На ее лице такое выражение, словно она готова в любой момент вцепиться ему в горло. Я, как завороженная, наблюдаю за этим душераздирающим действом и прихожу в себя только тогда, когда Ирена издает страшный вопль, обхватив дрожащими руками мужчину за шею. Я разворачиваюсь и, обескураженная увиденным, плетусь к себе.

7

Передо мной широкая дверь. Она заперта. На двери висит темная железная колотушка. Я стучу и терпеливо жду.

Дверь открывает молодая женщина с узким лицом. На ней темный шелковый балахон. Она пристально смотрит на меня, затем впускает в дом.

Длинный мрачный коридор. Я иду следом за женщиной. Я вся дрожу от нетерпения. Коридор заканчивается большим светлым залом. Искрящаяся хрустальная люстра, звон бокалов, приглушенный смех.

Женщина-мулатка ведет меня в центр комнаты и хлопает в ладоши.

Все поворачиваются и смотрят на меня.

— Кого ты хочешь? — спрашивает она.

Я оглядываюсь. В комнате одни женщины. Они смотрят сквозь меня своими рыбьими глазами. В дальнем углу стоит коренастая темнокожая женщина.

— Вон ту, — говорю я и указываю на нее.

Женщина медленно подходит ко мне, берет меня за плечи и сильно сжимает их. Ее лицо покрыто толстым слоем косметики, губы на нем — словно темно-красные надрезы.

Маленькая комната с приглушенным светом. Женщина закрывает дверь на ключ и поворачивается ко мне. Открытый ворот темно-зеленого, как мох, бархатного костюма. Длинная цепочка с медальоном, струящаяся по голой шее. Из соседней комнаты доносится шепот, а потом вдруг слышится отчаянный крик.

Женщина хватает меня за волосы и одним движением швыряет на стул. Она резко задирает мне юбку, и я чувствую, как что-то твердое и холодное касается моей кожи. Металлическая труба? Рукоятка ножа? Клизма?

Неожиданно этот предмет заталкивают в мой задний проход. Нестерпимая боль пронзает мое тело! Я кричу, хватаюсь за спинку стула, кричу еще сильнее и чувствую, как миг за мигом все больше и больше превращаюсь в ребенка, и когда металлический предмет доходит до конца, я уже просто орущий младенец. Боль пульсирует во мне, меня охватывает дрожь, и теплая волна накрывает меня с головой. Я плачу, а женщина гладит меня по голове, и я пытаюсь сказать ей что-то, но не могу. Я больше не в состоянии сказать ни слова и издаю лишь слабый беспомощный писк.


Я просыпаюсь вся мокрая от пота и лежу поджав ноги. Надо мной склоняется Йоуни. Солнце светит мне прямо в глаза. На дворе полдень.

— Что случилось? Тебе приснился кошмар?

— Нет. Я испытала оргазм.

— Что?!

Я натягиваю на себя одеяло и заворачиваюсь в него. Облизываю сухие губы. Я никогда раньше не испытывала оргазма во сне.

— Ты видела сон?

Йоуни с расстроенным видом садится на край кровати и пытается закурить.

— Угу…

— Какой? О чем он был?

Я задумываюсь — в журнале «Ева» как-то писали, что надо делиться с партнером своими сексуальными фантазиями, что это якобы сближает партнеров. Откровенность помогает выстроить более крепкие отношения. Но потом вдруг вспоминаю: в журнале «Два плюс» психиатр, отвечая на вопросы читателей, сказал, что сексуальные откровения часто приводят к разрыву отношений.

— Ну, в общем… я была в борделе.

Йоуни с интересом смотрит на меня.

— Шлюхой?

— Нет.

— Тогда кем же?

— Клиентом.

— Расскажи.

Йоуни гасит недокуренную сигарету и устраивается поудобнее на кровати. И я рассказываю ему свой сон. Это оказывается ужасно сложным делом. Сначала я не знаю, с чего начать, потом опускаю некоторые детали, а под конец уже выкладываю ему все подряд.

— Прекрасно, — говорит Йоуни и в ту же секунду входит в меня.

— Представь, что ты там, в борделе, — продолжает он, яростно двигаясь во мне. — Говори об этом, меня это возбуждает…

И я говорю. Теперь это уже совсем не трудно, и даже кажется, что так было всегда. Я говорю до тех пор, пока он в изнеможении не падает рядом со мной. Он смотрит на меня, и мы начинаем смеяться.

— Теперь, когда у обоих все в порядке, можно пойти погулять в город, — предлагает Йоуни, но вдруг замечает изменившееся выражение моего лица. — Ну, что теперь?

— Ничего. Дурацкое ощущение…

— Почему? По-моему, все прошло чудненько.

— Чудненько?

Это слово звучит ужасно пошло.

— Да, а что?

— Тебя завела вся эта история?

— Ну… не столько сама история, сколько то, как ты ее рассказывала. У тебя был такой чувственный голос…

Мне становится смешно. Я даже слегка разочарована. Я никогда никому в жизни не рассказывала о своих фантазиях, и вот теперь рассказываю ему, а он говорит «чудненько», и завела его даже не сама история, а мой голос.

— Ты часто представляешь себя с женщинами?

— Нет, не часто.

Мне было десять, когда я впервые увидела в порножурнале фото лесбиянок. Никто до этого не рассказывал мне, что такое бывает. Там на центральном развороте была женщина с обветренной кожей, в очках и ежиком на голове, и подпись: «Здоровой лесбиянке мужчина не нужен». А дальше шли фотографии двух коренастых обнимающихся женщин, которые собирались зарегистрировать свои отношения где-то за рубежом. Туула и Райя. Обе они были похожи на зверских убийц с мотопилой.

— Не часто, — повторяю я.

— А другие фантазии у тебя бывают?

— Бывают.

— Расскажи.

«Расскажи». Это звучит так, словно он просит меня рассказать какой-нибудь анекдот.

— Твоя очередь, — говорю я. И тут он смущается.

— У меня не бывает интересных фантазий…

— Все фантазии интересные. Вспомни хотя бы одну. Какой-нибудь маленький эпизод.

Задумавшись, он закуривает.

Потом переводит дыхание.

— Ну, например, я представляю себе, что я крутой моряк, который ходит в бескозырке и поет девушкам песни под гитару.

— Прекрати паясничать.

— Ну вот, уже и пошутить нельзя.

— Нельзя.

— Ладно. Ну, иногда я представляю, что занимаюсь любовью с какой-нибудь женщиной или что она берет у меня в рот.

— И кого же ты представляешь? — воодушевляюсь я.

— Ну, какую-нибудь модель из журнала. Или ту, что сидит в этот момент рядом. Например, тебя.

Я морщусь:

— Ты просто льстишь.

— Да что с тобой случилось?

— Ничего.

Йоуни встает с постели.

— Не морщи лоб, дорогая, — говорит он. — А то морщины появятся. Одевайся, пошли.


Йоуни купил на распродаже двуспальную кровать. Мы поставили ее у него. Кровать была широкой, с железными спинками.

После того, как я несколько минут, не отрываясь, любовалась этой кроватью, Йоуни предложил мне переехать к нему. Смутившись, я попыталась сменить тему разговора, но Йоуни стоял на своем.

— Мне так тошно возвращаться в пустую квартиру, — грустно сказал он, затягиваясь «Данхиллом»…

— Я и так почти все время торчу у тебя. Пойми, я не могу так сразу на это решиться. Я хочу пока пожить одна.

— Одна? В этом коммунальном дурдоме?

У него вытянулось лицо и округлились глаза. Казалось, они сейчас вылезут из орбит.

— Перестань гримасничать, это не поможет. И хватит травить легкие этой дрянью.

Его лицо приняло прежнее выражение.

— Что хочу, то и делаю, — ответил он.


Я не раз наблюдала, как он работает, звонит разным людям, готовится к интервью, переписывает начисто статьи, внимательно изучает газеты, чтобы «быть в курсе дела».

Он бросает мне стопку исписанных листов («прочти на досуге») и снова бежит к телефону.

— Это мои стихи. След, оставленный на бумаге блестящим талантом. Ну не гений ли?! Йоуни Лампи, — последнюю фразу он произносит уже в трубку.

Беру верхний лист в руки: «Ортопедический ботинок закинут в камыши. Счастливая семья изучает расовую теорию. Ой, разносчик белья, твоя преисподняя снова гудит в эту ночь. В избе на стене рукавицы и мешок, а в мешке печень молодого бычка, прохладная и безгрешная».

«Во дает», — думаю я.

— Почему бы и нет, — кричит Йоуни в телефонную трубку.

Он подходит ко мне:

— Через пару дней мы летим в Португалию.

— Что?

— Меня попросили написать статью про одну фирму по пошиву одежды в Лиссабоне. Сейчас, видите ли, очень любят писать о том, сколько финские фирмы платят иностранным предприятиям.

— Но у меня нет денег.

Йоуни снисходительно рассмеялся.

— Зато у меня есть. Ты моя любовница, и я буду тебя содержать. Все расходы беру на себя. Не волнуйся, мне должны хорошо заплатить. Ну так что, едем?

— Ну если вы так настаиваете, — улыбнулась я.

Позже мне вдруг ужасно захотелось, чтобы он меня трахнул. Это было не просто страстное желание, а какая-то безумная потребность взаимной близости. Впервые я сама предложила ему заняться любовью.

Он тут же откликнулся, ему явно нравилось, что я начала первой. А меня никак не покидало странное ощущение, что я наблюдаю за всем происходящим со стороны. И как бы я ни старалась, как бы ни впивалась в его шею, выдавливая из нее весь пот, мне все время казалось, что я за ним не успеваю. Мне хотелось слиться с ним в единое целое, чтобы мое тело больше не принадлежало мне, чтобы оно было его и только его.

И лишь когда все закончилось и он вытянулся рядом со мной, уткнувшись носом в мои волосы, я на мгновение почувствовала какую-то близость. А потом меня снова охватило ужасное чувство всепоглощающей пустоты.

«Неужели это все? — подумала я. — Неужели никто и никогда не чувствует ничего другого?»


Йоуни целый день в хорошем настроении. Он валяется на новой кровати, ест булочки, шоколадный пудинг и бутерброды с колбасой и запивает все это кофе.

— I’m born to eat[5], — не без удовольствия замечает он. Вся кровать усеяна крошками. Он принимается на ходу сочинять какую-то песенку. Обычно он это делает после занятий сексом.

— Я сильный мужчина, но знай, что со мной жить не просто… Пропадешь ты, ой, пропадешь… Соберу твои волосы, зажму в кулаке, и не сделаешь ты ничего… ой, ничего… — завывает он до тех пор, пока кто-то из соседей не начинает барабанить в стену.

— Я видел вчера странный сон, — неожиданно говорит он. — Мне снился огромный мак, пожирающий людей. У него были громадные красные острые лепестки и длинные шипы. Он гнался за мной, и когда он очутился уже совсем близко, я понял, что это женщина, а красные лепестки — ее чрево. Только представь себе, огромный мак, вернее, женщина гонится за мной и хочет меня сожрать! Меня обуял такой ужас, что я даже пальцем не мог пошевелить. Застыл, как пень. И тут я проснулся. Так что не ты одна видишь развратные сны…

8

Мне всегда нравились аэропорты.

Каждый раз, когда я оказываюсь в аэропорту, я заказываю себе виски-амаретто, листаю иностранные журналы и стараюсь придать своему лицу выражение скуки — «ну вот, опять куда-то лететь». Так же было и на этот раз.

В одной руке у меня был бокал, в другой — журнал «Пари матч». Йоуни сидел рядом в наушниках, слушал какую-то музыку и пил пиво.

На нем была белая рубашка, галстук и кожаный пиджак. На мне — весеннее платье кораллового цвета и капроновые колготки со швом. Откровенно говоря, вид у нас был чертовски привлекательный. Мы, конечно, немного смахивали на яппи, но наша индивидуальность и лучезарность с лихвой окупали все недостатки.


А вскоре мы уже сидели в самолете, такие влюбленные-влюбленные. Пили шампанское, ели копченую рыбу и шоколадный торт и целовались так, что слышно было на весь самолет.

Рядом с нами около окна сидел рыжеволосый англичанин, который всю дорогу бросал на меня страстные взгляды. Он был весь какой-то зажатый, словно вышел из Оксфордской школы-интерната, где по ночам мочился в постель. Он периодически облизывал губы: его бледно-розовый язык, годами вымоченный в чае и смазанный жиром бекона, выползал изо рта и тут же снова исчезал. Я чувствовала себя прямо-таки Мэрилин Монро.

Рука Йоуни лежала на моем колене, и он время от времени сжимал его.

— Представь, что я купил тебя, — шептал он мне на ухо. — Представь, что ты рабыня, проститутка, которую я приобрел у сутенера на все выходные.

— Фу, какой примитив, — сказала я, но моя фантазия заработала.


В Лиссабоне светило солнце. Табло в аэропорту показывало плюс пятнадцать. Стоял полдень.

Мы взяли такси и поехали в центр. Казалось невероятным очутиться вдруг посреди яркого света и бурлящей толпы людей. Мы стояли с сумками у какого-то непонятного фонтана и ошарашенно таращились по сторонам.