— Машка, — раздался голос Петровича из каптерки, — иди пакеты с продуктами возьми… Гречки пацанам навари и овощей нарубай, а то голодные они. И где Леха?

— Да все с этим своим возится… ноги ему бинтует, — забирая пакет с продуктами из рук Сани, Маша ослепительно улыбалась ему, всем своим видом показывая, что готова на все.

— Скажи Лехе, пусть Аметиста… Митю седлает. Назар поездить хочет.

Петрович наконец отдал Машке все пакты с едой и вытолкнул ее из каптерки.

— Леха, — неся продукты в закуток их мини кухни, закричала Машка на всю конюшню. — Митю поседлай. Назар поездить хочет.

Алексей быстро закончил возиться с наматыванием бинтов на ноги Бадминтона. Завел его в денник и вывел в проход конюшни Аметиста. Там, поставив его и закрепив с двух сторон на веревки, которые крепились к стенам прохода так, что конь стоял посередине этого прохода. Он начал быстро его чистить. Потом сбегал за седлом и уздечкой в амуничник. Затем слазил на чердак, где сушились постиранные вальтрапы, и, выбрав поновее, тот, который разрешал брать Петрович, когда он седлал коня для Назара, положил этот вальтрап на спину коня. Потом сверху седло и все это притянул подпругой, правда, пока не в полную силу. Дотягивать подпругу нужно было уже на улице, а не в конюшне. На передние ноги Аметисту он надел самые лучшие и единственные на всех лошадей более-менее еще "живые" ногавки, которые использовались лишь на соревнованиях или вот для таких элитных клиентов. Ногавки плотно обхватили низ передних ног коня, защищая их от ударов и повреждений на скаку.

Леша, стоя рядом с Аметистом, открепил развязки, держащие его посреди прохода, и закинул повод уздечки на его шею, затем снял с морды лошади недоуздок и надел уздечку. Правда, Митя немного повредничал. Он стал вертеть мордой, пытаясь задрать ее как можно выше, чтобы Алеша не мог впихнуть ему в сжатые зубы трензель. Но Лешу такие фортели не пугали. Он знал, что делать, поэтому он уверенно схватил рукой за нос коня и, чуть его сжав, потянул вниз и там уже другой рукой, поднеся к губам Аметиста трензель, заставил его взять железо в рот, а дальше было дело техники. Он надел уздечку на морду коня и застегнул подбородный ремень.

Алексей, не дожидаясь команды Петровича, вывел коня из конюшни и стал его шагать по плацу, идя рядом с ним и придерживая за повод. Через пятнадцать минут из конюшни вышел Назар. По его не очень ровной походке было видно, что они там, в каптерке, уже накатили и не раз, но обычно это не мешало Назару лихо скакать на коне.

Назар сфокусировал взгляд и увидел, что его Аметиста, на котором он обычно отжигает по скаковому кругу, шагает худая деваха с хвостиком, торчащим из-под кепки.

— Эй, красавица, — Назар махнул рукой Лехе, — веди конягу сюда.

Алексей вздрогнул на оклик, но поскольку его регулярно принимали за девчонку из-за хвостика волос, висящего сзади из-под кепки, даже не стал возражать на это и вообще при всей этой компании братков, как сказал им Петрович, нужно лучше молчать, а то за базар отвечать придется…

Леша тогда тоже это не очень понял, но и неинтересно ему все это было. Его дело маленькое, поседлать лошадку и подать ее, а потом забрать, когда Назар вдоволь на ней накатается. Отвести лошадь после в конюшню, расседлать, почистить, замыть от грязи ноги коня и поставить обратно в денник.

Вот так всегда Алексей и делал, когда приезжали эти ребята, и Петрович говорил ему поседлать кого-либо из лошадей под Назара.

Назар дождался, когда ему подведут лошадь. Он видел, как деваха, пыхтя, затянула подпруги на животе лошади и, обойдя вокруг коня, придержала стремя с другой стороны, чтобы он, влезая на того, не перетянул седло на себя.

Назар похлопал конягу по шее, вдохнул запах конского пота и навоза, который так ему нравился еще с детства и, поставив ногу в стремя, лихо запрыгнул в седло. Девчонка, придерживающая коня за стремя, увидев, что он уже в седле, отпустила его и подняла голову, видно, чтобы убедиться, что он держит повод, чтобы отпустить свою руку, которой она тоже держала этот повод.

— Отпускай, — Назар потянул повод, переводя взгляд на смотрящие из-под кепки на него глаза и застыл, забыв, что он хотел сказать…

Из-под этой кепки на него смотрели удивительно серьезные глаза небесно-голубого цвета как утреннее небо…

Внутри что-то болезненно сжалось, и сердце ухнуло…

Но это было лишь секунду. Козырек кепки опять закрыл глаза, убедившись, что всадник держит повод. И она стала удаляться, только хвостик волос сзади, торчащий из кепки, раскачивался в такт ее движению.

Назар протер рукой лицо, как бы пытаясь прогнать это странное наваждение, хотя даже нет, это не наваждение. Он и сам не знал, что это.

"Нужно прекращать столько пить", — промелькнуло в его сознании. Он с радостью зацепился за эту мысль, которая рационально объяснила все это странное, но теперь такое объяснимое, что он почувствовал в ту секунду, видя эти глаза.

Назар сжал бока коня и на резвой рыси сразу поскакал на нем в сторону скакового круга, зная, что по асфальту нельзя рысить, но сейчас ему нужно было поскорее уехать от того, что он все же так и не мог объяснить себе.

Конь почувствовал настроение всадника, и только сдерживающий его повод не дал ему набрать скорость прямо с ходу, а вот когда они вышли на песчаный круг, Аметист ощутил свободу и такой энергичный толчок ног всадника по своим бокам, что с места рванул в карьер.

И Назар забыл все, как только лавина воздуха ворвалась в его легкие, как только пространство слилось в единый поток, и в ушах зазвучал гул от стука копыт, слившийся со стуком его сердца.

Как же он любил эту свободу, как же он любил этот полет, этот воздух, это небо над головой и крылья, которые вырастали у него, как только конь нес его на себе, набирая скорость.

Вскоре они вернулись на конюшню. Назар знал, что все эти лошади, на которых он ездит, уже не так молоды и не так здоровы, и поэтому долгая скачка уже не для них. Он любил лошадей и берег их. И как бы он не хотел скакать дольше и быстрее, он понимал, что нужно пожалеть коня, и тогда он переводил его в рысь, а потом в шаг и с сожалением, что его полет так быстро закончился, возвращался на конюшню.

Зайдя во внутрь и ведя под уздцы коня, он опять увидел ее, ту самую девчонку в кепке и с такими глазами. Она тоже увидела, как они входят, быстро подошла к нему, не поднимая головы, перехватила повод, уводя коня расседлывать. Назар сначала хотел заговорить, но потом решил спросить о ней у Петровича. Хотя вот странно, вроде он ее и раньше здесь видел. Назар напряг память, да, видел. Все эти два года, что он ездит сюда кататься, и они крышуют ипподром, он видел ее на конюшне. Да вот только это кепка, вечно скрывающая лицо, и сама она особо всегда старалась им всем на глаза не попадаться. Всегда с лошадьми носится, то в ногах у них сидит, что-то там мажет или бинтует, то с тачками навоза ходит, убирается, то конюшню метет. Теперь Назар восстановил в памяти все моменты, когда он ее видел. Поэтому не удивительно, что он ее и не замечал: тощая, да и одежка на ней не очень, как мальчишка одевается, треники вечно растянутые на коленках и эта кепка. Вот только хвостик волос сзади. Да и два года назад она ниже ростом была, а сейчас подросла.

Думая об этой странной девчонке с глазами утреннего неба, Назар вернулся к столу в каптерке. Там пьянка шла уже полным ходом. Ему быстро сорганизовали миску горячей гречки с тушенкой и налили полную рюмку водки, которую он залпом и выпил.

— Петрович, — Назар перевел взгляд на захмелевшего Петровича, — давай за стол твоих подопечных пригласим, а то как-то не по-людски выходит. Мы вроде как здесь жируем, а они там на конюшне пашут, вроде как они нелюди, что ли.

— Да кого там приглашать… там еще дети… малолетки.

— Так тем более покормить их нужно. А ну, братва, подвинься.

Ребята за столом бурно поддержали инициативу покормить всех, кто есть на конюшне. Петрович не стал возражать, он выглянул из-за двери и уже чуть сипловатым голосом от выпитой водки позвал Машку и девчонок, которые еще не разбрелись по домам, а возились с лошадьми, и сказал, чтобы и Леху захватили с собой.

Когда шумная компания из гогочущих девушек разместилась за столом и, не комплексуя, стала накладывать еду себе в тарелки, Назар наконец увидел и ее, ту самую, в кепке, с хвостиком. Она скромно притулилась на самом углу стола и, склонив голову, закрывая лицо козырьком кепки, ела гречку. Судя по скорости исчезновения той с ее тарелки, было видно, что она голодная. Назару стало как-то грустно от этого. Вот сколько раз они так вот здесь пировали, и только сейчас ему пришла в голову мысль, что не всем так хорошо живется как им.

— Знаешь, Назар, — Петрович поднял налитую ему рюмку, — я вот выпить хотел за моего ученика, за Леху — Алексея то бишь, как его по батюшке… Алексея Ивановича Крылова. Мы ведь сегодня на соревнования ездили. Он у меня прыгал на Тохе и взыграл бы… да вот только Тоха… Бадминтон на последнем препятствии ногу потянул. И Алеша снялся. А ведь другой бы не стал жалеть коня и выиграл бы… а Леха… он пожалел… Но я все равно знаю, что он выиграет, когда будет у него конь, не эти прокатские клячи, а хороший, настоящий, спортивный. Он обязательно выиграет…

Братки все разом зашумели, впечатленные таким рассказом. Одни стали поздравлять Петровича, что вырастил он настоящего не только спортсмена, но пацана, а другие стали требовать этого самого Леху, чтобы выпить с ним.

— Выпить с ним еще нельзя… малой он еще… шестнадцать только ему, — заикаясь, пьяно произнес Петрович.

— Так хоть поздравить-то спортсмена такого можно? — хором спросило сразу несколько ребят.

— Да вот же он… Лех, ты хоть голову-то подними.

Алексей неохотно поднял голову. Больше всего на свете он не любил внимания к себе. Сейчас он чувствовал, как горят его уши и щеки, и даже аппетит сразу пропал, хотя ел он сегодня только поздно ночью дома у бабушки.

Леша затравленно обвел всех взглядом и наткнулся на взгляд Назара. Это был за сегодня уже второй раз, когда их глаза встретились. Тогда первый раз, когда он поднял голову, стоя внизу рядом с конем Назара, он увидел смотрящие на него глаза, в которых промелькнули желтые искорки, а потом что-то странное, что заставило его покраснеть и опустить взгляд. Хорошо, что тогда Назар быстро уехал, а он, пойдя на конюшню и гребя лопатой навоз в деннике, старался не думать о том, что он почувствовал… хотя он и не мог понять это. И вот теперь он опять наткнулся на эти глаза, и опять в них он увидел странные желтые огоньки, и опять внутри у него что-то ухнуло, и как будто сердце стало биться сильнее…

Леша быстро отвел взгляд и нервно сжал вилку в руке.

— Ну, вы совсем парня засмущали. Он у меня к славе не привык, да и не нужно это ему, — Петрович по-своему расценил пылающие щеки Алексея, — лучше поесть ему дайте.

Ребята опять загалдели все разом, но постепенно разговоры от успехов Алексея в конном спорте перешли к общим темам конюшни, а потом и к проблеме уже закончившейся водки.

— Маха, водку принеси, — Петрович махнул рукой в сторону Маши, которая все это время томно смотрела на Саню и строила ему странные гримасы, наверное в ее понимании которые должны были привлечь его внимание к ней.

— Я принесу, я уже все равно поел… — сказал Алексей, вставая и быстро выходя из каптерки. После этого взгляда Назара, он чувствовал себя здесь как на иголках и только и искал повода как бы отсюда уйти.

Леша быстро подошел к холодильнику, старенькому ЗИЛу, отданному кем-то для их конюшни, сиротливо стоящему в проходе и вечно заваленному частями конной амуниции и засиженному мухами по всей его когда-то белой дверце с практически сломанной огромной ручкой. Открыв его, он стал отковыривать морозилку, которая опять примерзла из-за большого количества льда по ее бокам. Естественно, что ни у кого руки так и не доходили разморозить этот холодильник, и поэтому приходилось каждый раз буквально с боем открывать эту морозильную камеру в нем. Хорошо, на холодильнике лежал сломанный копытный крючок, которым обычно из копыт лошади вычищали набившеюся в них грязь, песок и землю. Алексей воспользовался этим крючком, ловко подковырнув им замерзшую дверцу, и аккуратно потянул ее на себя, боясь, чтобы она не треснула от такого напора. Дверка поддалась, в недрах морозилки лежали бутылки с этикетками, с которых на него смотрел белый орел. Леша, достав одну из бутылок, залюбовался этим орлом, настолько он был красиво на ней нарисован.

— Выпить хочешь?

Услышав эти слова за своей спиной, Алексей вздрогнул от неожиданности и быстро развернулся. Покрытая инеем бутылка стала выскальзывать из его рук, чувствуя это, он устремился за ней и столкнулся с другими руками…