Утро вечера мудренее! Вот еще со своими заботами как бы управиться! Возможно, ей в свое время не следовало выходить замуж за графа Буйновского. Горячая взаимная любовь не всегда сулит покой и радость... Их брак изобиловал ссорами, бурными сценами, особенно в последний год. Возможно, это потому, что у них не было детей и они по каждой мелочи придирались друг к другу, копили никчемные обиды, чтобы сотворить из них очередной скандал. Но потом наступало примирение, и они в который раз переживали свой медовый месяц.

Последние три месяца, казалось, зачеркнули два десятка лет счастья, трудного, неустойчивого, но все-таки счастья. Для своей племянницы, которую Елизавета Михайловна считала почти дочерью, она желала лучшей судьбы. Нет, это не для Саши – мучиться, терпеть унижения, будучи безответно влюбленной. Графиня за эти месяцы испытала столько душевных мук, что их хватило бы на всю жизнь, и потому хотела оградить девочку от чрезмерных страданий. Однако перед. началом бала Дуванова успела ей шепнуть, что ее супруг, Роман, расстался со своей мадемуазель и та скрылась в неизвестном направлении. А сам он на днях сетовал в кругу ближайших приятелей, что, очевидно, переусердствовал в попытках привлечь внимание жены и теперь, похоже, сам останется на бобах, так как графиня окончательно охладела к нему.

Елизавета Михайловна за двадцать лет совместной жизни неплохо изучила характер своего мужа и поэтому к словам княгини отнеслась настороженно. Роман Буйновский не мыслил своего существования без легкого флирта, но отношения с француженкой зашли слишком далеко. Граф даже осмелился снять ей квартиру, что было последней каплей, переполнившей чашу терпения жены. Он был немедленно отлучен от супружеской постели, а во время совместных завтраков и редких теперь обедов к нему обращались не иначе как «наш недостойный супруг». Вскоре и на балах графиня демонстративно стала появляться одна, а потом в сопровождении племянницы, что несколько успокоило подозрения ревнивого графа.

К счастью, муж не догадывался о роли Кирдягина в этой эпопее, и потому сегодня супругам удалось сделать первый робкий шажок к примирению...

Графиня прошла дальше по коридору и остановилась в нерешительности. Что ни говори, а столько лет прожито вместе! Она тоже хороша, вдосталь намучила мужа капризами и мелочными придирками. Так что оба квиты, а у нее душа прямо разрывается, глядя на его страдания. А то, что граф не притворяется, это она давно научилась читать по его глазам, так же как и недавние греховные мысли...

Дорога с бала домой показалась Елизавете Михайловне бесконечной. За шуточками и комплиментами граф пытался скрыть неуверенность и беспокойство. Незаметно для Саши он умудрился слегка пожать руку жены. Роман так много успел сказать ей своими взглядами, виноватой улыбкой и, главное, этим тайным пожатием...

По широкой лестнице, ведущей на второй этаж, они поднимались каждый по своей стороне. На самом верху граф шепнул жене, что просит прийти к нему после того, как она уложит, Сашу. А Елизавета Михайловна так давно не бывала в его спальне!..

Графиня решительно направилась к спальне мужа. Тут она немного помедлила, сердце забилось сильнее, Елизавета Михайловна подняла подрагивающую от волнения руку, чтобы тихонько постучать в украшенную резными купидонами дверь.

Ожидая, когда та откроется, она крепко сжала ладони и принялась считать секунды. Одна, две, три, четыре, пять...

Дверь распахнулась на шестой секунде Ровно столько времени графу понадобилось, чтобы отреагировать на стук. Он и так уже более получаса стоял по другую сторону двери, с замиранием сердца прислушиваясь к тихим шагам по коридору.

Елизавету Михайловну обдало волной теплого воздуха, и она увидела, что света в комнате нет, кроме огня от приоткрытой дверцы большой голландской печи. В молодости им так нравилось сидеть рядом с ней на полу или сжимать друг друга в любовных утехах прямо на мягком персидском ковре, где она часто и засыпала в объятиях Романа Буйновского.

Окинув быстрым взглядом спальню, графиня незаметно для мужа вздохнула. Все было здесь по-прежнему. Легкие отсветы пламени ложились на резную мебель красного дерева, падали вокруг причудливыми тенями. Они залегли и на лице ее любимого, чуть не разрушившего любовь и покой, царившие в их семье. Возможно, она и впрямь так постарела, что один только ее вид вызывает у мужа отвращение? Вряд ли! Свежестью лица и отменной фигурой она ни в чем не уступает, а живостью характера и остроумием превосходит засидевшихся в девках барышень. И даже рядом с Александрой не чувствует себя старухой. Наоборот, приезд племянницы как будто влил свежую кровь в ее жилы, помог ей справиться с тоской, а все подруги, хотя и скрепя сердце, вынуждены признать, что, несмотря на все потрясения, графиня Буйновская, несомненно, похорошела в последнее время.

Елизавета Михайловна, облизнув пересохшие губы, смело посмотрела на мужа. Он же глядел смущенно и виновато. Так он смотрел на нее в их первую ночь после свадьбы... Колени ее задрожали.

– Роман, – прошептала она едва слышно и шагнула через порог, моля Бога, чтобы не упасть от внезапно охватившей ее слабости. Но ноги все-таки подвели ее.

Граф, захлопнув дверь, подхватил ее и крепко прижал к груди.

– О, Боже! – выдохнула Елизавета Михайловна, обхватив его за шею. Слишком долго ее не обнимали с подобной силой и страстью.

Она прильнула к груди мужа, и биение его сердца заставило ее вновь испытать давно забытое волнение.

– Ты веришь, что я сожалею о той обиде, которую так опрометчиво нанес тебе? Но я клянусь, что никогда не переставал тебя любить, и эта связь...

– Давай, не будем об этом! – прошептала в ответ женщина. – Я сама во многом виновата, своим равнодушием и эгоизмом заставила тебя подумать, что прежние чувства не восстановить. Жила собственными обидами, заботилась лишь о своем покое...

– Значит, несмотря ни на что, ты продолжаешь меня любить?

– Каюсь, окончательно я поняла это только вчера, когда Дуванова сообщила мне перед балом одну новость. И я подумала, что само провидение помогло нам исправить твою ошибку.

– Должен сознаться, что это провидение очень походило на двух молодых джентльменов в довольно странных одеждах, которые даже не подозревают о том, что вновь сделали нас счастливыми! Я постараюсь их непременно отыскать и отблагодарить! А сейчас, дорогая, – граф улыбнулся и, слегка отстранившись, заглянул в глаза жены, – как ты смотришь на то, чтобы вспомнить нашу первую ночь? Надеюсь, ты не успела забыть?

Разве могла она забыть то счастливое, безумное время?! Елизавета Михайловна счастливо зажмурилась, почувствовав горячие мужские губы на своих устах. В отличие от той неискушенной новобрачной, за двадцать лет супружеской жизни она научилась доводить мужа до исступления, да и он теперь не был столь робок.

Когда граф, подняв жену на руки, понес к постели и бережно уложил на подушки, вся тоска, все терзания последних месяцев рассеялись, остались только сияющие от счастья глаза Романа. Елизавета Михайловна обняла его, прижалась всем телом, прощая обиды своему единственному мужчине, которого любила более всего на свете.

7.

А Саша почти до самого утра просидела в любимом кресле у окна своей спальни, бессильно опустив руки на колени портьеры из небесно-голубого дамасского шелка, высокая кровать вишневого дерева с роскошным балдахином того же цвета, собранным в розетку у потолка, светлые деревянные панели, выкрашенные в бледно-желтый цвет стены удобные кресла с высокими спинками и то в котором она сейчас сидела, – маленькое, покрытое черным лаком, – все в этой комнате располагало к покою.

Если бы она могла успокоиться и уснуть мысль о том, что она надолго, а вернее, навсегда покидает Петербург, приводила ее в отчаяние, но она не могла здесь более оставаться. Запущенные дела были гораздо важнее ее переживаний, связанных с человеком, который, кроме привлекательной внешности, никакими достоинствами не обладал. Слава Богу, он даже не подозревает о том, какое впечатление произвел на жалкую дурочку из провинции.

Несмотря на все старания уговорить себя и не думать о князе Адашеве, рыдания подкатывали к горлу, и только усилием воли Саша сдерживалась, боясь переполошить весь дом и утомившуюся тетку в первую очередь. Только под утро подкрался к ней сон, и девушка уснула тут же в кресле у окна, изредка всхлипывая во сне, словно несправедливо наказанный ребенок.

Утром Саша проснулась от невыносимой головной боли. И вновь первая ее мысль была о князе: где он сейчас и в своей ли постели провел эту ночь? Сон, который она увидела уже перед рассветом, был слишком большим испытанием для ее нервов – князь Кирилл в объятиях Полины Дизендорф, а она, Саша, подобно теткиной престарелой ключнице, стоит неподалеку и, разинув рот, смотрит, как они целуются. В довершение всего Адашев определенно видит ее, потому что, не отрываясь от губ баронессы, косит глазами в сторону девушки. В какой-то момент, когда Полина принялась расстегивать ему сюртук и развязывать галстук, он даже исхитрился подмигнуть Саше. Тут сердце ее не выдержало, девушка задохнулась от негодования и... проснулась, с трудом осознавая, где явь, а где сон...

Она громко застонала от ярости. Сон, несомненно, был отголоском пережитого накануне волнения. Но чувства омерзения и гадливости, которые она только что испытала, не покидали, а в памяти вновь и вновь возникали жесты жадных торопливых пальцев, шарящих по телу князя, и весьма похотливую улыбку на приоткрытых от нетерпения губах баронессы.

Девушка отдернула портьеру и выглянула в окно. Закончился последний зимний месяц, и март с каждым днем набирал силу, заявляя о приближении весны надоедливыми ветрами и беспрестанными дождями со снегом. Поднимавшийся над крышами дым из труб. смешивался с влажным воздухом, и туман, словно великан-старьевщик, постепенно упрятывал город в огромный серый мешок.

Саша хмуро всматривалась в белесую мглу. Слишком уж этот утренний туман соответствовал ее настроению, которое так и не изменилось со вчерашнего вечера. Но тут с Финского залива внезапно задул ветер, он прошелся густой щеткой по грязным нерасчесанным кудрям тумана, и вскоре проглянули небольшие участки низкого серого неба. На сердце немного полегчало, подобно узкой голубой полоске, сверкнувшей на горизонте, мелькнула в девичьей головке слабая надежда...

Но этот робкий проблеск быстро потускнел от взгляда на серое небо, нависшее над Невой и Васильевским островом. Холодно и равнодушно взирало оно сверху на грустную девушку у окна. И эти облака, раздираемые безжалостным ветром в клочья, и этот угрюмый небосвод вновь напомнили ей тяжелый взгляд князя. Саша в сердцах задернула портьеру, позвонила Серафиме и, дожидаясь появления горничной, принялась в нетерпении метаться по спальне. С каждой минутой ее беспокойство, вызванное каким-то смутным чувством, нарастало.

Через полчаса на редкость молчаливая Серафима, понимавшая, когда можно, а когда стоит и поостеречься лезть к молодой хозяйке с разговорами, помогла ей облачиться в платье из муслина в голубую и зеленую полоску. Горничная осталась в спальне, чтобы привести ее в порядок, а главное, убрать в огромный гардероб бальный наряд барышни, заброшенный ею за кресло.

Почему-то никто не разбудил Сашу пораньше, хотя еще ночью они договорились об этом с теткой. Спальня Елизаветы Михайловны была в другом крыле дома, и девушка отправилась туда чтобы узнать о своем экипаже, более двух месяцев скучавшем в графской конюшне. В тот момент, когда она почти миновала комнату графа, оттуда послышался приглушенный дубовой обшивкой женский смех.

Остановившись, Саша прижала руку к губам, чтобы не вскрикнуть. Невозможно в это поверить, но в спальне дядьки женщина! Чужая женщина, в то время как его жена спит неподалеку, утомленная вчерашним балом, столько пережившая за последнее время. Ее бедная, бедная тетя!

Девушка на цыпочках подкралась к двери и прислушалась. Женщина больше не смеялась, но зато Саша явственно различила быстрый, возбужденный шепот и, кажется, даже звук поцелуя. Руки ее непроизвольно сжались в кулаки. Неужели граф развлекается со служанкой? С него станется затащить в постель молоденькую горничную! Однако какие бы слухи о Романе Буйновском ни гуляли по северной столице, племянница не верила, что ее веселый, добродушный дядька мог позволить себе подобную жестокость. Да, он был слабым, безвольным, но жестоким – никогда!

Но жизнь и на этот раз преподнесла Саше неприятный сюрприз, предоставив ей доказательства дядькиного вероломства. «Еще один жалкий негодяй в мужском обличье!» – с отвращением подумала девушка, поспешив по коридору к теткиной спальне. Поначалу робко, все еще сомневаясь в правильности своего поступка, она поскреблась в массивную дверь, но, когда Елизавета Михайловна не отозвалась, постучала более решительно. Не дождавшись ответа, племянница осмелилась приоткрыть дверь спальни. Увидев, что постель пуста, Саша распахнула створки настежь и с недоверием оглядела шелковое покрывало.