Озорной старикашка подмигнул и громким шепотом посоветовал:

— Живот на живот — все пройдет!

И добавил уже в полный голос, мотнув бородкой в сторону моря за окном:

— Купаться беги. Погода-то какая! А для разнообразия кислородные коктейли попей.

Мимо сидевшего в коридоре обладателя пушистых ресниц прошла быстрым шагом, но успела поймать его внимательный взгляд. Парень неожиданно смутился и низко опустил голову, совсем как Алла минут десять назад.


* * *


Обед в санатории протекал чинно и неторопливо. Официантки в белых кружевных передниках ловко разносили подносы с едой. Каждому свое — согласно предписанной диете или по заказу. Заказ надо было сделать накануне вечером — в лежащем на каждом столе бланке отдыхающие вдумчиво отмечали огрызком карандаша понравившиеся им биточки, «кнели паровые» или «щи флотские». Одеваться к обеду старались, несмотря на жару, поприличнее. Встречались даже персонажи в костюмах, а за ужином некоторые дамы блистали в вечерних платьях. Потолок с лепниной в стиле сталинского ампира, потрескавшиеся колонны под мрамор и величественное полотно «Подвиг ледокола „Челюскин“» на стене придавали обыденной процедуре приема пищи великосветский шик.

Выстрел грянул после закусок, когда первое еще только разносили. Чинное позвякивание приборов и беседы вполголоса оборвались. Кто-то коротко охнул, женщины вытянули шеи, тревожно прижав ладони к губам, а мужчины испуганно пригнулись к тарелкам. Мизансцена напомнила кадр из мелодрамы про порочное общество отдыхающих на водах аристократов.

Бурые капли забрызгали мамину розовую кофточку и хлестнули по левой щеке. Алла испуганно провела рукой по лицу и застыла с отведенной в сторону ладонью, испачканной темно-красным. На потолке над соседним столиком расплывалось темное пятно.

— Шени дэда! — донесся истеричный визг диетсестры. — Сколка раз говорила — нэлзя ткемали с базара суда прынасыт! Опять бутылка взорвался. Кто рэмонт потолка платит будет?!

Отмыть пятна под краном в коридоре не удалось. Аппетит пропал, настроение было испорчено и в столовую возвращаться не хотелось. Алла села на подоконник и, чтобы отвлечься, принялась разглядывать наглых чаек за окном. Раскрывая крылья и угрожающе гортанно крича птицы сгоняли друг друга с бачка с пищевыми отходами.

— Испугалась? — раздался неожиданно голос за спиной.

Алла резко обернулась. Перед ней стоял парнишка из очереди к дедушке-доктору, удививший ее своими длинными ресницами.

— Что? — не поняла она.

— Я спрашиваю — ты испугалась, когда бутылка взорвалась?

— Нет, не очень. Кофточку вот испортила, — Алла кивнула на заляпанный мокрый рукав.

— Не огорчайся. Надо на солнце повесить — пятна отойдут, — посоветовал парень. — Меня зовут Шакиб, а тебя?

— Я — Алла, из Ленинграда. А ты откуда?

— Я из Палестины. Учусь в Крыму, а сейчас у нас каникулы.

— Палестина — это Израиль? — уточнила Алла. — Так ты еврей? У меня в Израиле тетя живет, только я ее никогда не видела.

— Я — араб, а Палестина — это Палестина, — неожиданно сердито ответил парень, — а то, что какой-то народ незаконно захватил нашу землю, так это ненадолго. Мы скоро сбросим их в море!

— Какой-то народ жил там тысячи лет и храмы строил, — в тон ему сердито ответила Алла. — Я сама представитель этого народа. Теперь и меня в море сбросишь? Может, мне теперь на пляж не ходить?

— Ходи куда хочешь! — парень развернулся и быстро зашагал по коридору.

Гнев душил Шакиба. Он еле сдержался, чтобы не ударить наглую иудейку. Но почему-то, даже произнося беззвучные проклятия, продолжал думать о ее длинных тонких пальцах — точь-в-точь как у Лейлы Халед на фотографии…


* * *


— Кончай хандрить, — не выдержала Жанна получасового молчания Аллы, — виданное ли дело — из-за тряпки так убиваться!

— Не в тряпке дело. Просто встретился один дурак…

— Дураков на наш век хватит. Если из-за каждого убиваться, то можно сразу ложиться и помирать. На танцы пойдешь? У меня поклонник появился из Йемена. Зовут, не поверишь, как в кино — Алладин. Пора и тебе приятные знакомства заводить.

Алла помотала головой:

— Настроения нет.

— Так давай я тебе его подниму. Хочешь, постригу тебя?

— А ты что — умеешь? — удивилась Алла.

— Что значит «умеешь»? — обиделась Жанна. — Я, между прочим, парикмахер-универсал пятого разряда. В одном из лучших салонов Минска работаю.

Алла задумчиво запустила пальцы в копну темных волос.

— А как стричь? Мне мама только концы подравнивает. Она говорит, что эти волосы — мое приданое, раз золота не нажили.

— Это не приданое, а анахронизм, — Жанна ловким движением забросила прядь Аллиных волос за ухо. — Ты журналы модные смотришь?

Алла развела руками.

— Так, дай-ка подумать… — соседка уже сосредоточенно сооружала какие-то конструкции у Аллы на голове. — «Каскад» или «ежик»?

— Какой еще «ежик»? — испугалась Алла. — Я длинные ношу!

— Не нужны тебе длинные — у тебя лицо узкое, нос ровный, это подчеркивать надо. Вот я — круглолицая, мне наоборот — отращивать можно. Но длину я тоже оставлю, — успокоила ее Жанна, — только спереди. Жаль, машинки нет, но ничего — справлюсь ножницами и бритвой. Только пол подметать сама будешь, когда закончим.

Дальнейшее напоминало какое-то наваждение. Когда тяжелые пряди волос упали на пол и Жанна принялась действительно превращать затылок сидящей перед ней соседки в ежик, Алла захотела заплакать, но не смогла — ей казалось, что это происходит не с ней. Зеркала, как это бывает в парикмахерских, не было, а на вопросы Жанна не отвечала, цедя сквозь зубы: «Не отвлекай». Периодически она отходила на пару шагов от клиентки, критически оглядывала свое творение, удовлетворенно хмыкала и принималась снова колдовать над многострадальной Аллиной головой. Процедура заняла почти час. Наконец, Жанна повелительно махнула рукой в сторону ванны, где было зеркало:

— Иди — любуйся.

Девушка в зеркале была кем угодно, только не Аллой. Затылок и виски были пострижены ежиком и выведены «на нет». Тяжелая прядь закрывала правый глаз и создавала таинственный и, в то же время, порочный шарм. И было в этом облике нечто настолько притягательное, что плакать сразу расхотелось.

«Что мама скажет?» — только и подумала Алла.


* * *


Экскурсия входила в стоимость путевки, поэтому грех было не поехать. Увидев возле столовой объявление «Завтра состоится экскурсия СОЧИ — ВСЕСОЮЗНАЯ ЗДРАВНИЦА (с посещением дендрария)», подруги сразу пошли записываться.

Автобус отходил рано, так что на завтрак пришли одетые «по-городскому» (не в купальниках под сарафанами). Наскоро запихав в себя творожную запеканку и запив ее какао из граненого стакана, побежали занимать места в стоявшем у ворот стареньком «ЛИАЗе». Торопились напрасно — свободными оставались только задние сиденья над раскаленным двигателем. Потом еще минут двадцать ждали фотографа. Без него руководитель экскурсии отправляться категорически отказывался. Наконец из роскошных синих «Жигулей» вылез богемного вида красавец-грузин с объемистой фотосумкой и не спеша устроился на оставленном для него свободным переднем сиденье. Солнце еще не успело раскалить асфальт, так что дорога до Сочи, несмотря на натужно ревевший под ягодицами двигатель, особых неудобств не причинила. Экскурсовод взял в руки микрофон и развлекал пассажиров анекдотами и загадками фривольного содержания. Когда же автобус миновал Адлер, тон его поменялся на серьезный и он принялся сыпать цифрами и фактами, свидетельствующими о небывалых успехах курортного строительства в СССР. Солнце уже начало припекать, так что остановок для фотографирования все ждали с нетерпением. В дендрарии прогулялись по аллее, где снимали «Принца Флоризеля», прокатились на канатной дороге, а потом организованно построились для коллективного фото на фоне раскидистой пальмы. Красавец-фотограф произнес профессиональное: «Улыбаться после слова „лопата“» и, сделав несколько дублей, пригласил желающих посниматься индивидуально на цветную пленку ORWO. Тратить три рубля на фото с пальмой Алле не хотелось и она отошла посидеть в тени у фонтана. Минут через десять Женя разыскала ее.

— Алка, пошли сниматься.

— Неохота, — ответила Алла, — да и денег жалко.

— Слушай, этот Гела на тебя глаз положил. Говорит, бесплатно напечатаю такую красавицу. Пойдем скорее — скажешь, чтобы он нас вдвоем сфоткал.

— Гела? Это разве мужское имя?

— Не знаю, он сказал: «Гела — художник, и за красоту денег не берет».

Фотограф подошел к процессу с душой — подруги долго позировали под режиссерские выкрики: «Свет держим! Покажи страсть! Смотрим вдаль и грустим о маме…» Синхронно закидывали головы, становясь в профиль, как Маркс и Энгельс, потом, взявшись за руки, смотрели в то разные стороны, то в одну. Съемку пришлось прервать только после недовольных реплик женской части группы, которую мастер обделил своим вниманием.

На территории санатория имени Орджоникидзе после группового снимка на фоне фонтана «с грудями», по меткому выражению экскурсовода (наяды в стиле сталинского ампира действительно поражали своими формами), Гела потащил Аллу сниматься на галерею с колоннами. Попытку Жанны увязаться следом он строго пресек:

— У меня в плане тема одиночества. Не отвлекайте модель!

Подсаживая на каменные перила, брал на руки, как ребенка, а помогая слезать, задерживал ее ладонь в своей, «со значением» глядя в глаза. Но Алле было не до его мужских чар — жара усилилась, хотелось пить и слегка мутило от сильного запаха одеколона, который источал вокруг себя ценитель красоты.

На набережной, вопреки ожиданиям, ухаживания не возобновились — после группового снимка на фоне моря санаторский фотограф вступил в конфликт с местным коллегой, который назойливо предлагал сфотографироваться «с живым обезьяном». «Обезьян» лежал у него на плече, прикрыв глаза, и впечатления «живого» не производил. Во время конфликта он только вздрагивал от особенно громких аргументов и еще сильнее вцеплялся в майку-сеточку своего хозяина.

В автобусе на обратном пути Гела бесцеремонно потряс задремавшую Аллу за плечо и, прищурив восточный глаз, вкрадчиво сказал:

— В мастерскую вечером приходи — открою тебе секреты мастерства…

— Куда? Зачем? — не поняла Алла.

— Ну, негативы выберем, проявлять-печатать будем. Потом туда-сюда глянцевать. Приходи.


* * *


После ужина Жанну поджидал на крыльце главного корпуса высоченный брюнет, похожий на индийского киноактера Амитабха Баччана.

— Это Алладин, — представила незнакомца Жанна. — Он из Йемена.

— Из Северного Йемена, — уточнил брюнет.

— Мы в кафе собираемся. Хочешь с нами?

По Жанниному лицу было видно, что приглашает она из вежливости, так что Алла поспешила отказаться и отправилась в номер. Подруга нагнала ее по дороге к корпусу и без обиняков попросила:

— Слушай, где-то через час можешь из номера уйти? В кино сходи или у моря посиди. Понимаешь, очень надо…

И снова умчалась догонять своего Алладина.

В кино сегодня крутили что-то про войну, поэтому Алла решила устроиться где-нибудь под фонарем с «Сагой о Форсайтах» и наконец-то дочитать толстенный фолиант. Возле расчерченной на квадраты площадки с огромными шахматными фигурами всегда было тихо и светил мощный прожектор. Сейчас двое пожилых игроков сосредоточенно двигали тяжелые фигуры и не обращали внимания на окружающую действительность. Стол для обычных шахмат был пуст и Алла с комфортом устроилась за ним со своей тяжелой книгой. Минут через десять она поняла, что насладиться покоем не получится — вместе со свежим ветерком со стороны моря прилетела стая комаров и принялась нещадно кусать любительницу чтения за открытые части тела. Захлопнув «Сагу», Алла двинулась к морю. Свежий ветерок отгонял комаров, но ни один фонарь не горел. «Можно устроиться на пляже, — решила она, — хоть воздухом подышу под шум прибоя». Спустилась по железной лесенке, крепко держась в темноте за перила и заковыляла по крупной гальке к лежакам. Непонятный шум заставил ее прислушаться и остановиться. Сквозь мерный шум прибоя явственно были слышны чье-то сопение и сдавленные повизгивания. Глаза уже привыкли к темноте и в полумраке стали явно различимы силуэты на лежаках. «Я, похоже, чужая на этом празднике жизни…» — поняла Алла и побрела назад, в сторону освещенного фонарями парка.