Приготовления военного похода против персов начались много лет назад. Филипп перестроил военные порядки наших армий, поставив лучников перед фалангами, а копьеносцев — перед кавалерией, так что строй каре легко превращался в дугообразный. Боги посылали нам богатый урожай, амбары ломились от зерна. Завоеванные греческие города возвращали себе утраченное достоинство, они были готовы объединиться, стоило заговорить о войне с персами. Олимпия заводила любовников. Она правила, держась в тени, за их спинами. Интриги одних спасали от козней других. Я больше не боялся, что кто-нибудь захватит мой трон.

Я приучил солдат Филиппа к еще более суровой дисциплине. Я изучал карты дорог, собирая полезные сведения. Мне были известны имена влиятельных сановников и евнухов. Я знал все родинки фаворитки Великого Царя Дария. Знание парализует действие. Чем больше я узнавал, тем меньше знал об этой в тысячу раз более могущественной, чем наша, империи. Дни проходили за днями, а я так и не мог ни на что решиться. Олимпия ускорила мой отъезд.

Мать понимала, что не сумеет меня удержать, и день и ночь твердила о женитьбе. Я приходил в бешенство от ее поучений. Печальный взгляд и молчание обезоруживали. Она делала мою жизнь невыносимой.

Однажды вечером я увидел во сне мою царицу. Она обитала в храме, выстроенном на вершине сканы. На ступенях, за спиной царицы, стояли девушки в белых одеяниях, ее же платье было огненного цвета, шею украшало ожерелье из византийского золота и ярко-красных жемчужин, привезенных из неизвестной далекой страны. Царица протягивала руки к небу, и стройный хор голосов возносил хвалу чужому богу.

Когда я проснулся, восхищение сменилось сомнением. Платон учил, что каждый человек есть часть небесной сущности, разбивающейся надвое в момент низвержения на землю и обреченной искать там свою половину. Так начинается поиск любви. Эта принцесса была предназначена мне свыше, как я был предназначен ей. Где, в каком краю стояла та скала? Знала принцесса или нет, что я живу на свете, что я видел ее, что полюбил, не успев узнать? Ждала ли она меня? Видела ли? Мечтала ли обо мне или совершит ошибку и воссоединится с другой, чужой душой?

Я объявил Олимпии, что мой отъезд — дело решенное. Ее глаза подернулись слезами.

— Никому не под силу противостоять империи варваров, — тихо сказала она. — Наши воины уподобятся каплям воды, упавшим на песчаный берег. Всех поглотит бездна.

Не ради победы бросал я вызов опасности! Не желая обсуждать это с матерью, я устало возразил:

— Отец потерпел поражение, я должен продолжить его дело.

— Твой отец ничего не проиграл. Филипп был мудрым правителем. Он внял предупреждению Зевса и сумел избежать несчастья.

Я разгневался, услышав, как Олимпия воздает должное отцу, и повысил голос:

— Я не из тех, кто слушается голоса рассудка. Я пойду дальше — туда, где когда-то погиб мой предок Ахилл. Филипп не стал избранником Олимпа, не ему суждено было добыть славу богам. Я — Избранник! Я — сын Аполлона, Артемида стала моей повитухой и в ночь, когда я родился, оставила гореть свой храм. Не пытайся лишить меня мужества, я взойду на стены Вавилона.

— Ты хочешь бросить вызов чужим богам, только бы не управлять своей страной, — зло бросила она. — Я никогда не могла остановить твоего отца, не сумею переубедить и тебя. Я тебя потеряю. Твое сердце забудет меня, и я умру в одиночестве…

Я вздохнул:

— Ты довольно интриговала, пытаясь удержать меня во дворце. Осуши слезы, тебе приказывает твой царь. Родиться женой и матерью воина — печальный удел. Но будь достойна своего имени. Отпусти меня.

Олимпия замолчала. Она знала, что все предопределено.

Я сделал так, что оракул Аполлона произнес благоприятное пророчество. Совет выслушал речи «за» и «против». Возлюбленные моей юности, мои вечные спутники Гефестион, Пердикка, Кассандр, Кратерос и Лисимах дали клятву вечной верности на крови — их не волновали слухи о том, что Александр жаждет доказать миру свою мужественность. Выполняя условия Коринфского договора, греческие города прислали нам самых храбрых воинов.

Лошади были вычищены, солдаты проверили оружие, воинственный клич прозвучал, и огромная армия тронулась в путь. Часть войска плыла на кораблях, ища столкновения с персами, дабы убедить их, что союзные армии нападут на империю с воды.

Прощай навек, золоченая тюрьма, где Филипп держал меня в тени своей славы и своей тщеты. Прощайте навек, поцелуи Олимпии, желавшей превратить меня в маленькую девочку. Прощай, Македония, где я появился на свет, прощайте, Аристотель и Гомер, видевшие, как я взрослею. Я — Александр, мне предстоит познать тайны цивилизаций и величие мира. Я бегу, скачу, лечу к земле фараонов.

Раскройте мне объятия, Осирис и Изида, великие боги возрождения, дарующие жизнь и силу, залечите мою рану, избавьте меня от кошмаров.


Я стоял, обдуваемый теплым ветром, и смотрел, как солнце садится на крепостные стены Мемфиса. Ветер с Нила, напоенный густыми запахами влажной земли, тростника и жареной рыбы, прогонял прочь аромат Олимпии и шорох ее туники. Солнце еще не скрылось за горизонтом, но бледная, прозрачная круглая луна уже взошла на небо.

В лагере мои солдаты готовились к македонскому празднику. Вдали от Пеллы ему не хватало веселья и остроты. Луна фараонов величественнее той, что освещает по ночам греческие земли, но в шумном торговом Мемфисе я замечал те же признаки упадка, что видел в Афинах. Тщетно искал я взором величественную красоту, описанную в папирусах. Песочные часы без устали отсчитывали время, но на лицах египтян уже читались усталость и смятение народа, слишком долго существовавшего в вечности.

Амон занял место Осириса. Бог Солнца требовал абсолютного подчинения и обожания. Я решил посетить храм Амона, чтобы убедить египтян надолго покориться моей власти. Мне говорили о бескрайней пустыне, пламенеющих холмах и грифах о девяти головах. Я слушал рассказы об армии теней, гонимой ветром по барханам, которая когда-то уничтожила могучую армию персов, но не испытывал страха. Опасности только закаляли мою волю.

Четыре дня мы брели по океану песка, четыре ночи стремительно продвигались вперед под звездами. Я не обращал внимания на жалобы солдат. Солнце обжигало меня, песчаные волны извивались в знойном мареве, но я и не думал отступать. Отступить значило бы навсегда отказаться от сфинксов и пирамид.

В сердце оазиса жрецы Амона утомили меня священными танцами, песнопениями и восхвалениями, а потом отвели в низкую хижину с крышей, крытой пальмовыми листьями. Верховный жрец, увешанный купленными на мои деньги драгоценностями, предсказал то, что я хотел услышать: бог указывает на меня как на царя царей. С благословения Амона Александр станет непобедимым.

Возвращение было стремительным. Воодушевленные предсказанием оракула, солдаты с веселой отвагой бросали вызов пустыне. Я дремал на спине Буцефала, вспоминая, как стоял у подножия солнечного диска. Я спросил верховного жреца: «Отчего я родился в тот момент, когда близится конец мира?» Он не нашелся что ответить. Я рассмеялся и с легким сердцем покинул храм. Мир близился к гибели, ибо я родился, чтобы предать его огню, разрушить до основания.

Я стоял на берегу озера Мариут и наконечником копья чертил на сухой земле план нового города. Я назову его своим именем.

Александрия Египетская, ты будешь жить и процветать и после того, как мы с этим старым миром погибнем в пламени!


2

Меня зовут Тания. Еще меня называют Талестита. Я высокая и тоненькая. У меня есть зеленая птица. Я заплетаю свои волосы в косы и одеваюсь в красное. Я очень люблю хмурить брови и размышлять.

Девушки часто надо мной подшучивали, потому что я почти не смеялась. Я была спутницей царицы, и ей нравился мой задумчивый вид. Она говорила, что в моем обществе чувствует себя спокойно, а наши слишком веселые и болтливые сестры утомляют ее. Надо мной подтрунивали из-за белой кожи, золотистых глаз и вьющихся светлых волос. Меня со смехом называли Чужеземкой: старейшины рассказывали, что я была дочерью чужеземного царя и что всю мою семью вырезали. Я была чужой среди черноглазых и черноволосых девушек, однако же записывать за ней царица доверяла только мне. Я писала на плоских камнях, макая косо заточенное тростниковое перо в разные чернила. Желтым цветом записывались указы царицы, оранжевым — поголовье лошадей и овец.

В нашем племени мало кто умел писать. У нас не было книг. Моя мать, спутница прежней царицы, открыла мне тайну знаков. Она говорила, что наш язык наделен силой сосредоточения и что каждая наша буква стоит десяти слов в других языках.

По вечерам мы ложились на землю, царица смотрела, как движутся по небу звезды, и рассказывала истории. Я, Тания, записывала их при свете масляного светильника. Мы прятали каменные страницы, чтобы никто их не нашел. Царица говорила, что в тот день, когда она умрет, я должна буду замуровать нашу книгу в пещере. Тогда я не ведала, какой короткой и наполненной будет наша жизнь.

Звездные истории писались белым цветом.

В тот год царице по нашему летосчислению исполнилось пятнадцать, я была немногим старше. Я была задумчивой, но не ведала печали.


В степях нас называли амазонками, что означало: племя девушек, любящих лошадей. Мы умели выращивать самых быстрых, самых выносливых и самых красивых скакунов. Мы жили под открытым небом и кочевали в поисках сочной травы и чистых источников. Мы были сильными, одинокими и не заключали союзов с другими народами. Никто не знал, откуда мы пришли. Никто не догадывался о нашем божественном происхождении. Амазонки всегда оберегали эту тайну.

Миллионы лет назад наши предки жили на красивой горе, которая звалась Сиберия, где царило вечное лето и цвели деревья. Они умели обучать людей и птиц. Они жили в гармонии с природой, но однажды она их предала, заставив спуститься с горы в долину. Наши предки шли, и шли, и шли. Они шли вперед десятки лет, пока не достигли плодородных степей.

В ту далекую эпоху правила Великая Царица. Она установила закон племени и создала письменность. Она наблюдала за перелетными птицами, смотрела, как из почек появляются листья и расцветают цветы. Вдохновляясь живой жизнью, она изобрела буквы, похожие и на цветы, и на листья, и на летящих по небу птиц. Великая Царица была единственной женщиной племени, носившей под сердцем ребенка. Она понесла от царя народа, жившего на другом склоне Сиберии. До этой встречи пути двух племен никогда не пересекались, ведь гора была практически непроходима.

Царь сумел одолеть перевал. Он встретился с Великой Царицей на середине пути. Она охотилась на кабана и, увидев незнакомца, опустила лук. Такого самца она в лесу никогда прежде не видела и ничего о нем не знала — ни его имени, ни происхождения. Потрясенная красотой чужака, царица решила захватить его сетью. Правительница привела в племя чужестранного царя и его спутников и предъявила своим подданным как охотничий трофей. Царь был выше мужчин, находившихся в рабстве у наших предков. Его обнаженное тело излучало свет.

Царица ощутила непреодолимое желание соития. Она велела искупать пленника, растереть ему тело и уложить на огромную постель из самых нежных трав, самых ароматных цветов и переливающихся всеми цветами радуги перьев. Царица закуталась в покрывало, сотканное из светящихся чешуек исчезнувших с лица земли птиц. Она возложила на голову корону, подобную горе цветущих деревьев, достающих вершинами до неба. Она приблизилась к ложу, чтобы пленить царя, и тот, завороженный невиданным дотоле великолепием, три дня и три ночи без устали предавался с ней любви.

Влюбленная царица вырастила вокруг ложа гигантский бамбук, плети золотого плюща и ядовитые цветы, превратив его в волшебную вольеру. Она поручила птицам стеречь пленника. Влюбленная женщина забыла свой долг правительницы. Забыла о еде, питье и дочерях Сиберии, оплакивавших разлуку с ней. Она заботилась лишь о своем мужчине. Купала его. Давала грудь. Целовала. Кормила, напевая самые красивые песни. Она не сводила с него глаз, не отходила ни на шаг. Мир мог рухнуть — она пожалела бы лишь о том, что их тела не сольются воедино, как два дерева с разными кронами, как два цветка, растущие на разных стеблях.

Царь тосковал по своему народу. Он печалился, и царица чувствовала себя несчастной. Но она не могла покинуть племя. И последовать за возлюбленным тоже не могла, потому что здесь был ее мир, родина ее предков, ее земля, на которой жили ее подданные и паслись ее табуны и стада. Однажды утром царица вышла наконец из вольеры и отправилась на совет. Подданные требовали отдать им голову чужеземца, и царице пришлось пустить в ход все свое красноречие, чтобы успокоить их гнев. Вернувшись, она обнаружила, что в стене из бамбука зияет пролом, и поняла, что соплеменницы похитили ее любимого, вырвав у нее сердце.