Кивнула.

— Нет, так не пойдет.

Они замерли возле кровати. Лунный свет разливался по комнате через не зашторенное окно, обнимал Синеглазку голубоватым шлейфом. И это выглядело потрясающе. Он улыбнулся, ловя ее взгляд.

— Я хочу, чтобы ты запомнила раз и навсегда. Ты — моя. И никакой другой женщины нет и не будет, кроме тебя. Только ты.

— Только я, — послушно повторила она и добавила упрямо, — и наш сын. Ты должен найти его.

Он уже ищет. И не он один. Игнат поднял все свои связи, Сварог рыл с другой стороны. Они искали. Но не так просто оказалось найти ту, что умеет прятаться. Алина умела это на отлично. У нее были прекрасные учителя. И она превзошла их всех.


Алекс заправил Айе за ухо прядку волос, погладил по щеке.

— Рассказывай.

Она улыбнулась грустно.

— Похоже, это стало нашей фишкой — вести откровенные разговоры голышом.

Алекс промолчал. Стянул с кровати одеяло, закутал Синеглазку, сел на край и усадил ее к себе на колени. Такую хрупкую, беззащитную и вместе с тем нереально сильную. Она недолго повозилась, удобнее устраиваясь в его руках, и на выдохе заговорила.

О своей боли, что выпотрошила ее, когда Сварог огорошил ее: «Туманов умер». О своем одиночестве и встрече с матерью. Айя говорила, а Алекс ощущал, как сжимается все внутри и как острое сожаление колет затылок. Зря он отпустил Марину. Ох, как зря. А Айя говорила, как пришла к Марине. Как боль рвала ее в лохмотья. Как она просила помощи у той, что дала ей жизнь.

— Я верила ей, — с горечью прошептала, кутаясь в одеяло. Алекс прижал ее крепче, боясь расцепить пальцы. Ему казалось — отпусти он ее и рассыплется сам. — А она украла у меня сына. Прости…

Простить? Он изогнул бровь в немом вопросе.

— Прости, что не уберегла нашего малыша.

— Не надо, — сипло возразил Алекс, обнимая ее еще крепче, чтобы почувствовала — он рядом. Чтобы поверила — больше не исчезнет, даже если ему придется снова переиграть смерть. — Ты ни в чем не виновата. Слышишь меня? Не виновата. Отпусти. Перестань мучиться. Теперь у тебя есть я. Это главное. Понимаешь?

— Да.

Она замолчала надолго, и Алекс уже решил, что Айя уснула, укачиваемая в его руках.

— Я не знаю, что с ним, — прошептала тихо-тихо. — Но я уверена — наш сын жив. Когда он родился, я слышала его голос. Слышала, как он кричит. Я знаю, тяжелые дети так не кричат, они молчат. Наш сын не молчал. Он был совершенно здоров, понимаешь? С ним было все в порядке — я чувствую. И он живой. Ты ведь мне веришь?

Вцепилась в водолазку, смотря на Алекса с такой надеждой, что воздух отравой показался. Он сглотнул и медленно кивнул, не сомневаясь — она увидит даже в полумраке комнаты.

— Я не верю, что Марина могла его убить, понимаешь? — не разрывая взглядов.

Алекс покачал головой. Нет, он не понимал. Женщина, которая держала в страхе собственную дочь — способна на все. Что ей какой-то младенец?

— Я знаю, о чем ты подумал, — улыбнулась горько, коснулась пальчиками его щеки. Кожу закололо от тепла ее кожи. — И я знаю, что она хотела моей смерти. Она мне призналась. Потом, когда у меня появился план.

Алекс нахмурился. Нет, он определенно зря отпустил Марину. Зря пообещал не трогать ее, если она исчезнет из жизни Айи. Зря поверил ее глазам, в которых плескалось отчаяние.

— Но она никогда бы не убила твоего ребенка.

— О чем ты говоришь, Синеглазка?

— Марина — не моя мать. Моя мама умерла при родах. Моя родная мама. Ее звали Рита и она была родной сестрой Марины.

— Ритка…Ты совсем на нее не похожа. Да и на Марину, собственно. А вот на Димку очень. Такая же голубоглазая и белобрысая, как Поляк, — улыбнулся Алекс, не до конца воспринимая слова жены, как правду. Хоть и понимал, видел — она не лгала. Да и Марине совершенно ни к чему было выдумывать такое. Но зато теперь становилось понятным ее отношение к Айе. И это нисколько ничего не облегчало, вот вообще.

— Ты знал моих родителей? — теперь в ее голосе — неверие и непонимание.

— С Димкой дружили. Его в нашу компанию Туманов привел, — запнулся на фамилии, опасаясь реакции Айи, но его девочка даже не дрогнула. — Твой отец тогда помогал здорово Лёхе с лечением сестры.

— Помогал? Каким образом?

— У Димки отец светилом медицины был. Невролог. Он как раз занимался детьми с ДЦП. И Олесю устроил в хороший интернат, сам лично следил за ее лечением и реабилитацией. А еще у Олеси уже тогда была нереальная фантазия, — Алекс потерся носом о макушку Айи, вдыхая аромат ее волос. — А у Димки — талант к писательству. Вот и спелись. Она делилась с ним своими идеями, а он записывал. Когда Олеся смогла сама держать ручку — Димка подарил ей ее первую книгу.

Улыбнулся, вспоминая, как радовалась Олеся, и как Димка кружил ее на руках. Он был единственным сыном и любил Олесю, как сестру.

— Не может быть, — уставилась на Алекса, как на восьмое чудо света. — Олеся… Эллис Фог… Папа рассказывал о ней. У меня все ее книги были с ее автографом. Она мегаталантливая писательница. Я же… — Айя встрепенулась, странно улыбаясь. Глаза вспыхнули удовольствием. Таким, какое он видел, когда она рисовала свои комиксы. — Я же иллюстрации рисовала к ее историям. Невероятно!

Нет, точно открыла восьмое чудо света. Алекс рассмеялся. И промолчал, что Олеся Туманова умерла почти год назад, так и не узнав историю своего брата.

— А вот дедушку с бабушкой не знаю совсем, — вздохнула, но глаза по-прежнему сияли, несмотря на грустные воспоминания. И Алекса это радовало. — Папа говорил, что они рано умерли. Дедушка от инфаркта, а бабушка спустя год. Просто заснула и не проснулась. Папа считал, что она умерла от тоски.

— Наверное, он был прав, — согласился Алекс, зарывшись пальцами в ее мягкие кудри, разметавшиеся по плечам. — Они были нереально счастливыми и любили друг друга больше жизни. Даже больше сына, как бы погано это ни звучало.


— Папа тоже хотел умереть, — вдруг глухо проговорила Айя. — Он ввязывался в самые сложные расследования, даже на войну корреспондентом ездил. Я восхищалась им. Для меня он был героем. Бессмертным. Смелым. А он просто хотел умереть, потому что тосковал по Рите.

У Алекса сжалось сердце от боли, отравившей каждое ее слово. И это ее «Рите» — так тошно, что захотелось воскресить Поляка и самолично прибить за всю эту боль. За то, что они все так захлебнулись эгоизмом, что едва не сломали эту маленькую светлую девочку. И Алекс в том числе.

— Они были красивой парой, — разрывая липкую паузу, мешающую нормально дышать. — Ритка была очень красивой.

— Я никогда не знала, что у Марины была сестра, — нахмурилась. — Странно так. У нас даже ни одной фотографии нет в доме: я ничего не знаю о семье женщины, что называлась моей матерью столько лет.

— Ритка была побочной дочкой твоего деда, — продолжил Алекс, не желая рассказывать Айе, сейчас такой открытой перед ним, о ее семье. Слишком много дерьма они принесли ему. Да и ей, пожалуй. Вздохнул. — И ты маленькой очень на неё походила. Поэтому я долго думал, что ты её дочь. А когда узнал о Марине, очень удивился, правда. А сейчас вот на Димку похожа, — повторил он, накручивая на палец ее закрутившийся локон.

— Почему вы расстались? — немного помедлив, спросила Айя и тут же уточнила: — С Мариной.

Алекс ждал этого вопроса и не нуждался в пояснениях, о ком речь. Он был готов к этому сейчас, как никогда.

— Первый раз по глупости, как оказалось. Марина тогда застала у меня дома Леську.

Айя непонимающе посмотрела на него.

— Тогда почти никто не знал, что Леся моя сестра. Я как-то стеснялся, что моя мать нагуляла ребенка на стороне. Это было…унизительно по отношению к отцу. Но Леську я любил и везде таскал с собой, — улыбнулся. — Многие считали нас парой. Вот и Марина решила. Глупо так, — он усмехнулся. — Только я узнал об этом буквально пару часов назад. А тогда бесился, считал, что её родители не дают нам встречаться. Что они намеренно отправили её за границу, чтобы спрятать от меня. Потом узнал, что Марина была беременна от меня и сделала аборт… — он замолчал и посмотрел на Айю.

— Нет, — вдруг возразила Синеглазка и даже головой покачала, словно убеждала его в своей правоте. — Тогда Марина не делала аборт.

Алекс замер.

— О чем ты?

Если бы не схожесть Айи с Димкой — он бы подумал хрен знает что. Видел, как бывает в жизни, когда отцы узнают о своих детях не самым радужным образом. А тут Айя со своими словами.

— Марина родила дочку, — тяжело вздохнув и положив голову Алексу на плечо, выдохнула Айя. — Девочка была пятимесячной и умерла через несколько часов после рождения. Мне жаль, — добавила тихо, заглянув ему в глаза.

Жаль? Чего? Ему не о чем жалеть. Он даже ничего не почувствовал. Только пустота. Звонкая, как в новом доме, где ничто не скрадывает шаги и звуки. Где все резонирует с ее словами, но никак не отыщет брешь в его глухоте.

— Лешка?

Коснулась ладошкой его щеки. Алекс улыбнулся, только Айю не впечатлила его гримаса. В синих глазах сверкнули слезы.

— Все хорошо, Синеглазка. И не вздумай реветь.

Она кивнула и шмыгнула носом. А потом вдруг рассмеялась тихонько. Алекс готов был слушать ее смех, радостной капелью заполнявший его пустоту, всю жизнь. И был уверен — не наслушается.

— Ты очень красивая, — прошептал, оглаживая ее личико.

Румянец залил ее щеки: от скул до самых милых ушек, — которые, Алекс помнил, были ее эрогенной зоной. И он не преминул этим воспользоваться, слегка прихватив зубами мочку с золотым гвоздиком сережки.

Она ойкнула и мягкая кожа шеи покрылась мурашками, а венка запульсировала чаще. Алекс пощекотал языком за ушком, ловя ее удовольствие в тихом стоне. Синеглазка же слегка наклонила голову, подставляясь его ласке. Волосы убрала, обнажив шею. Алекс проложил дорожку из невесомых поцелуев. Слегка прикусил плечо, вызвав новый вздох то ли возмущения, то ли удовольствия. Алекс довольно улыбнулся, втянув кожу, оставляя на ней красный след. Оторвался, завороженный, как его засос наливался багрянцем. Его метка. Глубокое, рычащее чувство собственника поднималось откуда-то из глубин его нутра. Острое и завораживающее, которое не хотелось сдерживать. И плевать на все. Ухмыльнувшись, Алекс лизнул кожу вдоль тонкой венки, укусил и тут же зализал, ощущая просто дикое, испепеляющее здравый смысл, удовольствие.

— Тебе придется подарить мне свою водолазку, — хохотнула она, не делая попытки отстраниться.

— Черта с два, — прорычал Алекс, снова припав к нежной и сладкой коже. — Пусть все знают, что ты — моя.

— Да ты жуткий собственник, Туманов, — рассмеялась и тут же замерла. Алекс губами ощутил, как она вся натянулась.

А он и ухом не повел, запустил руку под покрывало, нащупал ее грудь, сжал, кайфуя, насколько идеально она умещается в его ладони. Тяжелая и уже не маленькая, но все такая же идеальная.

— Леш, — позвала она так тихо, что он скорее почувствовал, чем услышал.

— М? — отозвался, перекатывая между пальцами затвердевший сосок. Примерялся, как бы половчее вытряхнуть Синеглазку из ее кокона, уложить на спину с широко разведенными ножками и…


— Я не поверила, — ее слова разбили вдребезги все фантазии. — Ни одному слову из той папки не поверила.

Алекс провел пятерней по бритой голове, с трудом сдерживая мат, вертевшийся на языке.

— Синеглазка, твою мать… — выдохнул вместе с непонятной злостью.

— Прости, — прошептала испуганно.

— Да за что? — разозлился окончательно, поймав ее полный страха и сожаления взгляд. Да что ж такое?

— Я же назвала тебя…я знаю, что… — она говорила сбивчиво, кусая губы, — знаю, что это…в общем, я…

— Помолчи, — перебил резко и плотнее закутал ее, избавляя себя от искушения. Айя вернула его в прежнее русло их встречи. — Мне абсолютно плевать, как ты меня называешь. Хоть чертом лысым, ей-богу.

— Как? — ахнула, уставившись на него, как на умалишенного. Таким он себя и ощущал, растолковывая этой невозможной женщине очевидные вещи.

— А ты хотела, чтобы я сейчас тебе сцену ревности к самому себе устроил? Самой не смешно?

— Да уж, глупо и правда, — согласилась почти сразу.

— Я столько лет прожил Тумановым, что иногда кажется — им и стал. Я на собственную фамилию не реагирую, поэтому Тимур меня детским прозвищем зовет.

Айя расслабилась в его руках, и страх стерся чистой синевой глаз.

— Как это произошло? — нащупала его ладонь, сплела их пальцы. — Почему ты стал Тумановым?

— Потому что того, кем я был на самом деле, убили, — Алекс тяжело выдохнул, вспомнив, как разбили группу медиков, поставляющую медикаменты пострадавшим в горячие точки. Он был тогда в той группе. И уцелел только потому, что его спас Туманов. Спас, вместо того, чтобы убить. Как должен был. — Меня заказали так же, как отца. Как маму. Но я выжил. В госпиталь попал вместе с Лёхой. Ему повезло меньше. Шансов выжить у него не было. Тогда я и решил стать Тумановым для всех.