— Господи, Лешка, — она все-таки рванулась к нему, не выдержала. А он снова сграбастал ее, зарывшись лицом в растрепанные волосы. — Ты же врач, а такой дурак.

— Одно другому не мешает, — хохотнул в ответ, а Айя лишь тихо вздохнула, обняв его.

— Идем, — он нашел ее ладонь, переплетая пальцы, хотя, видит Бог, как ему не хотелось отрываться от Синеглазки. Он бы вечность так стоял, держа ее в своих руках, чувствуя ее всем телом, такую маленькую, хрупкую и будоражащую его так, что в паху больно. Но это такая сладкая боль, что попахивало мазохизмом. Алекс хмыкнул, глядя как ее тонкие пальчики сплелись с его огрубевшими, покрытыми сеточкой шрамов.

— Ты мне расскажешь, что произошло? — спросила так тихо, что Алекс едва разобрал слова. А она вдруг замерла, уставившись на их сплетенные руки, и вся словно сжалась, опасаясь чего-то. Чего?

— Синеглазка, что опять? — двумя пальцами приподнял ее подбородок, заставляя посмотреть ему в глаза. — Конечно, я расскажу. Все, что пожелаешь, родная.

— Тогда скажи, почему… — закусила губу, пальцы добела сжала, короткими ноготками впиваясь в его кожу. — Где ты был, Лешка? Я ведь думала, что ты…ты…

Она мотнула головой, так и не договорив. Но к чему слова, когда и так все ясно. Она считала его мертвым, потому что сама видела, как остановилось его сердце еще в машине скорой. Потому что сама слышала, как врачи ставили ему приговор. А когда он очнулся и увидел себя…когда понял, что останется инвалидом на всю оставшуюся жизнь…Он не мог. Не имел права ломать ей жизнь. И он готов был свернуть шею Сварогу, когда тот покаялся, что Айя пропала. Но он дышал тогда с трудом, что уж говорить о каких-то движениях. Никто не верил, что он вообще встанет. Ему помогла злость. Колючая, бодрящая, как холодный душ. Его спасла эта дикая, выкристаллизованная злость и мысли о Синеглазке, без вести пропавшей. Артем нашел ее спустя два месяца. Отчаяние поскреблось сквозь броню злости, когда друг сказал, что Айя не захотела возвращаться. Что его Синеглазка не нуждалась в спасении и что она вернулась к той, кого ненавидела всей душой. Отчаяние и непонимание сшибли с ног Алекса почти на две недели. Он перестал есть, только пил и тупо пялился в потолок клиники, пытаясь понять: почему?

Он так и не понял, но когда Сварог выяснил, что Айя потеряла ребенка — вернулась злость. А потом и боль, вывернувшая его наизнанку одной новостью: его Синеглазка вышла замуж.

— Лешка, — позвала шепотом и коснулась обожженной щеки, но тут же отдёрнула руку, словно обожглась. Алекс стиснул зубы и сжал пальцы в кулак так, что едва не сломал ее пальчики. А она лишь губу закусила снова, ничем не выдавая собственную боль.

— Черт, прости, — ослабил хватку и губами коснулся ее кожи. Она вздрогнула и под его губами растеклись мурашки. И пульс выбивал чечетку на запястье. Сердце в кулак сжалось от внезапной мысли, что она его боится. Он не думал, не позволял себе, но вдруг? — Айя, — и голос осип, а внутри все полыхало просто: а что если все-таки боится? Что он тогда будет делать? — Ты меня боишься?

— Я? Нет, — и головой отчаянно замотала, отбрасывая его в прошлое, в день их поспешной свадьбы. Он тогда тоже спрашивал ее об этом, только тогда он читал ее, как раскрытую книгу. Тогда он видел совсем другое в ее синих глазах. А сейчас только чернильную муть. Сейчас он не знал ничего об этой женщине и ее чувствах. Но ее слова…им хотелось верить.


— С чего ты взял? Ох, — и поняла тут же, потому что коснулась его шрама, обняла, погладила, едва касаясь. Не боясь, нет, защищая.

Алекс перехватил ее запястье, щекой прижался к мягкой ладони и увидел, как из ее блестящих глаз покатились слезы.

— Тебе не больно? — шмыгнув носом, спросила, как завороженная наблюдая за собственной рукой.

— Нет, Синеглазка, — улыбнулся счастливо. — С тобой мне никогда не больно, родная.


Айя зарделась, потупив глазки. А у Алекса по венам такая нежность растеклась, что смеяться хотелось. А еще подхватить ее на руки и кружить, слушая ее заливистый смех. Он так соскучился по ее смеху. По ней соскучился.

— И все-таки ты не ответил, — поправляя ворот его куртки.

Алекс тихо вздохнул, совершенно не желая отвечать на ее вопрос, потому что не понимал, как ей объяснить.

— Я был мертв, Айя, — потому что не смог подобрать других слов. И потому, что это было правдой. Без нее он действительно был ходячим трупом.

Айя вскинула голову, широко распахнутыми глазами впившись в его обожженное лицо. Одна секунда, другая. Она ни о чем не спрашивала больше. Только смотрела, и в этих синих озерах не было ни капли осуждения, обиды или непонимания. Эти глаза не упрекали, не требовали извинений. Они оглаживали нежностью и любовью. И от этого взгляда внутри все скручивалось в тугой узел. Неистребимо захотелось прикоснуться к ней, к ее коже, напитаться ее лаской и почувствовать себя нужным. Ей нужным. Поверить, наконец, что она ждала его. Несмотря ни на что — ждала.

— Спасибо, — вдруг прошептала, встав на цыпочки и потершись щекой о его изуродованную, — спасибо, что ты выжил.

И все, Алекса накрыло. К черту разговоры и объяснения! Успеют наговориться. Сейчас ему остро необходимо оказаться в ней. Ощутить ее кожу и рваный пульс под губами, покрывающими поцелуями ее обнаженную шею.

Наспех стянул куртку, целуя ее скулы, губы. Рыча от того, как она откликалась на его напор. Как смотрела, пленяя его синим взглядом. Как шептала ему в губы не останавливаться.

Он и не собирался.

Рванул ее блузку. Пуговки разлетелись в стороны, с перестуком рассыпались по деревянному полу. Губами накрыл маленькую грудь, перекатывая на языке камушек соска, и тут же ощутил, как Айя толкнулась ему навстречу. Как теснее прижалась, вцепившись пальчиками в ткань водолазки, поощряя, не позволяя отстраниться.

Алекс хрипло рассмеялся, прикусив ее сосок.

— Ох, — только и было ему ответом, а глаза чернильные стали, затуманенные страстью.

Поймали в ловушку и уже не отпускали.

— Сними, — прохрипел Алекс, наткнувшись на пояс шорт.

Она справилась быстро, не разрывая взгляда, переступила ногами и осталась в одних чулках. И больше ничего.

— Это что такое? — оценив отсутствие трусиков, нахмурился Алекс. Когда это его скромная девочка перестала носить нижнее белье? И ладно, бюстгальтер, но трусики. Это уже за гранью понимания этой женщины Алексом. Для кого так старалась? Вряд ли для него. Жгучая ревность смешалась в диком коктейле с не отпускающим желанием.

— Это… — хрипло, как он сам только что, протянула Айя. Повела плечиками, освобождаясь от разорванной блузки. В стену вжалась, буквально распластавшись по ней. И такая восхитительная в это мгновение была, что у Алекса дух захватило так сильно, как в юности, когда он впервые взял в руки скальпель. — Это твоя жена, муж мой.

И он понял — для него. Вся она. Вот такая прекрасная: раскрасневшаяся и растрепанная, обнаженная, с темными от желания глазами. Его.

Шагнул к ней, закинул ее ножки себе на бедра и впился губами в ее рот.

Они целовались жадно, изголодавшиеся друг по другу. Он напирал, а она не уступала. Отвечала ему тем же напором, кусая и слизывая его кровь. Сумасшедшая в страсти, как и он сам.

Алекс не был нежным, просто не мог. Слишком сильно он хотел свою Синеглазку. И его проникновение в нее: резкое, одним толчком, до упора, — было упоительным и болезненным одновременно. Но эта боль была сладкой и такой нужной сейчас им обоим. Потому что в ее глазах не осталось ничего здравого, только чистая похоть. И у Алекса от вида своей девочки такой страстной и отзывчивой сносило крышу.

Он двигался резко, шалея от того, какая она узкая и идеальная для него. Как выгибается в его руках, впуская его еще глубже, хотя казалось, еще немного и он просто порвет ее. Или она его, даже через ткань исполосовывая в кровь спину своими ногтями. Но она стонала в голос, срываясь на крик, с неистовством толкаясь ему навстречу.

— Еще…пожалуйста…сильнее… — всхлипывала, мечась в его руках.

Он не мог отказать своей девочке, только не сейчас. Не мог не быть в ней, не целовать, не двигаться до упора, буквально насаживая ее на свой член. Он был весь для нее. А она — только его.

Оргазм накрыл их одновременно. Ослепил ярче сверхновой. Оглушил, погребая под собой реальность.

30

Конец апреля.

Когда ноги перестали дрожать и Алекс смог нормально дышать, он отнес Айю в кровать. Он поставил ее пару дней назад — сам предпочитал спать на полу в своей бывшей комнате. Но сегодня особый случай. Сегодня он впервые переступил порог родительской спальни.

Уложил Айю на себя, поглаживая ладонями. А она смешно сопела, когда он как бы случайно щекотал ее. Согревала его собой, даря нереальное ощущение покоя. Давно он такого не испытывал. Даже когда они только поженились, все время казалось, будто между ними стоит что-то, мешает им нормально жить, полностью отдаваясь друг другу. Теперь этой преграды не ощущалось. Теперь Алекс ощущал себя живым и свободным рядом с Синеглазкой.

И впервые он знал, что будет завтра. Он больше не боялся строить планы и смотреть в гнилое нутро прошлого.

Улыбаясь, пробежался пальцами по выпуклым позвонкам, обвел контур лопатки и замер. Нащупал шрам слева, под лопаткой. Странный, похожий на букву.

— Синеглазка…

— М? — сонно.

— Это что за хрень, родная? — вкрадчиво поинтересовался, очерчивая контур, теперь уже точно буквы.

Она вздохнула, завозилась, усаживаясь верхом. Ох, лучше бы она этого не делала, потому что член тут же отозвался, наливаясь кровью. А эта маленькая чертовка перевернулась к Алексу спиной, слегка склонила голову, демонстрируя ему шрам — латинскую букву «L» там, где билось ее сердце.

— Зачем? — только и смог выдавить.

Дрожащими пальцами коснулся витиеватой буквы его имени.

— Потому что ты — мое сердце, — ответила так легко, словно это прописная истина. Словно не могло быть по-другому.

А он дышать перестал. Резко сел, обняв свою девочку, и припал губами к шраму-тату.

— Ее Ася набила, — проговорила тихо, положив ладони на его бедра. Не шевелилась и дышала едва слышно. А он не отрывался от шрама, рисовал по нему кончиком языка и снова целовал так, будто пил, изнывая от жажды. Сходил с ума и поверить не мог, что она заклеймила себя ним. Так легко и просто. А ему как удар под дых. И с каждым прикосновением он словно умирал и воскресал. Снова и снова.

— Почему? — спросил, уткнувшись в ее плечо, большим пальцем рисуя по выбитым линиям.

— Я выходила замуж за Пашку, — сказала так веско, словно это все объясняло. — И если бы у нас что-то случилось, он должен был знать, кому принадлежу я на самом деле.

— А у вас… — он не договорил, неожиданно больно оказалось облечь в слова свои самые большие страхи. То, что не давало покоя темными ночами, когда не отпускала бессонница. Когда день был лишь вторым актом его персонального ада.

— У нас ничего не было, сердце мое, — улыбнулась Айя. — Никто не видел ни тату, ни…

Она осеклась, схватившись за горло, и так ловко вскочила на ноги, что Алекс и не понял, как она оказалась на полу. Метнулась к дверям и пропала.

— Айя! — заорал Алекс, рванув следом. Все внутри похолодело от страха за нее. Что случилось? Что он сказал? Что сделал не так?

Они столкнулись на середине лестницы. Айя налетела на него ураганом, не замечая ничего вокруг. Он схватил ее в охапку, прижал так крепко, что едва не сломал.

— Ты чего? — прошептала куда-то ему в грудь. — Что случилось?

Он едва не рассмеялся. Она еще и беспокоится за него! Сама перепугала его до полусмерти, а теперь смотрит как ни в чем не бывало. Хмурится даже, а в ладони сжимает что-то.

— Может, ты мне ответишь, — кивнул на сжатый кулак.

— Я испугалась, что потеряла, — и разжала перед ним пальцы.

На ее ладони лежали два армейских жетона на порванной цепочке. Его жетоны, которые Сварог выбросил. Соврал, значит, засранец.

— Я никогда их не снимала. Но я не могла взять в толк, зачем Тимур отдал их мне, — она говорила лихорадочно, боясь забыть, передумать. — А когда сообразила — пришла к Асе. И сегодня…когда назвали это имя…твое имя, я поняла, что все-таки нашла тебя. И…

— …сбежала, — закончил за нее Алекс, покачав головой.

Она кивнула.

— Ты и Марина, — продолжила, снова сжав кулаки и по-прежнему не глядя на него. — Я почувствовала, что между вами связь. Понимаешь?

— Нет.

— Я…как же…вы так… — она совсем растерялась.

— Айя, родная. Девочка моя. Синеглазка, — зашептал, снова прижав к себе, увлекая обратно в спальню. — Нет никакой связи. Больше нет. В моей жизни есть только ты. Слышишь меня?