Дождь был провозвестником тяжких испытаний. Юный паж Гермолай, сын Сопола, знатного македонского воина, замыслил убить меня. Один из сообщников выдал заговор, и Гермолая привели на суд македонских солдат, ибо по законам нашей родины только они имели право выносить приговор. Он не только охотно сознался, но даже пытался воспламенить толпу речами против меня.

— Ты, Александр, убивал невиновных! Аттал, Парменион, Филот, Александр Линцест и Клит прикрывали тебя щитами от врагов и рисковали жизнями ради твоих побед и твоей славы. Вот как ты их отблагодарил: Клит истек кровью на пиршественном столе; Филота пытали и позволили персам издеваться над ним. Ты воспользовался Парменионом, чтобы убить Аттала, а потом казнил и его. Так ты вознаградил македонцев!

Солдаты протестующе кричали, Сопол хотел собственноручно перерезать сыну горло. Я жестом остановил его и сделал знак Гермолаю продолжать.

— Мы слишком долго терпели твою жестокость и унижение, которому ты нас подверг, заставив одеваться на варварский манер! Ты живешь, как перс, а мы хотим сражаться за македонца!

Имена Пармениона, Филота, Клита отдавались в ушах раскатами грома. Отец, любовник, друг… они предали меня. И все были убиты. Но посеянное ими зло жило в таких, как Гермолай. Даже после смерти они вредили мне, рождая в головах солдат мысль о мести за мнимых праведников.

Гермолай умрет, но его место займут другие заговорщики. Недовольство, ярость и мятеж — вечные спутники победы. Александр многолик. Сколько македонцев, персов, греков, солдат, мужчин и детей, столько и Александров. Каждый народ оценивает его с позиций своей культуры, своей религии. Каждый человек понимает его, исходя из собственного воспитания, родственных связей, прошлого. Те, кто уже встречал его, судят по слову, взгляду, лицу, одежде, настроению. Те, кто никогда не видел Александра, составляют мнение о нем по слухам и мифам, внушают восхищение или ненависть. Все берут от Александра то, в чем нуждаются, и отрекаются от него, если им это выгодно.

Ни Платон, ни Аристотель никогда не задумывались об этом парадоксе. Никто никогда не внушал окружающим столь противоречивых чувств. Меня любили и боялись, желали и ненавидели, и я сдался, не в силах справиться с подобным разнообразием чувств. Я приношу себя в дар современникам, обитающим на огромном завоеванном мной пространстве на Западе и на Востоке, и тем, кто после моей смерти будет хулить меня, как адскую злобную тень, или воспевать, как луч солнца, пробуждающий жизнь и красоту, как бога, как жертву на заклание.


— Солдаты Македонии! Вы согласились на казнь Гермолая! Он и его сообщники будут побиты камнями. Но я принял решение пощадить членов их семей, хотя закон велит покарать и их.

Александр отвечает милосердием на жестокость! Он не боится предательства. Он сумеет ужиться с заговорщиками. Он не жалеет себя. Он по-прежнему вам доверяет.

Царь, не переживший предательства, не становится великим человеком. Он недостоин командовать армией. Пусть те, кто хочет столкнуть меня с пути, предназначенного судьбой, кто пытается остановить наш поход на Восток, откроются сейчас, немедленно! Александр ждет их!

Гермолай говорит, я стал персом. Но разве перс мог бы говорить с вами на вашем языке?

Кто такой македонец? Это человек, способный идти вперед много дней без еды и питья, бросающийся на врагов, вдесятеро превосходящих его числом. Македонец убивает, не моргнув глазом, он не плачет, когда погибают его отец и братья.

Мне говорят, что я отнимаю у вас последние силы, заставляя вести войну, которой не видно конца! Меня обвиняют в том, что я хочу завоевать мир! Что собираюсь прославить Македонию во всех уголках Земли! Солдаты, подумайте о тех, кто остался дома и смотрит на вас! Старики завидуют вам, воюющим в самой большой армии мира. Дети мечтают издать победный клич на поле боя. Ваши жены украшают себя золотом, которое вы им посылаете. Ваши матери плачут от гордости, узнав о ваших победах.

Вы, молодые, сильные и красивые, хотите вернуться домой? Вы больше не мечтаете стать хозяевами мира и предпочтете пахать землю, пасти скот и умереть от старости? Вы не боитесь, что вас назовут трусами, слабаками, дезертирами? Не боитесь услышать, проходя по улице: «Вот человек, покинувший Александра. Он прячется дома, пока его братья штурмуют вражеские крепости и гибнут в бою?!»

Солдаты, вы победили египтян, финикийцев, халдеев и персов! Если вы утратите желание сражаться, это унизит ваших матерей, сестер и жен!

Там, где вы проходите, смешиваются культуры, переплетаются языки, рождаются дети, наделенные умом иудеев, хитростью персов и жизненной силой македонян. Через тысячу, через две тысячи лет люди будут воспевать нашу великую армию, а ваши имена останутся жить в веках.

Я владыка Азии, но вы знаете, что я отказался от роскоши! Все мое — ваше. Я — ваш разум и ваш голос, вы — мои деяния, моя надежда, мое творение! Я и моя армия — суть единое целое! Мы хотим одного — проложить широкую дорогу к солнцу.

Нам нужна помощь греков, чтобы преуспеть. Мы нуждаемся в персах, побежденных нашей силой и поверивших в наши великие замыслы. Разность языков, обычаев, ритуалов и богов не важна. Александр объединяет их в единой истине: без него воины стали бы простым орудием смерти. С ним они прославляют жизнь!

Ну же, солдаты, повторяйте за мной:


Усталость проходит.

Тоску по родине можно унять.

В храбрости наша сила.

Река Инд рокочет и зовет нас!

Огромные деревья в семь обхватов толщиной заслонили солнце. Узловатые ветви, поросшие лишайниками и грибами, располагались на стволе горизонтально, поддерживая свисавшие до земли корни. Плющ толщиной с ногу взрослого мужчины обвивал стволы и, заполняя пустоты, поднимался к небу. Мы заблудились. Мы ходили по кругу и все время возвращались к началу пути. Карты подвели нас. Торговцев мы не видели целую вечность. Дорог тоже не было, их заменили листья — круглые, овальные, зубчатые, в форме перьев, рук и пик, а еще цветы, похожие на волосатый, жирный, сочащийся влагой зев, источающий душносладкий аромат.

Солдаты прорубали дорогу топорами и мечами. Продвигаться вперед было невыносимо трудно. С деревьев падали пиявки, впиваясь в не защищенные одеждой места. Стоило оторвать одну, как ее место тут же занимала другая — голодная. Ноги, располосованные ядовитыми колючками, распухли, сыпь так чесалась, что мы раздирали кожу до крови. Змеи кусали солдат, и те умирали от скоротечной лихорадки. Те, кто вопреки моему приказу пил воду из лесных озер, мучились желудком.

Наш поход грозил затянуться до бесконечности, и я прочертил на карте прямую линию до реки Инд. Я приказал выжигать лес там, где деревья образовывали непроходимую стену.

Огонь сделал свое дело, и солнечные лучи осветили лес. Тигры, обезьяны, змеи и стаи птиц спасались бегством от дыма. Полуголые мужчины с татуированными лицами, проколотыми носами и ушами, до времени скрывавшиеся в густой листве, выскакивали из пламени, размахивая оружием.

В воздухе свистели стрелы. Вопли людей и лязг оружия вырвали меня из оцепенения изнуряющего похода. Совет заклинал меня остаться в тылу, но я возглавил македонские части, чтобы придать моим солдатам отваги и сил. Воевать становилось все труднее. Моя армия привыкла сражаться в строю и уступала дикарям, которые появлялись из листвы деревьев, выпрыгивали из кустов, а потом исчезали в скалах. Их лучники перелетали с дерева на дерево, цепляясь за лианы и не касаясь земли. Обезьяны, натасканные этими странными существами, бросались на солдат и кусали их за лицо.

На девятый день мы спешились, а враги перестали скрываться на деревьях. Раненые сражались до последнего вздоха, сходясь в рукопашном бою. Я потерял шлем, копье и меч. Я схватил вождя дикарей, и мы покатились по земле. Он сдавил мне руками шею, и я увидел звезды на ослепительно белом небе. Я ударил его коленом, и зрение вернулось ко мне. Волосатые пальцы дикаря разжались. Я собрал последние силы, привстал и разбил ему голову камнем. Я бил по черепу, и уродливое лицо расползалось, мозг тек по моим пальцам. Глаза врага вылезли из орбит, губы приоткрылись, обнажив желтые зубы. Я ощутил зловонное дыхание смерти!

Три дня я лежал в темноте своей палатки, никого к себе не допуская. Я лежал неподвижно и повсюду видел огонь.

Меня окружало адское пламя. Желтый огонь жег мое тело. Голубой леденил кровь. Черный пожирал живьем. Я кричал, пытался убежать. Огонь был повсюду. Волны одна за другой обрушивались на меня. В сердце огня выстраивалась анфилада темных, беззвучных, ледяных коридоров. Я горел, но мне было холодно. Я бежал, у меня стучали зубы. В минуты просветления я вспоминал, что я — Александр. Но пламя смеялось, и голоса гудели:


Ты — один из нас!

Ты — один из воинов,

которых мы шлем на землю,

Чтобы жили и разрушали.

Солнце, где же солнце?

Где Аполлон, тот, кто сделает меня непобедимым? Языки огня кривлялись, дергались в исступленном танце. Голоса не умолкали:


Непобедимым?

Там ты будешь уничтожен.

И вернешься сюда.

Не хочу, — отвечал я. — Я — Александр! Я — земной царь, отпустите меня!

Но огонь цепко держал меня в своих удушающих объятиях. Голоса бормотали, что я никогда не вырвусь. Я отбивался и просил Аполлона о спасении. Внезапно луч света распорол мрак, я вцепился в него, как в лестницу, потянулся к жизни и оказался в темноте своей палатки.

Я неуверенно поднялся на ноги. Меня шатало, я падал и снова вставал. Я откинул полог. Ко мне приблизились какие-то тени. Я принял их за нечисть и отступил на шаг. Через мгновение зрение прояснилось, и я узнал Гефестиона, Кратероса, Кассандра, Багоаса. Они почтительно воскликнул и:

— Приветствуем тебя, Александр, царь Азии, желаем тебе долгой жизни!

Я очнулся под взглядами друзей. Я пришел в себя в блеске оружия.

— Принесите мне поесть! — приказал я. — Я хочу насытиться жизнью. Принесите вина! Я хочу напиться допьяна.

Евнухи кинулись исполнять распоряжения. Виночерпии засуетились. Вскоре столы ломились от фруктов и мяса, кувшинов с вином и кубков. Генералы, командиры и юные красавцы расположились на мягких пушистых коврах. Я притянул к себе первого, кто мне приглянулся, и жар молодого тела отогрел мои заледеневшие руки, поцелуи заставили забыть, как жгут кожу шрамы. Я приказал давить мне на лицо сок из манго, грейпфрутов и ананасов. Я орошал себя сладостью жизни, я вдыхал аромат природы. Ведь завтра, под землей, небо навечно станет черным, а наслаждение исчезнет.

Поднося к губам очередной кубок, я вдруг вспомнил, что у меня теперь есть жена. Я отбросил кубок и свистнул Буцефала. Багоас рыдал, пытаясь остановить меня, Гефестион смотрел с печальным укором, но я отправился в дорогу, взяв с собой сотню солдат. Много дней я скакал, летел, едва сдерживая нетерпение, я жаждал вновь пережить самое волнующее ощущение земной жизни: объятия Алестрии.

Я не хотел тратить время на сон, и мы скакали днем и ночью. Я больше не мог ждать. Когда ждешь, рискуешь умереть. Наконец впереди показалась ограда, украшенная моими знаменами. Я увидел силуэт всадника. Алестрия… Она ждала меня у въезда в лагерь. Я скакал из последних сил. Она пришпорила кобылу и полетела навстречу. Я спрыгнул на землю и побежал к ней. Она соскользнула со спины лошади и рванулась ко мне. Как же долго мы бежали! Я должен был добраться до Алестрии раньше, чем подземные огни выплеснутся наружу и утащат меня в подземное царство! Алестрия оступилась, скинула золотые сандалии, подвернула полы туники. Я раскрыл ей объятия. Она прыгнула на меня, повисла всей тяжестью на шее. Я отнес ее в наш шатер, сорвал одежду, разделся. Наши губы слились в поцелуе, тела соприкоснулись, и прохладная кожа жены успокоила мои страхи. Ее язык прошелся по моим щекам и груди, погасив темный огонь.

Подари мне ребенка, Алестрия! Он станет живым доказательством нашего слияния. Этот ребенок вернет мне утраченную чистоту. Этот ребенок выйдет из твоего чрева и искупит все грехи Александра. Я недостоин быть царем. Он будет достоин. Мы увидим в нем прозрачность льда и жар пылающих костров. Он получит мое достоинство и твою волшебную силу, чистоту замужней женщины и мощь воина.


Я отправился в обратный путь, не дожидаясь утра. Я оставил за спиной рыдающую царицу. Я оставил ее волосы, пахнущие розами и мятой. Я оставил ее деревянный гребень, золотые шпильки и свернувшееся калачиком от отчаяния тело. Я скакал, убегая от своей боли. Голос у меня в голове кричал, что я ее больше не увижу, что мы в последний раз обнимали друг друга. Мои щеки были мокрыми от слез, но ветер высушил их. Я снова пришпорил коня, чтобы прогнать мысли. Я должен продолжить поход.