— Молчать! — рявкает. Айя вздрагивает, сжимается вся. Алекс хмурится. В дверях появляется Корзин, но Алекс машет другу — отбой. Тот разводит руками и скрывается в недрах университета.

Поднимается.

— Ты, — Айе, — лежишь спокойно и даже не пытаешься встать, — она пытается возмутиться, но Алекс наклоняется над ее лицом и выдыхает в чуть приоткрывшиеся губы: — Выпорю, — она вздрагивает, а он усмехается понимающе. — Кивни, если поняла, — ошарашенная Синеглазка слабо кивает. — Умница. А мы с вами отойдем.

Он отводит врача подальше от Айи, чтобы та не слышала их разговор. Алекс чувствует: услышанное не понравится ему. Женщина что-то бормочет, извиняется. Алекс вникает с трудом, не сводя глаз с Синеглазки. С той станется удрать. Но нет, лежит и не шелохнется.

Вздохнув, жестом обрывает врача.

— Спокойно и по порядку. О чем вы не знали?

— Да я и подумать не могла, что Корсак и вы…что. она…

Алекс скрещивает на груди руки, с толикой веселья наблюдая, как взрослая женщина краснеет и нервно теребит очки.

— Любовники вы хотели сказать? — подсказывает он.

Женщина кивает. Алекс уже не сдерживает улыбки. Айя же лежит, уставившись в синее небо.

— И? Проблема в чем, я не понял.

— Понимаете, мне позвонили и попросили выписать Корсак направление на аборт.


— На что? — смерив женщину тяжелым взглядом.

— Да я бы никогда…но я не знала, что ребенок ваш. Алексей Николаевич…

Ребенок? Ребенок… Все сходится. Не зря она в обморок грохнулась. Что-то противное скручивается в груди, мешает дышать. Задумчиво потирает бровь. Нет, он знает, что у Синеглазки жених есть. Был. Судя по словам Леськи — Айю ничего не связывает с бывшим. А теперь…ребенок. Черт, как же все некстати.

— Срок какой?

— А вы…

— Какой срок? — настойчивее повторяет и женщина съеживается от металла в его голосе.

— Семь-восемь недель.

— Отклонения есть?

Отрицательное качание головой.

— А общее состояние?

— Кроме переутомления — все в пределах нормы.

Он кивает. Семь-восемь недель. Странный срок. Что-то ворочается внутри нехорошее. Он ослабляет галстук, расстегивает рубашку. Семь-восемь недель. Твою ж мать! Он же может быть его. Семь-восемь недель. И за это время у нее никого не было. И тогда в поезде он брал ее без защиты, и кончал в нее. С той ночи прошло аккурат семь недель.

— Алексей Николаевич…

— Кто звонил?

— Что, простите?

— Кто вам звонил и просил об аборте?

— Марина Владимировна.

Ярость рвет жилы, взвывает раненым зверем. Алекс глухо рычит, сжимая кулаки. Врач отшатывается от него, выпускает очки. Алекс окидывает аллею бешеным взглядом, находит Айю, послушно лежащую на лавочке и рисующую в воздухе причудливые узоры. Выдыхает со свистом, распуская кулаки. Чувствуя, как странное тепло растекается по телу от одного вида хрупкой фигурки. Обуздывает ярость, уравнивая дыхание.

— Передайте Марине Владимировне, что эта девочка — моя.

4

Конец апреля.

Что-то неладное со мной творится. Ладно, обморок. При беременности такое бывает. Не удивлюсь, если еще и токсикоз нагрянет. Но вот реакция на этого…Алексея Николаевича — это просто смертоубийство какое-то. Так реагировать на мужика, которого знать не знаешь. Ну переспали один раз. Ну ладно, не раз. Ночь была длинной и сумасшедшей. Вырваться от темпераментного и не знающего усталости любовника мне удалось лишь когда он все-таки выдохся и уснул, не выпуская меня из своих объятий. Устроил на себе и уснул, лишь попросил никуда не сбегать, пока он не проснется. Ага, как же. Сошла на первой станции. Поймала такси и вернулась обратно в город. Денег, правда, пришлось у него одолжить. Но, полагаю, он не в обиде. Хотя черт разберет. Вон как злится — взгляд колкий, прожигающий, и кулаки сжаты, желваки ходят. Пожалуй, он не просто злится — он в бешенстве. Интересно, что такое ему врачиха поведала, что вывело его из себя? Вздыхаю, запахнув на груди разорванную блузку. Любимую, между прочим. А он ее вон как лихо разодрал. Еще и приказывать вздумал. Фигушки послушалась я бы его, если бы мне было чуточку легче. И плевать на его пронзительный взгляд, от которого внутри все холодеет и пылает. На его бархатистый, обволакивающий голос, вызывающий неконтролируемое желание прижаться к нему, коснуться губами. Ошарашенная собственной реакцией, лежу и делаю вид, что ничего не замечаю, выводя в воздухе причудливые узоры. Движения пальцев успокаивают, а в голове рождаются картинки, складываются в мини-сюжеты, которые наверняка вечером найдут свое отражение на бумаге. И тошнота откатывается, оставляя неприятный привкус на языке. Поесть бы чего-нибудь. С самого утра ни крошки во рту не было.

— Как ты? — от низкого голоса, прозвучавшего совсем рядом, невольно вздрагиваю. Алексей стоит надо мной, засунув руки в карманы брюк, и пытливо смотрит на меня.

Дергаю плечом, садясь. Мир снова пускается в пляс, и я зажмуриваюсь, пытаясь угомонить расходившееся сердце.

— Тише…тише…не надо резких движений…

Сильные руки прижимают к себе, гладят по волосам. И становится легче дышать, впитывая запах этого мужчины: кардамон, корица и сандал. Чувственный и дерзкий, как он сам. И я невольно трусь носом о его плечо.

— Легче? — насмешливым шепотом.

Предпочитаю не отвечать. Вздохнув, отодвигаюсь от затянутого пиджаком плеча, заглядываю в напряженное лицо мужчины, сводящего с ума. Я бесстыдно его рассматриваю, очерчиваю взглядом острые скулы, темную бороду, внимательные черные глаза в разломе бровей, высокий лоб, на который падает непослушная прядка стильно уложенных волос, черных с проблесками седины, чувственные губы, изогнутые в чуть кривоватой усмешке.

— Нравлюсь? — вкрадчиво, опаляя дыханием шею.

Шумно сглатываю, ощущая, как пересохло горло. А внутри — настоящий пожар ломает все преграды и доводы разума. Впрочем, последний рядом с этим мужчиной отключался напрочь. Уже не в первый раз.

— А ты мне нравишься, — снова тот же волнующий шепот, пробирающий до дрожи. — Очень, — он прихватывает губами мочку уха. — Сладкая…

Меня словно током шандарахнуло. Отшатываюсь, с изумлением глядя в смеющиеся, чуть прищуренные черные глазищи. Краска стыда заливает лицо. Боже, я чокнулась. Сижу на лавочке под университетом и едва ли не трахаюсь с незнакомым мужиком. Дрожащими руками запахиваю блузку, чувствуя, как стучат зубы.

— Не нервничай, маленькая, — почти приказывает, расстегнув и стянув с плеч пиджак. — Всем плевать на нас. Поверь мне, — и, подмигнув, закутывает меня в свой пиджак. И я снова оказываюсь в кольце сильных рук. Но на этот раз ненадолго. Безумие какое-то. Выворачиваюсь из рук и отодвигаюсь как можно дальше, отгородившись мужским пиджаком от его же хозяина. Странное дело — с Пашкой никогда такого не было, чтобы от одного голоса у меня крышу рвало.


— Откуда такая уверенность? — неожиданно севшим голосом. Мысленно ругая себя, откашливаюсь. И старательно взываю к здравому смыслу, которым сейчас и не пахнет. — Здесь только повод дай — завтра уже ректор будет в курсе. Черт! — закусываю губу, на языке появляется привкус крови. Даже если никого нет в ближайшем обозрении — не факт, что никто не видит. И ведь доложат, чтоб им пусто было. А ректору только повод дай меня отчислить. Вот родительнице радость будет. Что ж за день-то такой, а? — Меня же теперь отчислят, — да хотя бы врачиха та же непременно ректору сообщит о неподобающем поведении лучшей студентки. Или матери накапает. — Выпрут с позором. А мне нельзя…домой нельзя…мать только обрадуется…

Похоже, еще немного и со мной случится истерика. Сама тоже хороша — отлепиться от мужика не могу. Нет бы ретироваться по-тихому, так нет же, надо обязательно дождаться, а потом еще и тереться об него. Но, черт, какой же он притягательный. Просто до одури. И будь мы сейчас в месте поукромнее, вряд ли бы он мне позволил и слово сказать. Да и нужны ли были бы слова?

— Отставить истерику! — грозно рыкает Алексей. Я застываю, уставившись на него, не мигая. — Никто тебя не отчислит, иначе я эту богадельню по кирпичику разберу.

И я понимаю вдруг — этот разберет. Вон какие ручищи огромные. Косая сажень в плечах, и тело натренированное. Такой и гору сдвинет, если приспичит. Только зачем? Ради чего? Вряд ли ради меня.

— Слушай, спасибо тебе…за помощь, но мне уже пора, — скидываю с плеч пиджак, протягиваю владельцу.

Тот смотрит с насмешкой.

— Далеко, позволь полюбопытствовать?

Пожимаю плечами. К Леське поеду, она что-нибудь подскажет. Из сумки достаю шарфик, подаренный подругой, обматываю вокруг шеи так, чтобы концы прикрывали вырез груди. Полы блузки под грудью, соорудив нечто вроде топа.

И все это время ощущаю на себе пристальный мужской взгляд. Темный, как сама ночь, и глубокий, словно омут. Так и манит совершить глупость. Мотаю головой. Хватит с меня глупостей на сто лет вперед. Но, похоже, мой визави иного мнения.

— У меня другое предложение.

— Какое?

Но он игнорирует мой вопрос, набирает номер.

— День добрый, Маргарита Васильевна, Туманов беспокоит.

На фамилии я зависаю. Туманов? Нейрохирург, светило медицины. Талантливый, удачливый бизнесмен. И самый завидный холостяк. Нам этим Тумановы Сергей Василич весь мозг вынес. Я даже доклад сегодня… Не может быть. Этот Алексей не может быть тем самым Тумановым. Или может? Нет, определенно это он. И как же я его не узнала, ведь только на днях в Интернете о нем читала. Перелопатила море сайтов, пересмотрела уйму фото и почти на каждой Туманов в сопровождение роскошной девицы, то актрисы, то модели, то бизнес-леди. И все такие шикарные, что я на их фоне просто моль в обмороке. Странно, что он вообще обратил на меня внимания. И сейчас, и тогда в поезде.

— Айя?

Встряхиваю головой, фокусируя взгляд на внимательном лице так и не поднявшегося с лавочки мужчины. Ноги подкашиваются, и я усаживаюсь рядом, рвано дыша.

— Ты меня слышишь?

— А?

Кажется, я что-то пропустила. Он выдыхает и заговаривает, намеренно медленно, чтобы до меня дошел смысл его слов.

— Я сказал, что сейчас мы с тобой поедем в ЗАГС, я уже договорился. Распишут нас за пять минут.

Похоже, я снова на грани обморока. Или у меня глюки? Украдкой щипаю себя за запястье, но Алексей перехватывает мою руку, стискивает, как бы говоря, что все это на самом деле.

— Послушай… — указательным пальцем чешет бровь, нахмурившись. Что-то решает или на что-то решается? — Ты мне нравишься, Айя. И я хочу, чтобы ты стала моей женой. Даже если ты сейчас откажешься, это ничего не изменит, потому что я от тебя не отстану.

— И никаких вариантов? — сглотнув, только и выдавливаю из себя, ни на минуту не веря в происходящее. Даже на возмущение сил не осталось. Театр абсурда сплошной.

— Почему же? — отточенным движением изгибает бровь. — Целых три. Как в армии: да, есть и так точно. Я согласен на любой.

Ох нифига себе, какой шустрый! Все решил, все устроил! Привык всем приказывать?! Только я не все и подобными приказами сыта по горло!

— Зато я не согласна! — отрезаю, резко поднявшись. В глазах темнеет, но я лишь мотаю головой, отгоняя накатывающую тошноту. Не сейчас! Только не сейчас! — Ты что о себе возомнил? — цежу, сглотнув противный комок. — Думаешь, одна ночь дает тебе право решать за меня? Ты — никто, — уже рычу, стискивая кулаки. — И не имеешь на меня никаких прав. И вообще, — говорю, враз выдохнувшись, — иди к черту.

Разворачиваюсь на пятках, чтобы уйти, но врезаюсь во что-то твердое. Охнув, отшатываюсь и встречаюсь с довольным оскалом маминого телохранителя.

— Стас… — выдыхаю со свистом. И страх распускает свои мерзкие щупальца.

— Здравствуй, Айя. Я за тобой.

Я ответить не успеваю, как между мной и Стасом вырастает мощная мужская фигура. Алексей ловко задвигает меня за спину и я невольно вжимаюсь в него, ощущая, как бешено колотится сердце и как напряжена каждая мышца сильного мужчины.


— Ты? — в голосе телохранителя сквозит удивление.

— Я, — насмешливо констатирует Алексей.

— Рад-рад…

— Не могу похвастаться тем же, — лед звенит в каждом слове.

— Туманов, мне нужно забрать девчонку, — теперь в голосе телохранителя неприкрытая угроза. И мурашки ползут по спине. — Уйди с дороги.

— Эта девчонка, как ты выразился, моя жена. Так что извини, но нет.

— Жена? — наверное, у Стаса и челюсть отвисла от такой заявочки. Но любопытно другое, откуда они знакомы? — А Марина в курсе?

При упоминании родительницы все внутри сжимается. И хочется бежать без оглядки. Но горячая мужская ладонь удерживает на месте.