Они прокрались в обитель Ефима и прикрыли за собой дверь. В узкую щель проник луч света и Серафима чуть не вскрикнула от удивления. К скамье, на которой только что сидели они с Павлом, подошел Кирдягин и уселся, поставив рядом с собой фонарь. Девушка с удивлением посмотрела на Верменича. Тот прижал палец к ее губам и показал на свое ухо. Серафима кивнула, и, прижавшись друг к другу, они приникли к щели. Ждать пришлось недолго.

Среди зарослей замелькало еще одно пятно света. Высокая женская фигура в темной накидке почти выбежала на середину открытого пространства перед пальмой. Кирдягин поднялся ей навстречу. Женщина, прильнув к нему, заплакала:

– Все пропало, mon cher, все пропало! – Кирдягин подвел ее к скамье:

– Садись, Полина! Что за спешка? Почему ты вызвала меня сюда? Говори быстро, что тебе нужно! – Он с тревогой огляделся по сторонам. – Того гляди, сторож придет!

– Не бойся, – уже спокойнее проговорила баронесса, вытерев носик крошечным платком, – в случае чего, скажем, что у меня заболела голова и я попросила проводить меня сюда. Князь знает, что я люблю бывать в оранжерее.

– Среди ночи? – фыркнул было Кирдягин, но баронесса, всхлипнув, с укором посмотрела на него:

– Иногда ты бываешь просто невыносим! – Она вытащила из корсета три небольших конверта. – Смотри, что я сегодня успела перехватить. Кредиторы уже пронюхали, где я скрываюсь. Да ты читай, читай! – прикрикнула она на кузена. – Не видишь разве, что одно на имя Адашева, а два – на мое! Этот гнусный купчишка спешит уведомить князя, что его невеста должна ему двадцать пять тысяч рублей. Да и твой приятель Злоказов старается о своих десяти тысячах! Как скоро вызнали, мерзавцы! – Баронесса опять заплакала.

Кирдягин пробежал глазами письма и вернул их Полине.

– Да, положение скверное! На праздники вряд ли какая почта прибудет, но потом... – Он удрученно покачал головой.

Вдова зарыдала в голос.

– Перестань выть! – Кирдягин достал носовой платок и передал его женщине. Дождавшись, когда она справится с рыданиями, спросил: – Что ты от меня хочешь?

– Я хочу, чтобы ты вспомнил, кому первому пришла в голову мысль женить на мне князя! – Баронесса взялась за лацканы сюртука Кирдягина. – И если ты сейчас откажешься помочь, я вытрясу из тебя душу!

– Je veix bien! Pourquoi pas![37] Только я не представляю, как сейчас тебе помочь? Долги заплатить? Но я сам на мели, ты ведь знаешь...

– Я догадывалась, что ты туго соображать, но сейчас твоя тупость не знает границ! – Рассердилась Полина. – Но если я вылечу отсюда после Рождества, тебе тоже не сдобровать! Придется возвращаться в Петербург, а там тебя уже ждет не дождется граф Черкизов. Учти, он не упустит случая пободаться с тобой рогами, которые ты ему наставил!

– Ну, хорошо! Хорошо! – Кирдягин отошел к скамье. – Садись, и давай обсудим, что мы успеем сделать за эту неделю, пока не будет почты.

– Приготовься еще к одной новости. Старые князь и княгиня прибывают сразу после Рождества. А я бы хотела встретиться с матушкой князя уже в роли жены. Иначе, я чувствую, мне не видать его как своих ушей!

– Чего ты боишься? Разве тебе мало, что князь влюблен в тебя?

– Тогда объясни мне, почему он всего раз поцеловал меня, и то когда делал предложение? Если он сгорает от страсти, почему ни разу не пришел ко мне ночью? Почему не выполнил единственную мою просьбу избавиться от гувернантки? Почему все в доме – Агафья, слуги, дети – настроены против меня? Я никому ничего плохого не сделала, однако все боготворят эту гадкую мадемуазель и ненавидят меня. Почему, скажи на милость? – Баронесса опять всхлипнула. – Вчера за обедом Прохор уронил на мое лучшее домашнее платье блюдо с соусом, и его за это даже не выпороли. Сегодня открываю комод с бельем, а там сидят две отвратительные жабы. И вчера в постель мне кто-то вылил кувшин киселя...

Серафима, зажав рот ладонью, прыснула, но Верменич сделал свирепое лицо, и она уткнулась лицом в его плечо. Она-то знала в чем дело – маленькие индейцы вышли на тропу войны и бледнолицей скво теперь придется несладко!

– Ты говорила об этом князю?

– Зачем? – Полина гордо вздернула подбородок. – Если я стану княгиней Адашевой, я найду способ, как приструнить всех, кто досаждал мне! Но сейчас ты должен мне помочь заставить князя немедленно со мной обвенчаться!

– Каким образом? – Кирдягин усмехнулся. – Если только на вожжах его в церковь затащить?

– Прекрати свои шуточки! – топнула ногой баронесса. – Я придумала, как это сделать, но одной мне не справиться. – Она склонилась к кузену. – У гувернантки есть сильная сонная настойка. Тебе придется достать ее и во время Рождественского бала подлить князю в вино. Только нужно сделать это в конце бала, а то, не дай бог, заснет раньше времени!

– И что потом?

– А потом, mon ami, мы перенесем его ко мне в постель! Поближе к утру ты обнаружишь его в моих объятиях, устроишь pas grand tapage[38] и пригрозишь ему неприятностями, если он тут же не женится на мне!

Кирдягин, вынув из кармана сюртука перышко, огляделся по сторонам и подошел к закутку, в котором скрывались Верменич и Серафима; приподняв сломанную раму с осколками: стекла, задумчиво всмотрелся в свое изображение и, поправив пером завиток над ухом, в глубоком раздумье вернулся на скамью.

Верменич и Серафима, присевшие на поля чтобы их не заметили, переглянулись; вдруг Павел привлек к себе девушку и поцеловал. Она попробовала освободиться, но, побоявшись выдать себя, сдалась. Тут наконец-то заговорил Кирдягин, и Павел оставил ее в покое.

– Теперь я тебя понял, дорогая! По правде, эта мера скорее подходит для невинных девушек, а ты, гм, как бы сказать...

– Без тебя знаю, кто я! – вскрикнула баронесса. – Но князь с его щепетильностью не допустит огласки. Ты забыл, сколько гостей ожидается на бал? И многие останутся здесь ночевать...

– Ну что ж, попытаться стоит! Только как ты потом объяснишь жениху, почему он проснулся не в своей постели?

– Ты всегда помнишь, почему иногда по-утру оказываешься в чужой постели? – с язвительной усмешкой спросила Полина.

– Ты права, – рассмеялся Кирдягин, – зато я хорошо помню, как в первый раз оказался в твоей спальне. – Он привлек к себе Полину. – Разденься, мы ведь так давно не были вместе!

Баронесса оттолкнула его.

– После свадьбы с князем хоть каждый день, а до свадьбы ни-ни... Не приведи Господь, кто узнает о наших отношениях, нам не сдобровать! Но ты не огорчайся, я тебя не брошу! – обняв любовника, она смачно поцеловала его в губы. – Уверена, Адашев тебе и в подметки не годится по части постельных дел!..

Первым покинул оранжерею Кирдягин. Полина выждала некоторое время, сняла со стены Ефимовой каморки ножницы и, срезав ветки с цветущего тюльпанного дерева, тоже исчезла.

Павел и Серафима перевели дух. Верменич помог девушке подняться с. колен, и они выбрались наружу. Павел зажег свечу и вдруг рассмеялся, глядя на растерянную Серафиму.

– Ну, чертов Ефим, видно, сроду паутину не сметает!

Девушка принялась снимать с себя липкие нити, отряхивать юбку, осмотрела полушалок, Верменич молча наблюдал за ней. Потом не выдержал:

– Хватит уж тебе! Садись рядом! Не бойся, не съем! – усмехнулся он, заметив ее настороженный взгляд. – Лучше расскажи, что это за настойка, с помощью которой эта милая парочка хочет Кирюшу усыпить?

– Ой, барин! – Серафима, похоже, испугалась не на шутку. – Это очень сильная настойка, всего-то пять капель и нужно, чтобы заснуть на всю ночь, а если чуть переборщишь, можно вообще не проснуться.

– Давай, Сима, все обсудим и решим, как нам лучше поступить. Как младшему члену экипажа тебе первое слово.

– Я думаю, надо рассказать князю обо всем, что мы здесь слышали и видели.

Верменич усмехнулся:

– И попутно, что мы сами здесь делали. Нет, мы поступим по-другому. Кирюше нужны, доказательства, и он их получит! Пусть Кирдягин украдет у вас капли, но не настоящие, те ты передашь мне, а для него приготовишь пузырек с водой, для виду чем-нибудь ее подкрась и бумажку наклей.

– Вы опять что-то надумали, барин?

– А надумал я, сударыня, окончательно открыть одному недотепе глаза на его распрекрасную невесту и ее не менее прекрасного любовника. Ишь, замуж ей приспичило! Ничего, у меня кроме ваших капель еще кое-что в запасе имеется! Устроим-ка мы с тобой, Серафима, Варфоломеевскую ночь этим мошенникам! – Павел возбужденно потер ладони. – Даже кровь по жилам быстрее побежала. Только смотри, не проговорись! И Саше тоже молчок! – Он привлек к себе девушку, сняв с ее плеч шубейку. – А теперь поговорим о нас двоих. Надеюсь, никто нам теперь не помешает.

31.

– Мадемуазель Александра, я вызвал вас, чтобы получить объяснения по поводу некоторых событий, происходящих в моем доме! – Князь в гневе припечатал к столу сильно измятый листок бумаги. – Соизвольте подойти и взглянуть на эти подметные письма, которые уже неоднократно появляются в спальне моей невесты. А вот это, последнее, я самолично только что снял с ее дверей. – Адашев сердито сверкнул глазами и отошел к окну. Он до сих пор не снял суворовского мундира, хотя штурм снежной крепости закончился около часа назад и все участники сражения обедали за широкими столами, накрытыми в людской.

Бой продолжался более трех часов. Крепость никак не хотела сдаваться, встречая наступающих градом снежков и снежных ядер. Саша в форме казачьего полковника в руководство сражением не встревала. По ее наблюдениям, страсти на поле боя разгорелись нешуточные. В битву помимо детей уже включились и взрослые мужики. Но четыре деревянные крепостные пушки с мощными пружинными замками, которые придумал и изготовил деревенский кузнец, исправно стреляли снежными ядрами, и все новые и новые атаки захлебывались, едва начавшись. К тому же хитрый Верменич приказал перед штурмом полить крепостные валы и подступы к ним водой, и взобраться туда оказалось невозможно. Маленькие Адашевы были среди оборонявшихся. И Саша иногда видела их возбужденные мордашки, мелькавшие то в амбразуре, то на бастионах крепости.

После каждой удачно отраженной атаки «турецкий главнокомандующий» в растрепавшейся чалме выходил за ворота крепости, потрясал деревянным ятаганом и, подкрутив черные усы, громко и оскорбительно хохотал.

Саша с некоторой долей злорадства наблюдала за попытками князя укротить стихию, в которую выливалось каждое наступление. Он подзывал к себе взрослых мужчин (а среди них были и мужики, и несколько молодых соседей-помещиков), пытаясь что-то им объяснить. Но тут же, забыв про приказы главнокомандующего, мальчишки и их наставники устремлялись к крепости и вновь откатывались назад, к жарко горящим кострам, у которых некоторое время отдыхали после очередной неудачи. Сражение могло затянуться надолго, к тому же державшие оборону были в худших условиях: во-первых, они не могли разжечь в крепости костров, чтобы погреться, во-вторых, отражение каждой атаки уменьшало количество боеприпасов. Но князь не хотел брать крепость измором, он жаждал чистой победы над чересчур нахальным «пашой». И поэтому «Суворов»[39] предпринял отвлекающий маневр, в результате которого сломил сопротивление охраны и ворвался в крепость. Победа русского оружия была очевидной, «турецкий паша» после боя пожал «Суворову» руку, и оба отправились выпить пару рюмочек во славу русской армии.

Посмотреть сражение собралось невиданное количество народа, усеявшего берега озера и все подступы к крепости. Тут были крестьяне Адашева и соседи-помещики с женами и детьми. Встретив победу над «турками» восторженным ревом, толпа отхлынула к озеру, где стояла вмороженная в лед огромная ель, а вокруг нее расположились карусели и качели. Молодежь на санках и лодках, обтянутых внутри материей, каталась с крутого берега, политого для лучшего скольжения водой. Смех, визг, крики – народ веселился вовсю, а Саша с грустью смотрела на пеструю людскую карусель, думая о том, что через несколько дней она навсегда покинет эти места. Запрет князя на отъезд она не восприняла слишком серьезно. Какое он вообще имеет право что-то ей приказывать? Однако праздники она должна провести с детьми. И прошедшие два дня она старалась не думать о предстоящей разлуке с мальчиками, чувствуя себя немного предательницей, ибо собиралась покинуть братьев в трудное для них время.

После взятия крепости Андрей и Илья, подлетев к ней, повалили в сугроб, принялись целовать, словно не видели целую вечность, потом потащили за собой в крепость. Взявшись после этого за руки, они отправились в людскую на праздничный обед. Здесь Саша заметила князя. Он стоял у входа в дом и смотрел на нее и мальчиков. Она подтолкнула сыновей к отцу. Адашев обнял их. Девушка вновь, уже который раз за этот день, поймала на себе его взгляд.

Там, в лесу, она даже спиной чувствовала его присутствие, и, как Кирилл не был увлечен боем, стоило ей найти его глазами, он тут же поворачивал голову в ее сторону. После ссоры в кабинете они больше не разговаривали и почти не встречались. Саша была очень занята. В сочельник они ездили с мальчиками и Серафимой колядовать в Адашево и в деревню Верменича. Князь и баронесса тоже разъезжали по округе, поздравляя соседей и крестьян с Рождеством.