Я молю дать мне слов о тебе понежней,

Но в ответ тишина, so fuck you anyway.**

***

После шторма всегда наступает штиль. После болезни — выздоровление. После пожара деревья вновь покрываются зеленой листвой. Всему нужно время. Больше или меньше — неважно; главное — дождаться, когда солнце вновь взойдет.

Парадоксально, но после Диминых слов Аня почувствовала успокоение. Его монолог будто открыл девушке глаза на все: резкие выражения отрезвляли, а жестокие слова больно хлыстали по лицу, словно кнут, приводя в чувство. Но теперь Аня была уверена, что ему без нее лучше. Она и правда уже достаточно его измучила, хотя упорно не замечала этого. Не хотела замечать. Ей было так привычно, что он всегда рядом, что порой ее поведение выходило из берегов. Больше всего боли мы причиняем самым близким.

Все получилось так, как она хотела. Теперь Дима точно не захочет ничего знать о ее жизни. Да и о смерти тоже. Ей удалось довести его до состояния полного безразличия. Пусть в ущерб себе; пусть до адского огня в груди; но она спасла его. Это ли не главное?

Все поначалу пошло немного не так, как планировала Аня. Предполагалось, что говорить будет она, а из Димы, как всегда, и слова не вытянешь. Девушка даже представить не могла, во что может вылиться их разговор. В нечто совершенно не контролируемое. Тот дикий, пылающий негодованием взгляд, которым Дима стрелял в нее время от времени, ни разу не промазав мимо цели, не выходил у нее из головы. Аня знала, что заслужила все это. В какой-то мере она подобного и добивалась. Но глубокая рана на душе от этого меньше не становилась, а наоборот, казалось, открывалась еще больше.

Слез больше не осталось. Лимит наконец-то был исчерпан, и Аня перестала чувствовать пощипывание в глазах. Все к этому и шло — наступил конец, и смысла исходить рыданиями больше не было. Ничего не вернешь.

Ему будет легко ее забыть. Наверняка он уже это сделал. Вряд ли Дима захочет оставить хоть какие-то ниточки, связывающие его с прошлым. С их прошлым. Он гордый, очень гордый, хотя постоянно упрекает в этом Аню, не видя себя со стороны. Но она-то все видела. За эти месяцы она изучила его вдоль и поперек. Каждый жест, взгляд, поворот головы, поза о чем-то говорили. Аня научилась видеть во всем этом подтекст, и потому Дима никогда не смог бы ее обмануть. Правду выдавало тело. Его слова часто не совпадали с тем, что он хотел сказать, но не на этот раз. Он думал, что говорил, и говорил, что думал.

Несмотря на то, что выслушивать подобное в свой адрес было невероятно тяжело, Аня не смела отрицать и перебивать. Потому что в глубине души признавала, что все это правда. Она знает его, но и он видит ее насквозь. Дима с самого начала знал, кто она такая. Что за человек. Да Аня этого, в общем-то, и не скрывала. Но он почему-то терпел. Столько времени он выносил ее «выходки», что сдержаться уже было трудно.

Брюнетка бесцельно слонялась по школе, стараясь обходить места скопления народа. Ее буквально воротило от мысли, что придется кому-то что-то объяснять. Естественно, правду она оставит при себе. Признаться, что Дима сорвался, означает сделать его для всех врагом номер один. Ведь никто так и не знал истинной причины их ссоры. И не узнает. Чем меньше народу в курсе, тем меньше крови в итоге прольется.

Вскоре девушке удалось найти себе занятие, потому что от хождения туда-обратно помутнело в глазах и кружилась голова. В библиотеке Аня наткнулась на группу ребят во главе с Петей Синицыным, которые упорно пытались разобраться в падежах и склонениях немецкого языка. Брюнетка великодушно согласилась им помочь, надеясь, что смена деятельности поможет на некоторое время забыть о своих душевных терзаниях. Так и вышло: через полчаса Аня больше не могла думать ни о чем, кроме как о недальновидности одноклассников. Они вовсю пытались понять хоть что-нибудь из того, что втолковывала им девушка, однако продвинуться хотя бы на шаг удалось лишь к закрытию библиотеки. Наказав нерадивым ученикам провести ночь в обнимку с учебником, Аня с чувством выполненного долга поползла к себе в спальню. Никогда прежде она не ощущала такую усталость. Даже после пятикилометрового кросса по стадиону под руководством Степанова.

Девушка решила, что это и к лучшему: можно сослаться на плохое самочувствие и избежать «серьезного» разговора с подругами. Открыв дверь и изобразив на лице великие мучения, Аня вошла в комнату. Софи и Света, до этого сидевшие на кровати последней и что-то бурно обсуждавшие, заметив подругу, сорвались с места и нацепили маски беззаботности. Брюнетка подозрительно посмотрела на обеих по очереди. Те тоже искоса поглядывали на Аню.

— Что? — спросила, наконец, девушка.

— Ничего, — пожала плечами Софи и закопалась в тетрадях.

— О чем вы говорили?

— Да так. Об экзаменах, — не поднимая головы из-за стола, ответила староста.

Аня фыркнула. Черта с два она им поверит.

— Света?.. — Аня повернулась к блондинке, зная, что ту расколоть можно в два счета. Слишком честной она была.

На лице Светы была явно выражена борьба, кипящая в голове. Она закусила нижнюю губу и смотрела то на Софи, то на Аню, не зная, чью сторону принять. Староста предостерегающе сжала в руках подушку.

— Блин, я так не могу, — блондинка сдалась под натиском темных Аниных глаз. Та мысленно возликовала. — Надо сказать, — обратилась она уже к Софи. — Она все равно узнает, так лучше пусть от нас.

— Да что узнаю? — вскипела Аня. Она терпеть не могла, когда у нее под носом плели интриги.

— Слушай, мы не уверены, что этим слухам можно верить. Возможно, кто-то просто хочет насолить тебе и… — начала Софи, сцепляя ладони в замок.

— Черт, говорите уже!

— Дима был с другой девушкой, — выпалила Света и скрестила пальцы, словно боясь Аниного гнева.

— В каком плане?

— В… том самом. Мне жаль, Аня, — произнесла Софи, обращая взгляд, полный сострадания, к подруге.

«Ну уж нет. Только не жалость».

— Ну и что? — брюнетка подняла бровь, сохраняя видимость спокойствия.

— Разве тебе не больно это слышать? — удивилась Света.

— Мы расстались. Он может делать, что хочет. Он свободен, — отрезала Аня. — Как и я, в общем-то.

— Аня, ты только не…

— О, черт, я нечаянно перепутала тетради и взяла Маринину, — показательно громко сообщила Аня, хотя в руках у нее ничего не было. — Пойду верну. Спасибо, что поделились со мной столь важной информацией. Даже не знаю, что делала бы без нее, — дернув бровью и ухмыльнувшись, девушка поспешила выйти в коридор. В воздухе так и витал этот запах. Запах сожаления.

Жалость. Как это отвратительно.

Жалеть можно бездомного пса; инвалида; проигравшую футбольную команду. Что угодно. Но не ее. Аня передернулась. Да и было бы за что жалеть! Пусть он спит, с кем хочет.

«Мневсеравно».

Брюнетка была уверена, что Дима сам распустил эту сплетню. Просто ей на зло. Просто чтобы сделать ее в глазах других еще более жалкой. Чтобы поиздеваться и доказать свое превосходство. От этого в крови Ани забурлила ярость. От еще недавнего осознания своей неправоты не осталось и следа.

Он наверняка думает, что она сидит сейчас в окружении подружек и плачется им в жилетку, тоннами поглощая шоколад и с удовлетворением выслушивая, какой он уродкозелмудак. Так ведь принято при расставании? Баба плачет, а мужик трахается.

«Ну уж нет». Как на счет того, чтобы пойти ва-банк?

Аня решительно двинулась прямо по коридору, минуя гостиную, где Леша с Игорем и парой десятиклассниц играли в карты на раздевание (судя по обнаженным торсам парней, счет был не в их пользу), и зашла в крыло мальчиков. Осталось вспомнить номер комнаты. Хотя что мешает действовать методом тыка? Это добавит чуть больше пикантности.

Впрочем, импровизировать не пришлось, и Аня сразу нашла нужную дверь. Настойчиво постучавшись, девушка молилась, чтобы он был у себя. Ей нужен был именно он. И он не заставил себя ждать.

Открыв дверь, Кирилл сверху вниз недовольно посмотрел на нежданную гостью.

— Чего тебе? Я собираюсь спать, — не слишком любезно отозвался блондин. Время было детское, однако Морозов, судя по его виду, действительно готовился ко сну. Кажется, Аня его прервала: пижамные штаны уже были на нем, а вот верх не оставлял простора воображению. Впрочем, может, он и спал в таком виде.

— Не против, если я составлю компанию? — Аня, не дожидаясь приглашения, бесцеремонно перешагнула порог, положила руки на плечи Морозова, подходя к нему вплотную, и, не давая ему опомниться, а себе передумать, практически набросилась на его губы. Тот поначалу слегка опешил и даже отступил на шаг. Потом, очевидно, разобрав, что к чему, захлопнул дверь и прижал Аню к ней лопатками, «отдирая» ее от себя.

— Ты умом тронулась? — рявкнул Морозов, держа девушку за плечи.

— Что не так? Помнится, когда-то ты сам этого хотел.

— У меня договоренность с твоим бойфрендом. Убирайся к черту.

— У него больше нет на меня прав, — фыркнула Аня. — Черт, Морозов, я сама к тебе пришла! Ты столько этого ждал. У тебя появился такой шанс доказать, что ты был прав на счет меня. Ну же.

— Я прекрасно знаю, что прав, — по лицу Кирилла расползлась знакомая ненавистная ухмылка. — Мне нужно, чтобы ты, детка, это сказала.

— Да, ты был прав. Я такая же, как все. Доволен? — нетерпеливо спросила Аня. Блондин удовлетворенно кивнул.

— Я сломал тебя.

— Да.

— Показал твою истинную сущность.

— Да.

— И ты готова встать передо мной на колени.

— Черт, ты трахнешь меня или нет? — прорычала Аня, вцепляясь в его руки. Не за разговорами она пришла.

— Всему свое время, детка, — снисходительно ответил Кирилл, поворачивая девушку спиной к себе, попутно расстегивая ее джинсы и спуская их с бедер. — Скажи мне вот что, — он склонился к ее уху, слегка сжав ладонью горло и большим пальцем поглаживая венку. — Почему мне пришлось потратить на тебя полгода, прежде чем ты осознала, кто есть на самом деле? Ты ведь всегда знала, кто прав. Зачем нужно было столько сопротивляться? Про чистую и искреннюю любовь к своему принцу можешь не заливать. Сегодня тебе это не помешало.

— Ты, Морозов, уже большой мальчик, а так ничего и не знаешь. Любви нет, — прохрипела Аня, упираясь руками в дверь. — А если и есть, то никому давно не нужна.

And if you don’t need my love,

I’ll give it all away.

And if you refuse, I prostitute

My heart for sale.

I prostitute my heart for sale! ***

Комментарий к Глава 30. Fuck you.

*Something ugly this way comes

Through my fingers sliding inside.

All these blessings, all these burns,

I’m godless underneath your cover.

Search for pleasure, search for pain,

In this world now I am undying.

I unfurl my flag, my nation helpless.

**Placebo - Fuck you

***Lord of the Lost - Heart for sale

Глава 31. На цепи.

Вылечи меня,

Распространяйся, как рак,

Пока я не почувствую всю эту боль.

(Oomph! — Foil)

Hey, mother stubborn,

I really hate you.

If you say yes, I will say no.

(Blind Guardian — Bright eyes)

Бывают такие дни, когда кажется, что все идет как надо, но все равно чего-то не хватает. Ты пытаешься обмануться, заставляя себя думать, что ничего не поменялось, однако мозг упорно продолжает рассылать по всему телу тревожные сигналы, как если бы одна из его частей вдруг отказала. И ты резко ощущаешь свою неполноценность, неправильность. Наверное, так себя чувствуют люди с одной почкой, или рукой, или глазом. Ты вполне можешь жить без этой части, и даже вполне успешно. Но не хочешь. Со временем твоя бракованность начинает раздражать тебя все больше и больше. Ты уже не можешь спокойно смотреть на людей, у которых есть то, чего нет у тебя. Ты ненавидишь двуруких, двуглазых и двуногих, а еще больше ненавидишь себя, потому что позволил потерять то, что когда-то делало из тебя полноценного человека.

Что это значит — нормальность? Статистика и исследования показывают, что самыми нормальными себя считают обитатели комнат с желтыми стенами. Парадоксально, не правда ли? Здоровые люди все время выискивают у себя какие-то мельчайшие признаки слабоумия, а шизофреники наслаждаются своим состоянием, смотря на остальных свысока. Может, для того, чтобы выжить, надо стать сумасшедшим? Может, этот мир и создан для тех, кто немного не в себе?

Если дворик возле школы пустует несмотря на теплую и солнечную погоду, из гостиной по ночам не раздаются бешеные аккорды, а из спален — скрип кроватей, значит, пришла пора экзаменов. Сдать за две недели десять дисциплин без проблем под силу только самым неискушенным, и то без пары капель валерианы на ночь не обойтись. Остальные же пребывают в панике и ищут всевозможные способы отделаться малой кровью. Некоторые предпочитают молиться, как бы перебрасывая с себя всю ответственность на высшие силы. Другие все ночи проводят за учебниками в попытках за несколько дней осилить программу всего курса. Третьи во всю строчат шпаргалки и изобретают тысячу и один способ воспользоваться ими без угрозы быть замеченными преподавателем. В общем, свободного времени не было ни у кого, и даже на сон оставалось не больше пары часов, и это в лучшем случае. Что касалось выпускников, так те вообще предпочитали не вылезать из библиотеки. Руководство сжалилось и разрешило-таки проносить в зал еду, чтобы бедные страдальцы не откинули коньки еще до первого же экзамена, чего ни в коем случае нельзя было делать — по расписанию неделя пыток начиналась с русского языка, который в обязательном порядке сдавали все до единого. Нельзя сказать, что у кого-то были с ним реальные проблемы, однако написание сочинения на злободневную тему у некоторых вызывало мелкую дрожь и заикание. Но даже те, кто был уверен в своих силах, предпочитали не тратить время впустую и в очередной раз повторяли уже зазубренные за годы учебы правила.