Но вот шум в толпе усилился. На площади появился виконт Кирстон. Секунданта при нем не было. Он приветствовал кивком головы князя, который вежливо поклонился ему в ответ. Противники сбросили камзолы, сделали несколько шагов вперед и склонили головы перед королем.

— Да направляет Бог руку правого, — провозгласил король. — И да простит Он не правого.

Корделия как завороженная смотрела на дуэлянтов. Казалось, что она застыла на месте, руки и ноги ее оцепенели.

Она не могла ни мигнуть, ни шевельнуть губами и лишь едва дышала. Все окружающие пропали для нее, она видела только двух человек в центре площади.

После формального приветствия клинками поединок начался. Противники кружили друг около друга по свежему песку, которым была посыпана площадь, присматриваясь, оценивая мастерство соперника. Михаэль не спешил нанести Лео первую рану, которая должна была принести ему победу. Уверенный в успехе, он позволил себе фехтовать с соперником снисходительно, как бы демонстрируя ученику свое мастерство.

Над туманным горизонтом быстро поднимался красный диск солнца. Лео целиком слился с танцующим острием своей рапиры. Все его существо обратилось в глаза и волю, сосредоточившиеся на сверкающем серебре рапиры противника. Он не испытывал страха. Чувство опасности пропало. Он знал, что должен измотать своего соперника. Тот, человек в летах, должен устать скорее, чем он сам. Но для этого Лео было необходимо не давать ему передышки, заставлять его все время двигаться, постоянно наступать и в то же время не оказываться слишком близко к нему.

Лишь через несколько минут после начала поединка Михаэль понял, что произошло. Поначалу князь считал, что именно он ведет схватку, но потом внезапно осознал, что только отражает удары, а не наносит их. Это сложилось неожиданно для него, и теперь он чувствовал себя словно прижатым к стене, хотя знал, что к его услугам вся городская площадь. Парировав очередной удар соперника, он пошел в наступление и сделал выпад. Но Лео вовремя отпрыгнул назад, и рапира Михаэля лишь слегка задела его сорочку.

Лео легко дышал. Глаза его блестели, как острие рапиры.

Михаэль приблизился к нему едва ли не вплотную. Лео сделал выпад, но его нога поскользнулась, и он упал на одно колено. Рапира Михаэля успела рассечь рукав рубашки на той руке, в которой он держал оружие. Но Лео снова вскочил на ноги и отпрянул назад с проворностью зайца. Он перебросил рапиру в левую руку почти незаметно для Михаэля, и перед князем оказался новый противник. Левша, удары которого далеко не просто парировать.

Лео владел рапирой, держа ее левой рукой, не так свободно, как правой, но он знал, что это дает ему преимущество, по крайней мере до тех пор, пока Михаэль привыкнет к этой перемене. И он должен использовать эти несколько минут.

Михаэль перешел в наступление. Задел ли его клинок тело соперника? Хотя рукав не окрасился кровью, для действия яда хватило бы мельчайшей царапины. Солнце светило ему прямо в глаза, он моргнул и отступил назад, пытаясь повернуть своего противника против солнца. Но тут взор его в самом деле помутился, он попытался было вытереть глаза рукавом, но противник не давал ему ни малейшей передышки. Отступив еще дальше, он повернулся спиной к солнцу и снова моргнул, пытаясь избавиться от пелены на глазах. Но пелена осталась. Лео, словно танцуя, сделал изящное движение, клинок его просвистел где-то совсем рядом, и Михаэль понял, что он отразил выпад чисто инстинктивно. Он снова потряс головой, пытаясь прочистить свой взор, моля Бога, чтобы Лео хоть на мгновение ошибся или поскользнулся. Зацепил ли он его тогда клинком? «Прошу тебя. Боже, сделай так, чтобы я его ранил».

И вдруг его зрение само собой прояснилось. Но эта ясность и свет солнца были столь же ослепляющи, как и та пелена на глазах, которая застилала их прежде.

Что-то явно странное происходило у него со зрением. Он невольно снова потянулся рукой к глазам.

Корделия, стоявшая по-прежнему как каменная статуя, уловила все же легкое движение Матильды и услышала, как она что-то прошептала.

Пока Михаэль пытался отогнать от себя страх и неуверенность, Лео снова сделал выпад, выбросив вперед рапиру на всю длину руки. Михаэль, за секунду до того как его зрение снова заволокла пелена, увидел в этом последнюю надежду для себя и попытался применить froisse — прием, которым, если провести его с достаточной силой, можно обезоружить противника. Но Лео отпрянул с легкостью циркового гимнаста, и их клинки только скрестились со звоном. Рука Михаэля была вытянута на всю длину. На то, чтобы снова принять боевую стойку, ему потребовалось бы не больше секунды, но именно в эту секунду рапира Лео проскользнула под рукой Михаэля и глубоко вонзилась между его ребрами.

Лео медленно сделал шаг назад, вырвав клинок из раны.

Михаэль рухнул на колени, прижимая ладонь к ране, между его пальцами обильно струилась кровь.

На площади царило полное молчание, все затаили дыхание. Корделия не шевелилась. Ужас так сковал ее, что она не могла сдвинуться с места, даже когда Михаэль упал на колени в песок. Лео возвышался над ним с оружием в руке, кончик рапиры был алым от крови.

Но вот по рядам прошло движение, и Корделия, выбравшись из толпы, рванулась к двум мужчинам в центре площади.

— Не смей! — воскликнул Лео, увидев, что ода с восторгом во взоре хочет броситься к нему.

Он произнес это не очень громко, но так весомо, что она остановилась на бегу. Дело еще не было закончено. И она не могла обнять его при всех над телом умирающего мужа, как бы страстно ни желала этого.

Она застыла рядом с ними, глядя на мужа, который все еще стоял на коленях, отчаянно зажимая рану, словно веря в то, что таким образом он может остановить кровотечение и исцелиться. Глаза его как-то странно косили.

— Я ранил тебя, Лео? — тихо произнес он. — Ведь правда, я же ранил тебя?

Лео взглянул на свой рассеченный рукав. И в этот момент, собрав последние силы, Михаэль схватил свою рапиру и попытался в выпаде достать ею Лео. Стоявшая рядом Корделия интуитивно успела ударить ногой по. клинку так резко, что Михаэль боком упал на вылетевший из руки клинок, и песок под ним снова окрасился кровью.

Лео с презрением посмотрел на тело поверженного врага.

— Умрите в бесчестии, милорд, — тихо произнес он, и это прозвучало как проклятие.

Взор Михаэля стекленел, он еще чувствовал, как холодит его тело отравленная сталь. По лицу князя пробежала мучительная судорога, глаза его закрылись.

Оцепеневшие было люди сорвались со своих мест. Лекари, секунданты, стражники окружили умирающего человека, которому уже не требовалась никакая помощь.

Лео сделал несколько шагов в сторону. Корделия снова рванулась к нему. Он движением руки остановил ее порыв, и она замерла на месте.

Лео пересек площадь и приблизился к навесу, под которым сидел король. Склонившись перед королем, он громко произнес, перекрыв шум и разговоры:

— Правосудие свершилось, ваше величество. Прошу вас принять мою отставку.

— Ваша отставка принята, виконт Кирстон.

С этими словами король встал и вместе с семьей покинул площадь. Тойнет через плечо украдкой бросила взгляд туда, где одинокая фигура Корделии застыла над телом мужа.

Корделия слышала слова Лео, обращенные к королю, и они проникли в ее сознание, как горячий нож в масло. Лео официально просил позволения удалиться из Версаля. Придворный протокол предусматривал, что гость короля не мог оставить двор без позволения монарха. Значило ли это, что он покидает также и ее? Теперь, казалось, он стал ей совсем чужим, и она уже не знала, чего ждать от него.


Он подошел к ней с неожиданно помолодевшим лицом, с сияющими глазами, в которых уже не было прежней тревоги. Он выглядел совсем как в тот день, когда она впервые увидела его и бросила ему розы, а он засмеялся, глядя на ее лицо в окне. С тех пор прошла целая вечность, полная ужасов, страстей и разочарований. За это время она из ребенка превратилась в женщину, в которой едва узнавала себя прежнюю.

И вот теперь она ждала, какие он произнесет слова — слова, которые будут означать конец этому этапу ее биографии и вместе с тем конец ее счастья или начало их новой жизни.

Лео взял ее руку, которую все еще охватывал браслет со змеей. Он расстегнул браслет и подбросил его на ладони, в последний раз наблюдая, как причудливо рассылали солнечные искры алмазы, которыми был усыпан башмачок, как мягким светом блеснула серебряная роза, а изумрудный лебедь осветился изнутри глубоким зеленым светом. Все эти подвески были для него напоминанием о зле и смерти.

— Больше ты не будешь это носить, — сказал он.

Встав на колени рядом с телом Михаэля, он разжал его еще теплую ладонь. Вложил в нее браслет и сомкнул вокруг него мертвые пальцы.

— Пусть этот символ зла уйдет в могилу вместе с ним.

Выпрямившись, он обнял взволнованную Корделию и улыбнулся, глядя на нее сверху вниз, той же улыбкой, что и в самый первый раз.

— Теперь пойдем со мной, Корделия.

Она взглянула в его излучающие золотистый свет глаза, и горящая в его взоре радость сразу же согрела ее.

— Так ты все же любишь меня?

— Ах ты мой маленький скептик, — сказал он.

Взяв ее лицо руками, он поцеловал ее на виду у всех жителей городка Версаль и у всех придворных, остановившихся, чтобы посмотреть на них. Корделия поняла: это было и публичное признание, и прощание со своим прошлым, и устремление в будущее, которое теперь не было связано ни с мраком мести, ни с приторно-сладким двором французских королей.

Эпилог

Постоялый двор «Отдых рыбака». Кале

Где же они? Куда они спрятались? Кристиан обвел взглядом заставленный сарай, примыкающий к постоялому двору, вглядываясь в темноту его углов. В лучах солнца, проникающего внутрь, играло множество пылинок — наверху сарая находился сеновал, и пол был усыпан толстым слоем соломы.

— Девочки! — негромко позвал он.

Он мог позволить себе это — вокруг не было никого, кто бы подивился воспитателю двух маленьких мальчиков, обращающемуся к ним столь странным образом.

Он постоял прислушиваясь. Девочки еще глубже зарылись в пахучее сено на сеновале, зажимая ладошками рты, чтобы унять смех. До них доносились снизу нетерпеливые шаги Кристиана и его голос, настойчивым шепотом зовущий их. В этот момент травинка попала в нос Сильвии, и она чихнула.

Кристиан взглянул на сеновал и с обреченным вздохом стал взбираться по лестнице. Слегка прикрытые сеном, две фигурки скорчились едва ли не в футе от того места, где он стоял на лестнице. Он вытянул руку и коснулся их ног.

— Вы бы ни за что не нашли нас, если бы я не чихнула, — весело сказала Сильвия, ничуть не протестуя, когда Кристиан сгреб обеих девочек в охапку и стал спускаться с ними по лестнице.

— Мадам Буше уже приготовила вам ужин, — упрекнул он их. — И просто невежливо заставлять ее ждать, не говоря уже о том, что я полчаса потратил на ваши поиски. — Он еще раз оглядел их, и в его взоре отразилось отчаяние. — А где ваши шапочки?

— Должно быть, мы потеряли их на сеновале, — робко. произнесла Амелия.

Сильвия вскарабкалась по лестнице, а он остался ждать внизу, держа за руку ее сестру.

— Нашла! — донесся до него сверху ее торжествующий возглас.

От восторга девочка оступилась и сверзилась с сеновала вниз головой прямо в его руки.

— Стойте спокойно.

Он пригладил спутанные Локоны девочек и надел на их головки шапочки.

Кристиан как раз выходил с ними из сарая, когда во двор въехали два всадника, за которыми следовала карета, запряженная четверкой лошадей.

— Это же месье Лео! — в восторге взвизгнула Амелия.

— И Корделия! — присоединилась к ней Сильвия.

Кристиан облегченно вздохнул — с его плеч свалился громадный груз ответственности за двойняшек.

Корделия спустилась с седла минуту спустя после Лео, который уже прижимал к себе девочек. Он был удивлен и обрадован изменениями, произошедшими с девочками. Их чопорные, искусственные манеры задерганных воспитателями детей изменились столь же радикально, как и их одежда.

Поворачиваясь то к Лео, то к Корделии, они с восторгом, перебивая друг друга, принялись рассказывать о проделанном ими чудесном путешествии, о встреченных в дороге великолепных людях, о кораблях, стоящих в бухте через дорогу от их постоялого двора.

— Помилуй Бог, ну и трещотки! — произнесла Матильда, выбираясь из кареты и опираясь на руку, предупредительно протянутую ей грумом.

— И Матильда с нами! — разом воскликнули девочки. — Мы все едем в Англию?

— Нет, — несколько поспешно и нервно ответил Кристиан.

— Бедный мой! — воскликнула Корделия, сразу же все поняв. — Ты совсем измотался. Досталось тебе?

Кристиан улыбнулся, когда она нежно обняла его. Дети смотрели на него во все глаза.

— Да нет, не особенно. Но боюсь, я так никогда и не научусь управляться с девочками. Это куда труднее, чем я себе представлял.