— Я Западную Европу имею в виду.

— Пока что нет. А почему ты спрашиваешь?

— Видишь ли, СССР — довольно закрытая страна. Мало кто из его жителей может выехать за границу. А вот потребность во всяких товарах существует. Тот, кто их привозит, неплохо зарабатывает.

— Я знаю, — согласился Шакиб, — сам старые джинсы в Симферополе продал дороже, чем новые в Бейруте стоят.

— Джинсы… — улыбнулся Али, — есть товары и поинтереснее.

— Мой двоюродный брат лекарства в Иордании закупает и в Хевроне продает. Но для этого начальный капитал нужен, деньги на дорогу… Да и как я в Европу попаду?

— Есть в Ленинграде люди, которые мне верят. Они и дают мне деньги на дорогу и на товар. А Таня помогает с выездной визой — она же в деканате для иностранцев работает.

— Это что за виза такая? Европейская? — не понял Шакиб.

— Да нет же, — поморщился Али. — Чтобы выехать временно из СССР, студенту-иностранцу нужна такая бумажка. Это разрешение на выезд и возвращение. Там сроки указываются и страна, куда едешь. Половинку при выезде забирают, а другую — при въезде.

— А в Европу по ней же пускают?

— В Европу, брат, виза нужна. Ее получить очень сложно.

— Так как же быть?

— Есть такая территория посреди Восточной Германии. Называется Западный Берлин. Слышал?

Шакиб отрицательно покачал головой.

— Историю учить надо, — важно сказал Али. — После Второй мировой войны государства-победители поделили столицу Германии на зоны оккупации. Половина Берлина досталась Советскому Союзу, а другая половина — Англии, Франции и США. В результате получилось два Берлина — Западный и Восточный. В Западном все товары, как в ФРГ и деньги тоже западные. А в Восточном — такой же социализм, как здесь. Так вот, по четырехстороннему соглашению граждане этих государств-победителей и легально находящиеся на их территориях иностранцы могут посещать территорию всего Берлина без визы. Только контроль очень жесткий — для жителей СССР нужна выездная виза и приглашение из Западного Берлина.

— А приглашение где взять?

— Приглашениями торгует один сомалиец в твоей общаге — у него брат в западной зоне уже лет десять живет. Так что Таня займется визами, а ты приглашения добудешь. Сам понимаешь — мне в общаге появляться опасно. Слушай, а почему ты у своей девушки не поселишься?

Шакиб покачал головой:

— Она живет с мамой и бабушкой.

— Ну, и что? Почти все советские люди так живут. Здесь проблема с отдельным жильем.

— Нет, я люблю ее и не хочу позорить. Нельзя жить с мужчиной без брака.

Али рассмеялся:

— Отвыкай от палестинских обычаев. Сам же сказал — здесь Европа.


* * *


Студент-сомалиец лишних вопросов не задавал — просто вписал данные Али и Шакиба в приглашения, спрятал тридцать долларов в карман и предложил:

— Обращайся еще — скидка будет.

Таня тоже не подвела — через три дня принесла заветные серые бумажки с фотографиями.

— Теперь на вокзал, за билетами? — спросил Шакиб. — Или с проводниками поедем?

Али долго смеялся.

— Ну, ты даешь! Тебе что в Гагры, что в Германию — никакой разницы. Это же ЗАГРАНИЦА! Туда билет даже не на вокзале продают, а в специальной кассе.

Специальная касса находилась в гостинице «Москва». Хмурая женщина в кабинете проверила паспорта, приглашения, выездные визы и только после этого выписала им билеты до Восточного Берлина. И предупредила:

— В день приезда и в день отъезда ваши плацкарты действительны в метро Западной зоны.

Шакиб ничего не понял, но вопросов задавать не стал.


Дебаркадер Варшавского вокзала впечатлял своими размерами и застекленной крышей. Только поезда почему-то туда не доходили — перроны обрывались, не доходя до здания, и посадка в вагоны происходила на улице, под дождем.

Поезд №25 «Ленинград-Варшава-Берлин» уже стоял у платформы, и посадка началась, но Али все не появлялся. Алла, пришедшая провожать бизнесменов в заграничный вояж, даже бегала искать его вдоль состава. Появился он в последний момент с огромной сумкой через плечо. К вагону подбежал, тяжело дыша и вытирая пот со лба. Проводник молча выхватил у билет из рук и посторонился. В этот момент поезд дернулся с грохотом, Шакиб поцеловал Аллу и вскочил в тамбур уже на ходу. Выглянув из-за плеча проводника, увидел, как она мелко крестит его, стоя под зонтиком на уплывающем вдаль перроне. «Все здесь перепуталось, — подумал он. — Хотя, какая разница? В конце концов, и мусульмане, и иудеи, и христиане, все они — дар-аль-китаб, то есть, мир Книги. У них есть Коран, Тора или Библия. Все-таки не язычники…»

Купе было не похоже на те, что он видел в адлерском поезде. В углу была раковина, а три полки располагались на одной стене, друг над другом.

— Будет еще пассажир? — поинтересовался Шакиб

— Нет, в эти купе продают только два места, так что поедем с комфортом.

— А зачем тебе столько вещей? — спросил он у Али, когда тот водрузил свою сумку на полку.

— А ты думал, только оттуда в Союз вещи на продажу возят? Там тоже есть, чего продать.

Он расстегнул молнию на своем бауле.

— Два фотоаппарата «Зенит-ЕТ», два телеобъектива, два бинокля, две банки икры, две коробки кубинских сигар и два утюга, — перечислял он, раскладывая вещи на одеяле.

— А почему все по два?

— Потому, что половину ты сейчас к себе переложишь, чтобы таможня не отняла.

Шакиб вздохнул и стал выкладывать из сумки пакет с яблоками, пирожки и вареную курицу, которые дала ему в дорогу заботливая Анна Соломоновна.


На станции Кузница Белостоцка их вагон три часа провисел на огромных домкратах. Солнце раскалило железную крышу, окна были задраены наглухо и кондиционер не работал. Где-то внизу слышался грохот — польские железнодорожники меняли колесные тележки на более узкие.

— Колея в Европе не совпадает с русской, — объяснил проводник. — Когда до революции этот путь строили, то пришли к царю и спросили: «Делать колею шире?» А царь и ответил: «А на хрен шире!» Вот и сделали наш путь ровно на царский хрен шире.

Проводник заржал во все горло. Шакиб вежливо улыбнулся, но смысла шутки так и не уловил.

Али в это время успел через открытую дверь тамбура сплавить местному скупщику оба утюга за двадцать дойчмарок.

— Теперь сумки полегче стали, — радовался он. — Ох, и тяжелые эти советские утюги.


Поезд прибывал на берлинский Остбанхоф рано утром. Закрыв купе на замок, компаньоны запихали чужие деньги во внутренние карманы джинсов. Хитрые приспособления были пришиты изнутри под задними карманами. Это было изобретение Тани, которое она и воплотила накануне их отъезда. Зайдя в здание вокзала, Али сразу нашел обменный пункт и, предъявив паспорт, обменял тридцать рублей на девяносто восточных марок.

— На обратном пути пригодятся, — объяснил он.

Шакиб взял одну из монеток с его ладони. Они были необычно легкими. Судя по цвету, их штамповали из алюминия.

— Мне тоже поменять? — спросил он.

— Нам хватит, — ответил Али, — здесь все очень дешево.

Здесь же, на вокзале запаслись минералкой и солеными крекерами.

— За стеной все в разы дороже, — объяснил Али.

— За какой еще стеной?

— Увидишь.

Границу пересекали на станции метро «Фридрихштрассе». Пограничник в серо-зеленой форме придирчиво проверил паспорта, выездные визы и приглашения от неведомого сомалийского друга. После этого они оказались на перроне, вдоль которого прохаживались военные с собаками на поводках. Поезд приходил из западной зоны по путям, с обеих сторон огражденным высоким бетонным забором. Сделав две пересадки, компаньоны вышли из метро на станции «Цоо». На улице им пришлось протискиваться через толпу людей, торгующих сигаретами с рук.

— Берги карманы, — предупредил Али, — Цоо — самый криминальный район.

Пройдя под железнодорожным мостом, они оказались в квартале магазинов электроники с яркими вывесками «Nur für export!».

— Это магазины для военных из оккупационных войск, — объяснил Али, — здесь все товары без налога с продаж. Но и всем остальным иностранцам тоже продают.

Али уверенным шагом направился к одной из лавок. Зашел внутрь и, к удивлению Шакиба, заговорил по-русски:

— Добрый день, где Филибер?

Филибер появился через пару минут. Им оказался дородный негр с серьгой в ухе. Он обнял Али, как старого знакомого, и увел его в подсобку. Шакиб с интересом огляделся. На полках ровными рядами стояли двухкассетные магнитофоны, портативные телевизоры и видеоплееры неизвестных марок, причем названия на картонных коробках очень напоминали имена популярных производителей: «Sankyo», «Soney», «Panasonix». Несмотря на ранний час, торговля шла бойко. Два восточного вида продавца общались с покупателями на нескольких языках и непрерывно отпускали товар. К коробкам приделывали ручки из клейкой ленты или перематывали несколько покупок вместе.

Из подсобки выглянул Али и позвал:

— Тащи сюда свою сумку.

В комнатке без окна они выложили на стол привезенный товар. Филибер открыл каждую коробку, пощелкал фотоаппаратом и отсчитал стопку купюр. Али спрятал деньги в карман и спросил:

— А как наш заказ?

— Будет готов часа через два, — ответил негр, — погуляйте пока.


На улице Шакиб озабоченно поинтересовался:

— А мы разве не за электроникой приехали?

У него появилось подозрение, что Али занимается контрабандой чего-то очень опасного.

— За электроникой, — успокоил Али, — только за более дорогой. Тех ребят, что нас сюда прислали, компьютеры интересуют. Видеоплеер в Ленинграде идет за две цены, а вот хороший компьютер можно и в пять раз дороже продать. Их как раз сейчас собирают.

— А их разве не на заводе делают? — удивился Шакиб.

— На заводе собирают мониторы, а вот системные блоки комплектуют «под клиента». Заказчики попросили самую продвинутую версию — 186-ю. Там стоит 16-битный микропроцессор Intel. Таких в Ленинграде еще нет!

Шакиб на всякий случай восхищенно покачал головой, хоть ничего и не понял.

Прогулка по западной зоне заняла часа три. Сначала зашли в KDW — большой универмаг, где, переходя с этажа на этаж, поглазели на дорогой товар. Больше всего им понравился отдел ковров на верхнем уровне. Китайские, иранские, бельгийские, всех цветов и оттенков, с животными и растительными орнаментами, они радовали глаз восточного человека и звали отдохнуть на мягком ворсе. Шакиб с усмешкой вспомнил бледные гобелены Эрмитажа. Потом Али, пообещав показать нечто удивительное из жизни западных немцев, повез Шакиба в Тиргартен. Там на больших зеленых лужайках берлинцы загорали нагишом. Ничего, кроме смущения, это зрелище у него не вызвало. Тем более, что многие загорали парами. «Как можно выставлять всем на обозрение свою жену?» — задумался Шакиб. Представил себя с Аллой в таком месте и залился краской от гнева и смущения. А вот вид бесконечной бетонной стены, рассекающей город надвое, произвел на него удручающее впечатление. Огромный транспарант на четырех языках предупреждал: «Вы выезжаете из американского сектора». Рядом был сооружен высокий деревянный помост, с которого можно было заглянуть в восточный сектор. Шакиб ожидал сразу за стеной увидеть кварталы Восточного Берлина, но оказалось, что за ней находится полоса с забором из колючей проволоки и сторожевые вышки. С другой стороны эта полоса была ограничена еще одной бетонной стеной. Это не было похоже ни на государственную границу, ни на военное укрепление (и то, и другое ему приходилось видеть в Секторе Газа и в Ливане). Ассоциация, которая возникала при виде этого сооружения, была одна — тюрьма.


К их возвращению товар был упакован в коробки и резиновыми жгутами прикручен к двум хозяйственным тележкам. Теперь надо было рассчитаться. Помявшись, друзья принялись расстегивать штаны.

— Ну почему все курьеры прячут деньги в одно и то же место? — удивился Филибер. — Цыгане вокруг станции «Цоо» это хорошо знают, и в толпе режут задние карманы бритвой.


На обратном пути, после пересечения границы ГДР на станции «Фридрихштрасе», они с шиком взяли такси до вокзала. Поменянных на восточные марки тридцати рублей хватило на многое. Поезд уходил вечером, поэтому груз они оставили в камере хранения, а сами отправились гулять по улице Унтер ден Линден. Плотно поели в столовой самообслуживания, выпили пива и купили еды в дорогу. Продуктовые магазины Восточного Берлина очень понравились Шакибу. В них не было кричащего изобилия KDW, но был выбор из нескольких сортов сыра, десятка колбас, разнообразной выпечки, пива и шнапса. При этом цены были весьма демократичными. После симферопольских и ленинградских гастрономов это можно было назвать изобилием.