Передняя левая нога коня отекла. Вальхензее стоял так, чтобы не опираться на нее, держа вес на трех других ногах. Сердце Алешки упало вниз и замерло. Затем он опомнился и помчался в ветеринарный лазарет.

Ветеринары недолго осматривали ногу Вали, вердикт был не утешителен. Это удар, сильный удар. Такой удар мог быть нанесен железным прутом или монтировкой…

На этом соревнования для них обоих завершились. С трудом заведя сильно хромающего коня в коневозку, они двинулись в сторону Москвы. Всю дорогу Алешка проревел, сидя в отсеке коневозки с конем. Хотя он и нарушил технику безопасности при транспортировке лошади, но ни водитель коневоза, ни его коновод не смогли его оттуда забрать.

Алешка ревел не из-за потерянных теперь стартов и несбывшейся мечты войти в сборную по конкуру, хотя это было тоже обидно. Ему было жалко коня. Он не понимал, как человек мог такое сделать с лошадью. Ведь коню же больно…


Примечания:

*"Я люблю тебя до слез"

Автор текста (слов): Николаев И.

Композитор (музыка): Крутой И.

**"Плачу"

Исполнитель и текст песни: Татьяна Буланова

***"Не плач"

Исполнитель и текст песни: Татьяна Буланова

ГЛАВА 18

Первая половина года для Назара выдалась тяжелой. К постоянным стычкам и разборкам с другими бандами теперь прибавился все более укрепляющий свои позиции РУБОП. Власти не давали им спуска, и война шла не на жизнь, а на смерть, и это уже не было метафорой. Региональное управление по борьбе с организованной преступностью имело полную бесконтрольную власть и не щадила таких, как Назар. Вот и приходилось выживать, сохраняя то, что уже принадлежало им, да еще новое захватывать, живя по принципу — или ты или тебя.

Но было и то, что порадовало Назара и его банду — это чечены, которые с началом войны у себя на родине с ноября прошлого года стали отзывать своих боевиков из Москвы. Не до этого им стало. Там, в Чечне, у них шла война, и им было уже не до "завоевания" Москвы. Вот и Шамиль пропал. Говорили, вернулся к себе и активно включился в войну. Это дало Назару и его банде небольшую передышку, так как чехи были слишком серьезным противником.

Еще одно известие омрачило начало лета этого года. Назару сообщили, что вдова Сарычева покончила с собой, выбросившись из окна. Теперь все ее активы и принадлежащие ей доли перешли к ее сыну, который так и не приехал из Англии даже на похороны своей матери. Назар ждал его приезда. Теперь позиции в бизнесе поменялись, и поэтому он принял решение пристрелить сына Сарычева и перевести на себя всю его долю. Но видно звезды распорядились иначе. Гавр Сарычев не приехал, а гоняться за ним по Лондону со снайперской винтовкой пока Назар не хотел. Одно дело убийство здесь, где каждый день только кого-нибудь и убивают, и другое дело в Англии, где это вызовет ненужный резонанс. Поэтому он решил на время забыть о нем, о Гавре. Пусть живет, а дальше жизнь покажет.

Еще его радовали звонки Петровича об успехах Алешки в спорте. Он с непривычным для него теплом и трепетом в душе вспоминал их посиделки в ресторане по поводу восемнадцатилетия парня. Хотя ему и не нравилось, что так тяжело даются ему вот такие их встречи. И чтобы лишний раз не делать себе больно, он лишь изредка приезжал кататься на своем коне, практически не общался с парнем, а деньги для Лешкиного коня оставлял Петровичу.

Конечно, предложение Петровича отправить Алешку на соревнования в Кострому он сразу поддержал, понимая, как там парню будет здорово: и себя проявит, и в компании сверстников побудет.

Петрович регулярно звонил ему и сообщал о Алешиных победах на этих соревнованиях, а потом раздался этот звонок, и Назар узнал о травме Вальхензея и о том, что они возвращаются раньше запланированного.

Как только Назар это услышал, он, бросив все дела, поехал на ипподром. Уезжая, сообщил Ефиму о случившемся. Тот, ничего не сказав, молча кивнул, взяв все дела на себя.

* * *

Назар застал Алешку в ногах коня и суетившихся вокруг них ветврачей с ипподрома. Здесь же стоял Петрович, который пояснил суть произошедшего. Такое в спорте случается. Да как и в жизни. Зависть — это сильное чувств и перед ним ничего людей не останавливает.

Назар пробыл все это время на конюшне, дождавшись, когда из Битцы приедет врач с рентгеном, потом заплатил немалые деньги за этот выезд. Теперь в Битцевском лазарете появился рентген, который можно было перевозить, а не везти коня к ним.

К вечеру картина стала ясна. Перелома не было, и все выдохнули с облегчением. Был сильный удар. При такой травме недели две коню нужно стоять, потом начинать его шагать в руках и потом только через месяц пробовать седлать и постепенно: сначала шагать, а потом рысить уже под седлом. То есть программа восстановления коня месяца на три, а то и четыре. И естественно, если конь восстановится, то о стартах можно мечтать не раньше следующего года.

Закончив все с Вальхензеем, обмотав ему ногу бинтом с мазью и положив сена, Алеша, как в прострации, стоял у его денника, смотря, как тот ест.

— Переодевайся, до дома довезу, а то ты сам не свой, — Назар видел Алешино состояние и не хотел его сейчас отпускать одного на электричке.

Алешка кивнул и, как на автомате, пошел переодеваться. Назар дожидался его в проходе, стоя и смотря на своего коня. Да, ему было жалко коня. Он вот в людей стрелял, и даже капелька жалости при этом в нем не проскальзывала, а вот лошадь жалко. Наверное, из-за несправедливости. Вот так отыграться на коне, на том, кто ни в чем не виноват. Что же за люди такие — нелюди…

Увидев вышедшего с потухшим взглядом Алешу, Назар буквально за шкирку довел его до машины и усадил в нее.

Лешка вспомнил, что у него еще две сумки с одежкой, которые он привез с собой. Назар нашел их валяющимися в проходе и положил в багажник.

В квартиру Лешку также Назар вел, подталкивая его, видя, что парень еще прибывает в шоке от всего произошедшего. Он знал, что Алешина бабушка сейчас живет за городом, поэтому, забрав из трясущихся рук Лешки ключи, сам открыл дверь, запихнул внутрь парня и его две сумки.

Поискал выключатель и услышал приглушенные всхлипы.

Назар резко развернул к себе Алешу. Тот пытался сдержаться, но накопившиеся слезы полились из глаз.

— За что они коня… Ему ведь больно… За что… — сквозь всхлипы бубнил Алеша, растирая слезы по щекам.

Назар притянул его к себе и вот опять, как тогда в машине, он чувствовал, как парня сотрясают слезы боли и непонимания. И так же, как тогда, он гладил его по коротким волосам, жалея, что они так коротко подстрижены.

Назар тихо шептал ему слова утешения, говоря, что нога у коня заживет, что лекарства сняли боль у Валюши, и ему сейчас уже не больно, и все будет хорошо, и Алеша опять будет на нем прыгать и выигрывать…

— Давай хоть чаю попьем, — предложил Назар, слыша, что всхлипы попритихли и стараясь этим отвлечь парня.

— Хорошо… я сейчас поставлю чайник… вот только ничего к чаю нет, — Алеша высвободился из этих объятий, смущаясь от того, что чувствовал в них и, спрятав глаза, произнес, — у меня хлеб белый в сумке остался и варенье есть бабушкино.

— Неси.

— Какое?

— Из китайки есть?

Леша улыбнулся, вспоминая, как давно в первый раз вот так же Назар пил у него чай с этим вареньем. Значит, ему оно понравилось. Странно, но Лешке было приятно, что Назар до сих пор помнит о варенье, и вообще парню было приятно, что вот сейчас тот не бросил его, а довез до дома и еще успокаивает как девчонку, и даже не осуждает за слезы.

Они пили чай, еще раз обсуждая то, что сказали ветеринары по лечению ноги Вальхензея.

— Теперь у меня два хромых коня, — Лешка грустно улыбнулся, вспомнив Зяму.

— Ничего, зато, когда они поправятся, вот тогда у тебя будут два здоровых коня, да еще каких.

— Мне осенью в армию… я теперь не знаю, что делать с Зямой. И бабушка одна будет…

— Не переживай, — Назар с удовольствием откусил кусочек белого хлеба, обмакнув его в варенье, — в ЦСКА будешь служить. Я уже решил с этим.

Лешка аж чаем подавился. Попасть служить в ЦСКА было нереально. Это не только служба в Москве, но это еще и служба при лошадях и с лошадьми. То есть он автоматически становится действующим спортсменом Центрального спортивного клуба Армии. Он будет тренироваться, ему дадут лошадей клуба, и он будет выступать от клуба на соревнованиях. Это не служба в армии, а рай на земле для конника.

Но потом он вспомнил и погрустнел.

— А как же Вальхензее и Зацеп?

— К осени туда переставим. Там им два денника обещали оставить. Так же будешь их сначала лечить, потом работать, а мне все равно, где на коне кататься, буду в ЦСКА приезжать.

Видя восторг на лице Леши и, наверное, еще то, что он до конца не осмыслил происходящие, Назар поднялся и пошел к выходу.

— Тебе спать пора, а то сегодня слишком бурный день был. А я поеду.

Уже в прихожей, ошарашенный всеми этими событиями, Алеша нагнал Назара.

— Почему ты это все для меня делаешь? — бесхитростно спросил он и замер, увидев глаза Назара.

Назар молча смотрел на него. В этой прихожей, при неярком свете лампочки в абажуре на потолке, Алешка стоял слишком близко от него и чувствовал его дыхание, стук его сердца. Или это стук своего сердца сейчас он слышал?

Назар ждал этого вопроса и боялся его. Но сейчас он был не готов ответить и не готов вот так стоять напротив и чувствовать Алешу совсем рядом, только протяни руку…

Назар стал медленно поднимать руку. Он так хотел прикоснуться к его лицу, погрузить пальцы в эти светлые волосы и притянуть его к себе, чтобы, накрыв его губы своими, ответить на вопрос.

Еще секунда и это произойдет, и тут Назар увидел его глаза, такие наивные, детские, чистые…

Его рука замерла, он сжал зубы и, развернувшись, бросил через плечо:

— Просто так. Спать ложись. Поздно уже.

С этими словами он захлопнул за собой дверь. Спускаясь по лестнице, он чувствовал, как стучит его сердце и как темнеет в глазах от этого желания, которое было в нем. Но он никогда не погубит этого мальчика, и то, что у него внутри возникало к этому Лешке так и умрет вместе с ним. Этот мальчик такой наивный, добрый, светлый, его не должна коснуться грязь его неправильного порочного чувства. Он не сломает ему жизнь, нет, он поклялся себе, что будет оберегать его от мерзости этого мира и выполнит свою клятву.

Алешка очнулся от хлопка входной двери. Он в задумчивости побрел на кухню мыть чашки, пытаясь понять то, что сейчас чувствовал там, стоя в коридоре напротив Назара. Такое странное чувство и такое желание сделать шаг, чтобы приблизиться к нему, прижаться…

Эти мысли напугали его — как он может хотеть прижаться к Назару. Почему в нем возникло это желание, почему он так ждал, что рука Назара, которая так медленно тянулась к его лицу, прикоснется к нему? Почему он ждал, что Назар прикоснется к нему?

Алешка ничего не понимал из происходящего. Он не понимал себя и не понимал Назара.

Хорошо, что сегодняшний день принес просто переизбыток событий, и он, только прикоснувшись головой к подушке, сразу провалился в сон.

* * *

Окончание лета для Алешки прошло в неопределенном состоянии. С одной стороны, он обрел уверенность в завтрашнем дне, — это армия и прохождение службы в Москве, — все это не могло не радовать. И он был счастлив и, можно сказать, ждал того дня, когда его призовут и нужно будет приехать в ЦСКА. С другой стороны, два его любимых коня болели. Правда, Зацеп шел на поправку, и его теперь уже можно было рысить под седлом. И радовало то, что такую нагрузку он держит хорошо, не хромает, а это значит, что травма не дала последствий, и конь вернется в спорт. С Вальхензеем все только начиналось, весь долгий процесс лечения. Лешка тщательно выполнял все назначения ветврача и с педантичностью соблюдал все, что тот рекомендовал.

Малькович знал, что осенью Алешу заберут в армию, но и здесь подсуетился, узнав, что Леша будет служить в Москве. Он уже договорился о двух денниках под своих коней в ЦСКА на осень, и Алеша понимал, что кроме коней клуба у него будет и его работа у Саввы. Так что в целом у него было все прекрасно, и отношения с Аней тоже складывались очень романтичные. Летом они пару раз катались на теплоходе по Москва реке, ходили в Парк Горького и катались там на аттракционах. И конечно просто гуляли по вечерней Москве. Ведь это так романтично гулять с девушкой по улицам Москвы в теплых летних сумерках, украдкой целоваться под тенью деревьев и мечтать с ней об их совместном будущем.

* * *

В один из жарких августовских дней на конюшню приехала вся бригада Назара. Они, переговорив с Петровичем, не стали, как обычно, заваливаться к нему в комнату, а пошли обратно к машинам.