Виктория Холт

Алая мантия

В то время мог фанатик и дурак

Религией прикрыть злодейства мрак.

Джон Лэнгорн (1735–1779)

У нас вполне достаточно религии, чтобы заставить ненавидеть, но недостаточно, чтобы заставить любить друг друга.

Джонатан Свифт (1667–1745)

Если они одобряют личное мнение, то называют его мнением, а если нет, то именуют его ересью, и все же ересь не более чем личное мнение.

Томас Гоббс (1588–1679)

Часть первая

АНДАЛУСИЯ

Глава 1

Весна 1572 года

Сеньорита Исабелья де Арис сидела у окна, обмахиваясь веером. Рядом с ней стояли две дуэньи, Хуана и Мария. Они были явно обеспокоены – их юной хозяйке редко позволяли столько свободы.

– Откиньтесь на спинку стула, – велела Хуана.

– Неразумно, чтобы эти цыгане глазели на вас, – заявила Мария. – Кто знает, какие дурные мысли могут прийти им в голову!

В патио[1] бил фонтан, в воздухе веял изысканный аромат цветов, а солнце сверкало на белых каменных плитках пола.

– Кто пустил цыган в патио? – продолжала ворчать Хуана. – Наверняка этот лентяй Томас! Пусть не думает, что это сойдет ему с рук! Дон Алонсо спросит с него, когда вернется домой.

– Перестань, Хуана, – сказала Исабелья. – Они просто хотят показать нам свои танцы – почему бы и нет?

– Они просто хотят вытянуть золото у нас из карманов!

– Нужно же им на что-то жить, – заметила Исабелья.

Хуана покачала головой, глядя на Марию. Их молодая хозяйка росла своенравной. Хорошо, что скоро у нее появится муж, который поставит ее на место!

Исабелья часто делалась раздражительной, проводя долгие дни за persianas;[2] она больше не находила удовольствия в рукоделии; даже роскошная напрестольная пелена с вышитыми голубым шелком и золотом изображениями святых перестала ее радовать.

– Я устала… устала сидеть здесь… день идет за днем, а ничего не происходит, – говорила Исабелья.

– А что должно происходить с дочерью испанского гранда, донья Исабелья? – спрашивали у нее.

– Очевидно, ничего, – отвечала она. – Дочь гранда встает рано, читает молитвы, слушает мессу – нет, не в церкви! Ей такого не позволяют, это чересчур рискованно! Она слушает мессу в домашней часовне, которую отделяют от ее комнаты только коридор и несколько ступенек, а потом учит уроки и вышивает. Что еще ей остается делать?

– А вы бы хотели, чтобы она бродила повсюду, словно крестьянка или цыганка?

– Иногда я им завидую, особенно цыганкам, этим босоногим плясуньям.

Ошарашенные дуэньи обменивались взглядами и качали головой. Исабелье и в самом деле пора замуж. Ей шестнадцать, она уже достаточно взрослая и наверняка стремится сменить жизнь юной сеньориты, которую старательно и назойливо воспитывают, на жизнь жены и матери.

Исабелью уже не удовлетворяло сидение у окна и разглядывание патио и садов, укрытых от палящего солнца пальмовыми листьями; ее не радовали красота апельсиновых деревьев, воздух, напоенный тонким ароматом цветов, виноград, созревающий на белой почве, верхние слои которой ветер сдувает на грозди ягод, делая вино из окрестностей Хереса самым лучшим в мире. Она хотела выйти из дома, смешаться с людьми, идущими по дороге, смотреть на бродячих торговцев и цыган, приходящих из Севильи и Кордовы, из Малаги, Гранады и Кадиса.

А сейчас цыгане танцевали в патио, и в отсутствие хозяина и хозяйки дома донья Исабелья заявляла, что их танцы ее развлекают.

– Кто может поручиться, что они не грабители? – проворчала Хуана. – Вы видите ножи у них за поясом?

– Все цыгане носят ножи, – ответила Исабелья. – Я видела, как они идут по дороге. У каждого мужчины есть faja.[3] Что, если ему придется защищаться во время долгого пути?

Хуана и Мария выразительно передернули плечами и воздели глаза к небесам.

Исабелья склонилась вперед, разглядывая молодую девушку, выделявшуюся среди остальных цыганских танцоров. Несмотря на рваную красную юбку и блузку с дырой, из которой высовывалось смуглое плечо, она держалась с необычайным достоинством. У нее были черные как смоль волосы, стройные и длинные загорелые ноги, в огромных глазах сверкало любопытство, а в ушах покачивались, задевая плечи, большие кольца.

Девушка явно стремилась привлечь к себе внимание. Она заметила в окне Исабелью, которая, встретившись взглядом с цыганкой, увидела какой-то призыв в ее блестящих темных глазах. Дело было не только в нескольких песетах[4] – она просила о чем-то еще.

Мужчина схватил девушку за руку, и она повернулась, чтобы занять место среди танцующих фанданго. Но цыганка сделала это с очевидной неохотой и снова обернулась, взглядом ища Исабелью.

Ни Хуана, ни Мария не обратили внимания на молодую танцовщицу, Исабелья была этому рада. Она пыталась отыскать девушку в танцующей толпе, но та была слишком мала, чтобы ее можно было легко заметить. Исабелья внимательно следила за чувственными движениями танцоров. Вскоре она разглядела цыганскую девушку, которая прикидывалась равнодушной к пытающимся поймать ее мужчинам, но внезапно сверкнула ослепительно белыми зубами и, оставив притворство, энергично включилась в игру, заключавшуюся в преследовании, поимке и подчинении.

Музыка становилась все громче, но внезапно лютни двух цыган умолкли. Танцоры застыли, словно какой-то цыганский бог обратил их в камень в наивысший момент игры. Несколько секунд в патио царила полная тишина. Сердце Исабельи забилось сильнее – жаркое солнце, запах цветов, словно высеченные из камня фигуры танцоров неожиданно обрели для нее новое значение.

Движение возобновилось так же внезапно, как и прекратилось. Цыганочка прыгнула вперед, посмотрела на окно, возле которого сидела Исабелья, и снова начала танцевать. На сей раз это была медленная фаррака. Девушка подражала позам и жестам матадора. Ее гибкое тело раскачивалось из стороны в сторону; фигуры вокруг нее все еще оставались неподвижными. Силой вдохновения цыганка привносила в патио страстное возбуждение корриды. Исабелья смотрела как зачарованная. На ее глазах девушка сражалась с быком, чудом избежала гибели, одержала победу и торжествовала, словно размахивая алой мулетой[5] и слыша приветственные крики зрителей.

– Браво! Браво! – закричала Исабелья, порываясь вперед.

Но бдительные Хуана и Мария вовремя удержали ее, а к девушке в патио присоединился мужчина. Началось фламенко – быстрый танец, названный так потому, что напоминал поведение солдат, возвращавшихся с фламандских войн. Шумный и свободный, он изображал буйные выходки солдат, занятых грабежом. Исабелья понимала, что мужчина сердит на девушку, – во время танца он резко схватил ее, но она столь же резко вырвалась. Музыканты играли все живее и громче, а люди начали хлопать в ладоши. Цыганка вынула из кармана юбки кастаньеты и защелкала ими в такт музыке.

Девушка больше не подчинялась мужчине, продолжая вырываться из его рук, – казалось, они оба намеренно приводят себя в неистовство. Внезапно из толпы шагнул вперед другой цыган с огромным ножом за поясом и присоединился к танцорам, щелкая пальцами перед лицом своего более молодого товарища. В следующую секунду танцевала уже вся толпа, и девушка затерялась среди быстро вертящихся тел.

Хуана подошла к окну и бросила деньги.

– Теперь уходите, – велела она цыганам. – Сеньорита устала. В кухне вам дадут поесть.

Танцоры быстро подобрали деньги, и патио вскоре опустел – от необычной сцены не осталось ничего, кроме солнечного света и запаха цветов.

Уходя, цыгане призвали благословение на дом, где с ними обошлись столь великодушно. Исабелья тщетно искала глазами девушку, чей танец произвел на нее такое сильное впечатление.

Она отвернулась от окна.

Наверняка Хуана и Мария сочтут своим долгом рассказать о ее поведении родителям, когда те вернутся, и ей не избежать нравоучений.

Исабелья пожала плечами. Ей уже недолго жить в этом доме. Она переедет в поместье несколькими милями южнее Севильи, по дороге на Херес-де-ла-Фронтера, и станет навещать родителей уже в качестве замужней женщины. У нее будет больше свободы, когда она выйдет замуж за Бласко или за Доминго. Интересно, за кого из них? Доминго старше, но с Бласко она дружила с детства. Исабелья часто говорила с родителями о Бласко. Они знали о ее чувствах, и так как очень любили дочь, то, наверное, пожелают, чтобы она была счастлива…

Исабелья вот уже несколько лет не виделась с Бласко и Доминго. Старшие в обеих семьях считали, что раз она должна выйти замуж за одного из молодых людей, то им не следует проводить время вместе. Пять лет назад Исабелья прекратила посещать поместье Каррамадино, и хотя сеньор Грегорио и сеньора Тереса Каррамадино часто навещали ее семью, они всегда приезжали одни, а когда родители Исабельи ездили в поместье под Севильей, как сегодня, они не брали с собой дочь.

Думают ли о ней Доминго и Бласко так же часто, как она о них? Помнят ли они игры, в которые играли с ней в детстве? Уже тогда Бласко был куда храбрее Доминго и куда больше походил на мужчину, хотя и был младшим из двух братьев. Доминго был на два года старше Бласко, а Бласко – на два года старше Исабельи. При встрече Бласко всегда целовал ей руку, а когда он поднимал голову, его черные глаза смотрели на нее так, что они оба чувствовали себя гораздо взрослее, а присутствие Доминго сразу становилось незаметным. В отличие от Бласко, Доминго тогда не помышлял о браке – он говорил, что хочет стать священником. Зато Бласко все время болтал о приключениях, о Кортесе[6] и Перу, об удивительных открытиях, которые он собирался сделать во славу Испании, и о сокровищах, которые он привезет, чтобы разделить их с королем Филиппом.[7] Часто Исабелья спрашивала себя, что произошло бы, если бы им с Бласко разрешили продолжать встречаться.

Не слишком ли много она думает об этих мальчишках? Хотя о чем еще ей думать?

Какой резкий контраст между свободной жизнью цыганской девушки и уединенным существованием знатной сеньориты! Исабелья ощутила протест. Все из-за цыган! Хуана и Мария были правы: ей не следовало смотреть на танцы. Это были не просто танцы – они как бы воплощали образ жизни исполнителей.

Работая над напрестольной пеленой, Исабелья была удовлетворена жизнью. Она знала, что скоро выйдет замуж, и думала о том, как волновал ее Бласко, и как она радовалась, ускользнув с ним от серьезного Доминго. Неужели цыганскую девушку тоже заставят выйти замуж за того, кого выберут для нее родители? Чушь! Такую девушку ни к чему нельзя принудить. Исабелья припомнила, как сверкнули зубы цыганки, когда молодой человек шагнул вперед, чтобы потанцевать с ней.

Исабелья часто думала о своей будущей жизни в доме Каррамадино. Постепенно она примет у доньи Тересы бразды правления и станет хозяйкой. Если ее заставят выйти замуж за Доминго, Бласко все равно будет рядом…

Внезапно дверь распахнулась, и в комнату вбежала Мария.

– Беда! – крикнула она. – Томас спустился в погреб за вином, и посмотрите, кого он там обнаружил! Хуана, приведи ее, пусть донья Исабелья увидит, что может случиться, когда цыган пускают в дом!

Исабелья встала, и напрестольная пелена упала на пол. Вошла Хуана, волоча за собой цыганскую девушку.

Затаив дыхание, Исабелья шагнула вперед. Она наступила на пелену, но не замечала этого – не замечала ничего, кроме смуглой девушки, которая при виде ее вырвалась из рук Хуаны и бросилась к ее ногам.

– Что это значит? – осведомилась Исабелья.

– Она вернулась, чтобы ограбить дом, – ответила Хуана.

Цыганка бросила на нее взгляд полный ненависти.

– Ты лжешь! – выкрикнула она.

– Тогда зачем ты вернулась? – спросила Исабелья.

– Я не вернулась. Я не уходила.

– Значит, ты спряталась в погребе, когда ушли остальные?

Девушка улыбнулась, сверкнув белыми крепкими зубами:

– Это было нетрудно. Их не занимало ничего, кроме еды и выпивки. – Ее губы скривились с отвращением. – Собаки! – Она щелкнула пальцами.

– Но ведь они твои родственники, – заметила Исабелья. – Они вернутся, чтобы забрать тебя.

– Вы можете заплатить им за меня. Они будут довольны.

– Эта девушка не должна находиться в присутствии доньи Исабельи, – заявила Мария. – Уведи ее, Хуана.

Темные глаза цыганки сердито сверкнули.

– Я хочу поговорить с сеньоритой, – сказала она.

– Ты попала в беду? – допытывалась Исабелья.