: куда идти, кому звонить и что делать. Поняла?

— Угу, — только и остается что согласиться. С Леськой попробуй поспорить — на ноги весь город поставит, а своего добьется. И как это у нее удается — загадка.

— И не вздумай без меня что-то предпринимать! Все, отбой! — командует подруга и отключается.

А я смотрю на потухший дисплей с усмешкой. Резвая Леська, однако.

— Профессора я беру на себя, — передразниваю суровый тон подруги.

Хотела бы я посмотреть, как та будет отмазывать меня у профессора. Леська без проблем могла заболтать любого. И я до сих пор не могу взять в толк, что Леся, будучи успешным адвокатом, забыла в медицинском университете. А она и не признается, отделываясь лаконичным: «это личное».

Звонок телефона застает врасплох. Гляжу на дисплей, уже предчувствуя неладное. Так и есть — родительница звонит.

— Да, мам, — выдыхаю, стараясь, чтобы голос звучал ровно.

— Ты где? — жестко в ответ. По телу пробегает нервная дрожь. Всегда так, стоит ей вломиться в мое мирное существование.

— В универе, мама, где же еще, — вздохнув, отвечаю. У главного входа прислоняюсь плечом к белой колонне и смотрю в синее небо. Рыжее солнце нещадно палит, словно календарь уже давно перевалил экватор лета, хотя только май вот-вот вступит в свои права. — У меня лекция…

— А почему ты до сих пор не в клинике? — похоже, изумление у матери неподдельное. Надо же. У нее так редко проявляются хоть какие-то эмоции, напоминающие, что она все же человек, а не холодная бездушная машина, каким-то странным стечением обстоятельств названная моей матерью.

— А что мне там делать? — изображаю из себя саму невинность. Если она шпионит за мной (а она шпионит, тут уж никаких сомнений), то пусть сама и признается. А от меня ей откровений не дождаться. Ни слез, ни истерик, ни тупого послушания. Устала. Хотя страшно до жути. Если она захочет — сожрет меня и не подавится. И всех, кто окажется в опасной близости.


— Не дерзи мне!

— Да что ты, мамочка, даже не думала. Как можно? — вздыхаю, пропуская мимо ушей ругательства матери. Пусть получит удовольствие, мне не жалко. Расстегиваю верхнюю пуговку блузки. От жары все плывет перед глазами и душно, сил никаких.

— Значит так, — холодный тон, в котором от прежнего раздражения не осталось и следа. Какое самообладание — просто поразительно. — Я заеду за тобой после лекции. Съездим в клинику, а потом домой. Так что не вздумай удрать.

— А я не собираюсь ни в какую клинику, мамочка. И домой я тоже не намерена возвращаться, — парирую, стараясь дышать глубже. Но все размывается, становится зыбким, того и гляди — пропадет, растворится. Черт, как же плохо!

— Погуляла и хватит, — доносится голос матери. — Или ты забыла о нашем уговоре?

Как же, забудешь такое. А ведь я до последнего верила, что мне удастся вырваться из-под ее контроля. И замуж я хотела. За Пашку. А теперь не хочу. Ничего не хочу. Хотя нет, воды глоток не помешал бы. И боль пульсирует в висках. Распускаю хвост, облегченно выдыхая. Глоток воздуха оседает горечью на языке, и приступ тошноты скручивает внутренности.

— Айя? — встревоженный голос доносится откуда-то сбоку. Пьянящий, опаляющий как стакан коньяка. Этот голос я узнаю из тысячи, хотя слышала его лишь однажды. Но той ночи мне не забыть, как и обладателя мягкого баритона с жесткими переливами. От него у меня по коже расползаются колкие мурашки, а тело обжигает лавой. И оно, тело, напрочь отказывается мне подчиняться. Резко оборачиваюсь. Слишком резко. Мир покачивается и я, качнувшись вместе с ним, падаю в сильные мужские руки.

3

Конец апреля.

Алекс дьявольски опаздывал. Серега уже весь телефон оборвал. На заводе тоже нервничают, сроки горят, а таможня оборудование держит, хотя прежде никаких проволочек не возникало. И, конечно же, кроме него разрулить все некому. А он за сорок минут если сто метров проехал — это просто чудо. Будь проклят этот город с его ненормальным движением!

Справа выныривает самоубийца на спортивном байке как раз, когда Алексу удается выбраться из тисков «пробки». Он ударяет по тормозам, чудом не задев мотоциклиста.

— Сука, найду — ноги вырву! — орет, уже не сдерживая злость. К черту! Осточертело все! — Захотелось тебе полихачить — не под моими колесами, придурок.

Алекс тут же набирает номер, длинные гудки сменяются отборным матом, а потом резким:

— Говори быстро, я очень занят, — рычит в трубку Игнат.

Усмехается и коротко излагает свою просьбу. Нет, сегодня вытягивать с того света никаких шумахеров Алекс не намерен. На сегодня у него другие, более приятные планы. При мысли о вечере и грядущем свидании Алекс довольно скалится, предвкушая, как минимум, шикарный минет. К себе на свидание он приглашал исключительно профессионалок, доставляющих удовольствие без лишних сантиментов.

— Что, очередную горячую штучку подцепил? — не сдерживается друг от колкости.

— Скорее, чуть не убил, — хмыкает Алекс, — и не штучку даже. А мне как-то на нары не улыбается, знаешь ли. Дел и тут по горло.

— Понял. Я брякну патрульным, пылу твоему гонщику поубавят.

— Спасибо.

— Спасибо не булькает. И да, завтра вечером у нас, не забыл?

— Помню я, помню, — улыбается шире, слыша в трубке очередную порцию мата и гулкий стук, сменившийся короткими гудками.

Игнат как всегда в своем репертуаре — муштрует своих оперов и днем, и ночью.

Алекс тормозит на светофоре, отсчитывает секунды, постукивая по рулю. Красный переключается на зеленый, и он сворачивает на перекрестке. Въезжать в центральные ворота не стал, заезжает со стороны поликлиники — там обычно посвободнее, да и до главного корпуса института ближе. Паркуется на свободном месте, выбирается из машины, попутно набирая Серегу, и тут же сбрасывает вызов, увидев ее. В жар бросает одним махом, будто окунули в чан с кипятком, как в сказке про Конька-Горбунка, вот только спасения ждать не от кого. А жар плавит тело, напрягает мышцы, скручиваясь нестерпимым желанием в паху.

Синеглазка стоит у крыльца, задрав голову, и улыбается солнцу. Белая блузка натянулась, очерчивая холмики грудей, такой манящей, что аж руки зачесались, так захотелось потрогать. Снова. И память услужливо подкидывает ему яркую картинку, где она извивается под ним, сдерживая крик удовольствия, выгибается, моля, чтобы он не останавливался. Как горячо у нее внутри и как мышцы ее влагалища сжимаются, так невыносимо приятно обхватывая его пульсирующий член, выпивая его без остатка. Не сводит глаз с Синеглазки, нервно перекинувшей за спину косу, шагнувшей с крыльца поликлиники, что-то читающей. Изящные ножки затянуты в шелк чулок и пальцы уже зудят нестерпимо от желания проверить свое предположение, убедиться, что она действительно в чулках, скользнуть выше, отодвигая кружево ее трусиков, касаясь ее клитора…

Не выдержав муки собственных желаний, Алекс упирается руками в крышу машины, выдыхает, продолжая наблюдать за девчонкой. Мля, что за дела? Так неадекватно реагировать на какую-то девчонку — это уже патология. И лечению явно не поддается, раз за месяц активного и частого секса — у него стояк от одного вида Синеглазки.

Да еще какой! Член наливается с каждым ударом сердца, с каждым движением девочки, чуть рваным, неловким. И нехорошее предчувствие отрезвляет, остужает пыл. Встряхнувшись, Алекс проводит пятерней по идеальной прическе, растрепывая. Что-то не так. Пока он тут похотливо рассматривает ее и представляет, как разложит ее на столе в своем кабинете и войдет в нее, такую горячую и готовую для него — с ней явно происходит что-то нехорошее.


Не думая, Алекс двигается следом за Синеглазкой. Каблучки ее туфелек цокают по дорожке, эхом долбя по вискам, заставляя морщиться. Сцепив зубы и сунув руки в карманы брюк, Алекс старательно пытается загнать поглубже свое некстати проснувшееся желание. Вечерами оно бы так разыгрывалось. Но нет же…Ласки профессионалок его не возбуждали, пока он намеренно не доводил себя до нужной кондиции. А стоило только представить растрепанные по плечам светлые кудри, чувственные губы и маленькую грудь, идеально умещающуюся в его ладони, как член наливался кровью, желая только одного — вспороть нежное тело той, что шла сейчас чуть впереди него, разговаривая по телефону.

Он даже знал, с кем. Вот же Леська неугомонная. Судя по удивлению на хорошеньком личике Синеглазки — указаний сестрица уже надавала. Алекс не удивится, если она сейчас ему названивать примется. Он подозревал, что строила сестрица коварный план по его окольцеванию. И подружку свою, похоже, ему в пару наметила. Ну-ну.

И в унисон его мыслям, мобильный в кармане оживает входящим сообщением. Нахмурившись, смотрит на дисплей, где всего три слова: «Ей нужен ты».

Вот же Леська! Придушит он ее когда-нибудь, как пить дать. Хотя за то, что отвлекла его от опасных мыслей — пожалуй, пусть еще поживет. Сестра все-таки.

Алекс прячет телефон обратно в карман и только теперь понимает, что упустил Синеглазку. Только шла неторопливо впереди, и вот нет ее. Ругнувшись вполголоса Алекс ускоряет шаг, выныривает к главному корпусу и останавливается, словно наткнувшись на невидимую преграду. Увидел. Нашел. И…ей плохо. Всего пара минут прошла. Что же произошло за то время?

Она стоит на ступеньках, затылком прислонившись к белой колонне. Голова запрокинута, глаза прикрыты. Волосы волнами падают на плечи, спину до самой попы. Шикарные волосы, мягкие на ощупь и сладко пахнущие. А изящные пальчики сжимают телефон. Снова разговаривает, вернее, слушает. И это не доставляет ей никакого удовольствия. Мало того, ей чертовски плохо. Острым взглядом Алекс подмечает, как тяжело вздымается и опадает ее грудь, как она расстегивает верхнюю пуговку блузки, облизывает губы и жадно ловит воздух, проводя ладонью по горлу. Тошнит ее. Перегрелась? Устала? Обморок? Твою мать!

Он шагает к ней в неосознанном порыве. Обнять. Защитить. Помочь.

— Айя… — слетает с губ прежде, чем в голове появляются здравые мысли. Она оборачивается резко. Взметаются светлые локоны. В синих глазах — изумление и…страх. Удар сердца и она падает в его руки, как подкошенная. — Айя! — ревет он, прижимая потерявшую сознание Синеглазку к себе. В два шага оказывается возле лавочки у входа, укладывает ее, подложив под голову ее же сумку. Разрывает блузку к чертям, давая доступ воздуха. И осторожно, стараясь не причинить боли, похлопывает ее по щекам. Нашатыря жаль с собой нет. Было бы эффективнее. А до поликлиники добрых пятьсот метров. И ни единого студента в ближайшем обозрении. Чертов медицинский институт!

И снова в руке телефон, один вызов.

— Корзин, мне нужен нашатырь, вода и быстро, — не дав другу и слова сказать, отчеканивает Алекс. — Я у главного входа.

— Буду через пять минут.

Пять минут. Отсчет пошел.

— Ну же, девочка, очнись. Давай-давай, не нужно меня пугать. Стар я уже для переживаний.

— Алексей Николаевич? — удивленный голос заставляет его оторваться от бледного лица девчонки. Перед ним стоит невысокая чуть полноватая женщина в белом халате. Акушер-гинеколог. Алекс несколько раз пересекался с ней на медицинских форумах. — Корсак? — ее взгляд метнулся к Айе, а в руке бутылка с водой. Алекс перехватывает у нее бутылку, брызгает на лицо Айи. Та закашливается, открывает глаза и тут же пытается сесть, но Алекс не дает.

— Лежи тихо! — приказывает. Синеглазка вытаращивает на него и без того огромные синие глазищи, но неожиданно слушается. Алекс удовлетворенно кивает.

— Алексей Николаевич, простите, ради Бога, — лепечет женщина-врач. — Я же не знала. Я бы ни за что…